Перейти к содержимому

СВЕТЛАНА АЛЕКСЕЕВА

Родилась в 1976 году в городе Новомосковск Тульской области. После окончания Тверской государственной медицинской академии работает участковым педиатром и детским кардиологом. Врач высшей квалификационной категории.

Член Российского союза писателей, член ЛИТО «Творчество» г. Клин.

Лауреат  литературного конкурса имени М.А. Булгакова редакции «Медицинской газеты» (2011г.), премии имени Роберта Рождественского Министерства культуры Московской области (дипломант в номинации «Зрелое перо» 2015, 2022, 2023, 2024 гг.), премии «Наследие» Российского союза писателей (2022 г.), всероссийского поэтического конкурса экспериментальной (комбинаторной) поэзии «Стихошествие»(2023 г.) и Международного Грушинского Интернет-конкурса — победитель в номинации «Поэзия» (2024 г.)

Автор пяти книг стихов: «Не обо мне» (2012 г.), «Оттенки времени» (2013 г.), «Однажды» (2021 г.), «Улыбка без рецепта» (2023 г.), «Светлая полоса» (2023 г.).

Живёт в г. Клин Московской области.

«Перепутье…»

стихотворения

Незыблемость

Уходит дом с поверхности земли,
Стирается из памяти и с карт.
Душа у самосвала не болит,
Когда вывозит он убогий скарб.
Разбит асфальт, подъезда больше нет –
Руины в слое грязи и белил.
Здесь я чертила крестик на стене
Ножом, который дед с войны хранил.
Ковшом бульдозер сносит погреба,
Столбы в хвостах верёвок бельевых,
Песочницу, лишённую гриба
Ещё в начале сонных нулевых,
Заборы, чей-то дряхлый драндулет…
Бульдозер раздражён и неуклюж.
Взъерошенная кошка средних лет
Разглядывает небо в толще луж.
И кажется, что это я сама
Пытаюсь что-то в прошлом увидать.
Здесь скоро будут новые дома,
А нас уже не будет никогда.
Но нечто от незыблемости мест,
Пространство проверяя на излом,
Упрямо не даёт поставить крест
На доме, на дворе и на былом.

Патефон

Из детства в коммуналке чётко помню
Ковёр с оленем, холодильник «ЗИЛ»
И то, как я мечтал о патефоне –
Сосед его на кухню выносил.
Окурки со стола небрежно скинув,
Он хвастался: «Трофейный! Немчура!»
И гордо заводил одну пластинку,
Плеснув себе «наркомовских» сто грамм.
Пока старик под марши Первой конной
Курил табак и хряпал самогон,
Я залезал на грязный подоконник,
И слушал,
слушал,
слушал патефон.
И отступали стены тесной кухни
И сквозняки растрескавшихся рам,
Казалось, мир унылый скоро рухнет,
И будет жизнь, открытая штормам!
Мы в коммуналке прожили недолго,
Мчат годы, словно кони по степи…
Я видел патефон на барахолке,
Стоял, смотрел, вздыхал… И не купил.

Лето далёкого детства

Жёлтое солнце, жёлтое платье,
Жёлтая бочка с надписью «Квас»,
Мальчик смеётся, девочка плачет,
В зное июньском тонет Москва.

Плавится воздух, жаркие тени
Вязнут в асфальте, солнце впитав,
Мальчику восемь, девочке меньше,
Слёзы утёрла, ищет пятак.

Звякает кружка, булькает бочка,
У продавщицы скиснувший вид.
Пена воздушна, запах щекочет,
Квас убывает, мальчик грустит.

До половины девочка выпьет,
Кружку протянет: «Хочешь? Допей!»
Пух тополиный, сладкие липы,
В тонкой косичке круглый репей.

Зимняя капуста

И где именно росла та капуста, в которой родилась Аля,
ведь она-то родилась зимой, а не летом?
Хелена Побяржина

Искристые прожилки ледяные,
Холодное звенящее стекло.
Когда мне разрешаться довелось
От бремени, в окне смотрела сны я…
Бабуля в школу на краю села
Без валенок, в обмотках, шла учиться,
А бабушка другая из больницы
В военный год захватчиков гнала.
Ушедших деток поминала с грустью
Прабабушка моя, молясь тайком.
Прабабушка другая с Колчаком
Боролась в ссыльном городе Иркутске.
В платке и шубке с фото улыбалась
Мне вовсе не знакомая свекровь.
В светящийся и ласковый покров
Сливались лики дальние. Казалось,
Склонялись харьковчане и чухна,
Тарханцы, смоляки и новоторы
К похожим на капустный лист узорам,
Что на стекле февральского окна
Переплели прожилки всех кровей.
Ещё чуть-чуть, и боль уже отпустит,
И я скажу: «Тебя нашли в капусте»
Новорождённой дочери своей.

Май сорок пятого

Брату моей бабушки

В мае под Вязьмой наряд у черёмухи бел,
Раны земные, омытые талой водой,
Снова травой заросли. Одуванчик успел
Враз повзрослеть, и трясёт головою седой.
Перед грозой в перелесках сгустится тоска,
Словно горячим железом распорота грудь.
Первого грома звучит отдалённый раскат
Это салют, я уверен, победный салют.

В мае под Клязьмой ликует и мал, и велик –
Пала Германия, кончились годы войны,
В окна стучатся зелёные веточки лип,
Радостным басом приёмник хрипит со стены.
Мама и сестры внимают победным словам,
Смотрят с надеждой на пыльный большак за двором…
Я в сорок пятом под Клязьму вернулся бы к вам,
Только остался под Вязьмою в сорок втором.

