Поэтесса, писательница. Родилась и живёт в Макеевке. Закончила Глуховский Государственный педагогический институт — по образованию преподаватель дошкольной педагогики и психологии. Работает ведущим специалистом в отделе реализации социальных проектов в Министерстве информации ДНР.
Автор рассказов о погибших и раненых детях Донецкой области (проект «Ангелы», «Пёрышко Ангела»). Одно из направлений «Белые журавли», где ведётся активная работа по увековечению памяти ополченцев, защитников Донецкой Народной Республики. Автор 10 сборников стихов и прозы. Книги «В зоне видимости блокпоста» и «В осколках отражается война» издательства «Картуш» г. Орёл — презентовала в Москве на Красной площади на Фестивале «Красная площадь – 2019» и в Рязани на Фестивале книги «Читающий мир».
Член Союза писателей России, Союза писателей ДНР и МСП «Новый современник». Лауреат литературных премий: им. «Михаила Матусовского», им. «Людмилы Татьяничевой», им. «Молодая гвардия», им. «Владимира Даля».
Эксперт-номинатор Международного Грушинского Интернет-конкурса.
Содержание
«Вовкина любовь», «Крол»
рассказы
Вовкина любовь
1
О том, что Леночку изнасиловали, не говорил только Вовчик. Да ему и простительно. Парень всегда пребывал в радостном настроении. Идёт по улице такой увалень с серьёзным видом, ты от страха перед неизвестностью шарахаешься в сторону, а он подходит и начинает обнимать. Вроде, на улице все наслышаны о безвредном характере Вовчика, но кто знает, что ему взбрендит в голову в неподходящий момент. Ходил он всегда в чистых и выглаженных вещах. Умственное развитие пятилетнего ребёнка ясно прочитывалось на выражении лица. С любопытством поглядывали соседки в его сторону, видя, с каким важным видом тот идёт в магазин с авоськой. Пара пустых молочных бутылок мерно позвякивают, цепляясь за его коленку. В магазине покупателя знали. Брали из рук записку, деньги, отоваривали, гладили по голове и отправляли домой. Он улыбался, говорил, что любит всех, какие они красивые и уходил. Дом был в тридцати метрах, но для Вовчика это был серьёзный и важный путь. Считать он умел только до пяти. И на пальцах мог показать свой возраст – пять лет. Филатиха, мать Вовчика, работала почтальоном. Она бы и рада за собой таскать сына, только тот был настоящим увальнем. Не желал ходить по чужим улицам.
Сначала женщина просила соседку присмотреть за пацаном, а когда поняла, что тот совершенно безвредный, оставляла одного. Печь не затапливала, зная, что все равно не кому будет угля закидать в топку. Ну и ладно. Главное, он не мешает соседям. Приготовленную на полдня еду, Вовчик съедал в один присест, и уходил на улицу в поисках добрых улыбок.
Как-то он не появился. Сначала думали, капризничает. Ещё придёт. Когда отсутствие заметили и соседи, Валька рассказала, что случился очередной приступ эпилепсии и сына забрали в больницу. Предупредили, что курс лечения будет долгим. Сроков в этот раз никто не называл. Да она бы никому и не сказала. Какая разница, когда сын вернётся домой. Пусто без него, но и без лечения оставлять нельзя.
От безделья соседи снова стали муссировать тему изнасилования.
*
От стресса Леночка отходила долго. В больнице пару недель отлежала, потом несколько дней дома, а там и каникулы. Семилетний ребёнок не понимал, почему чужие дяди в милицейской одежде задают глупые некрасивые вопросы. Она вопросительно заглядывала маме в глаза и плакала, видя, как та не могла сдержать слёз. На все вопросы говорила, что не помнит того, кто сделал больно, что он подошёл со спины, аккуратно взял её за плечи и повернул в сторону посадки. Все дети села ежедневно ходили в школу и обратно мимо густой чащи. Никому из взрослых в голову не пришло, что это может быть опасно. О Чикотило тогда не знали и не слышали. Не принято было водить детей в школу. Бабушки кормили внучат завтраком, провожали за ворота двора и спокойно занимались своими делами. Знать бы, где упадёшь, разве не запаслись бы соломкой?