Еловая дорога

Откинут борт, ковром застелен кузов –
У «похоронки» здесь такой дизайн.
Шофёр – детина в ватнике кургузом –
Протянет руку: «Внучка? Залезай!»
Мне выжигает слёзы холод едкий,
Присяду рядом с гробом на ковёр.
Охапку веток сунет мне соседка:
«Кидай пореже, путь у нас не скор!»
Перекрестясь, махнёт шофёру: «Трогай!»,
Чихнёт машина гарью выхлопной…
О чём молчит еловая дорога,
Что мягкой хвоей стелется за мной?
О светлом детстве в бабушкином доме,
Где в летний полдень пили мятный чай?
Что взрослый мир волнующе огромен –
И недосуг звонить, и навещать?
О том, что путь последний не окончен,
Но бытия земного не вернуть,
И веткам, что ложатся вдоль обочин,
Не разделить невольную вину?
Что, слыша траур в клекоте вороньем,
Ворота сторож отомкнуть спешит?
Так в городах теперь уж не хоронят,
Но бабушка преставилась в глуши.
И эта глушь с провинциальной грустью,
Не тронутой столичным холодком,
Её в могилу, словно в душу, впустит,
Припорошив январским снегом холм.
А я уеду. Чтоб когда-то снова
Из суеты мирских перипетий
Своей дорогой – призрачной, еловой,
Смолчав о многом, к прошлому прийти.

Хроники дождя

Ты мне пишешь о том, что в Макондо опять дожди,
И, пока не закончатся, мне приезжать нельзя.
Без меня в тростниковых болотах туман чадит,
Без меня серебристые нити в листве скользят.

Отсыревшие книги похожи на спитый чай,
Механизмы ржавеют, ветшает сукно надежд,
Попугаи в прогнозах о солнечных днях молчат.
Мутный студень зари хоть трофейным мачете режь –

Не добудешь ни искры. Туземцы зарылись в ил,
Даже скупщики снов растеряли былую прыть.
Ты не помнишь, чтоб раньше так сильно по мне грустил,
И клянёшься, что будешь до гроба меня любить.

Ты по несколько писем за день сочиняешь мне,
Но размыло ведущие в наши края пути…
За кого ты воюешь в дождливой чужой стране?
Я ведь даже на карте её не смогла найти.

В Петропавловске-Камчатском полночь

Край земли. Темно и сыро,
Время горьких интонаций.
В суете большого мира
На часах твоих – пятнадцать.
Сердце спит, а больше нечем
До небес мне достучаться,
Ворох писем не отвечен
В Петропавловске-Камчатском.

Тучи – гордые чавычи –
В океан гурьбой ныряют.
Бесприютно, непривычно
У воды ходить по краю.
Завтра кончится ненастье –
Так в прогнозах накропалось,
И откроем души настежь
Утром – я и Петропавловск.

Словно блюдечки в коробке,
Переложенные ватой,
В облаках слоистых сопки,
Горы в дымке клочковатой.
День-шаман в плаще рыбацком
Мглу развеял: солнце – в помощь!
В Петропавловске-Камчатском
Не всегда бывает полночь.

Светлогорская рапсодия

Поехали на море в декабре!
Балтийское так редко замерзает
Прибрежной вязью ледяных мозаик.
Там солнце – золотое курабье –
Неспешно погружается в закат,
На горизонте в сумерках размокнув,
Но отсветы его застынут в окнах
И Светлогорск уютно озарят.

Поехали на море, это блажь!
Напрасно огоньки кофейни манят,
Скорей на берег, избранный штормами,
Где снежных дюн причудливый пейзаж,
Где, скинув суету былого дня,
Вдыхая соль, прохладу и свободу
Утратившего солнце небосвода,
Сумеем что-то важное понять.

Поехали на море, нам пора!
Балтийское не строже, чем другие.
На страже хрупкой зимней ностальгии
Срывая тучи, бесятся ветра,
А ночь садится в лунную ладью,
Чтоб отыскать к утру иное солнце.
Там янтарём обида обернётся,
И сердце я твоё не разобью.

Бинтуя душу

Когда-нибудь за горизонт земной
К незримой – но влекущей властно – цели
Потянутся накопленные мной
Мгновения, минуты, дни, недели,
С меня снимая, как витки бинта,
Недуги, седину, морщины, страхи –
Всё, что успело время намотать
Поверх крестильной ситцевой рубахи,
Стирая память, без разбора вех,
В ускоренной обратной перемотке,
Но чётко позволяя вспомнить всех
И озарить на эпизод короткий.
И кто-то распелёнатой душе
«Лети!» прикажет и скользнёт навстречу,
И осознаешь, что вот-вот уже…
А может быть, всё будет проще, легче.
Пора уже принять года свои,
Принять себя: и в прошлом, и в грядущем –
И продолжать накапливать слои,
Которыми бинтует время душу.

Осеннее перепутье

Пейзаж окраин непригляден –
Горбат забор, щербат бордюр,
Дрожат вьюнов седые пряди
Под ветром от спешащих фур,
Плывёт дымок над гаражами.
Бесцветных дней привычный ход
Уже давно не раздражает –
Иди! Дорога приведёт.

Бреди налево к новостройкам,
Сквозь их кипучий неуют,
В старинный центр, где в парках бойко
Туристам вечность продают.
Где, в ожиданье реставраций,
Пустые церкви велики,
И опадают дни с акаций
На берега большой реки.

Ты там бывал? Иди направо
По разнотравью, по холмам,
Туда, где светится в дубравах
Осенних красок хохлома.
Где разлита грибная сырость,
А мох – от ягод клюквы – ал.
Где в деревнях бурьян на вырост,
И тишина. И там бывал?

Тогда пересеки дорогу,
В тот редкий миг, когда пуста.
Опять тоскливо и убого?
Не опечалив, не растрогать –
Во всём найдётся красота!