На следующий день в посадку нагнали технику. Выкорчёвывали всё, что проросло за много лет в междурядьях. Прохожие поглядывали на небывалую возню в посадке и удивлялись, не министр ли едет в их село. Осталось асфальт проложить и памятник неизвестному солдату выкрасить, и ждать гостей. К вечеру посадка просматривалась как нарисованная. С какой стороны ни обойди – всё как на ладони. Но кому это надо, если жизнь девчонки разорвали и раскромсали на много лет вперёд?
*
Нинка со свекровью не то что не ладили, обе старательно делали вид, что в их семье тишь да гладь, да Божья благодать. Полусвекровь — это как полукровка.
Ефросинья взяла в мужья Петра с двумя пацанами – Сашкой и Колькой. Колька был рыжим, словно вылинявший апельсин. Белые брови и ресницы, практически белые – ни кровинки – губы в вечных «заидах». Но какие у него были кудри! Всем девчонкам на зависть. Санёк был худым, жилистым, драчливым. Как-то угораздило их пацанами пойти на танковый полигон поглазеть на технику. Что там произошло, он толком не помнит. Да и зачем себя подставлять, если батя шкуру снимет за то, что остался без руки. Только в больнице он узнал, что рука никогда не вырастет, что придётся учиться держать ложку в левой руке. Калека – он и есть калека. Культя была вечно воспалённой. Дворовые мальчишки тут же обозвали его «Култын». Имя так прилипло к мальчишке, что со временем перестал отзываться на собственное. Только паспорт надёжно хранил имя на всякий случай. Женился Култын на Марии в конце пятидесятых. В цепкие руки попал: девка продыху не давала, пытаясь направить на путь истинный мужа. В шахту кем-то пристроила, чтобы знали, что не калека её муж, что самый настоящий хозяин. Дочь ему родила. Не принято было одного ребёнка заводить, но что-то пошло не так и решили, что и одной девчонки хватит.
Рыжего Кольку присмотрела Нина. Угловатая, с жёлтыми зубами и маленькой грудью селяночка была работящей: и корову подоит, и дом выметет, и на стройке штукатуром оттарахтит смену. Вечная торопыга носилась по улице, всем видом показывая свою занятость. Она и разговаривала быстро, проглатывая часть звуков. Для непонятливых, жестикулируя и размахивая руками во все стороны, быстро рассказывала одной ей важную информацию и бежала дальше. Если поверх платья на ней всегда висел ободранный фартук – для аккуратности, то пятки красноречиво выдавали ее вечную спешку. Мыла ли она ноги перед сном, трудно сказать. Как и трудно сказать, спит ли она вообще.
*
Ефросинья крепко блюла семью. Петро был инвалидом. Оттяпанную ногу заменял деревянный протез, прикрепляемый к культе кожаными ремнями. Трудно ему давалась ходьба. Так и не научился тягать тяжёлую деревяшку. Особенно это было заметно после пары-тройки выпитых чарок самогона. Знатный самогон гнала жена. Не продавала – самим в хозяйстве пригодится. Особенным отличием от других мужиков у Петра была рожа. Именно рожа, а не лицо. Оторванная часть левого крыла носа, верхней части губы уродовали лицо мужика. Ходил он всегда неухоженным, с клюкой, в старом дырявом ватнике, из которого клочьями висела вата. В застиранной байковой красной клетчатой рубахе. Но половина улицы с ним здоровалась почтительно – солдат на скамейке отдыхает. Петро был букой, ни с кем не заводил разговоры. Да и как разговаривать, если речь была невнятной, и то и дело вываливался язык изо рта. Благодаря ему, и к Фросе с почтением обращались, мол, вон какая молодец, не дала воину пропасть. А Фрося возьми, да и роди мужику сына Толика.
Характер у бывшего солдата был не ангельским. Никогда его не видели с авоськой, идущим в магазин или с ведром воды, которую добрая половина дворов таскала в руках и на коромыслах с другой улицы. Его жизнь проходила медленно и скучно. Плотно позавтракав под пару чарок самогона, дед выходил на улицу, усаживался на скамейку, закуривал измусоленную папиросу и смотрел в землю. Что он там высматривал? Почему не смотрел людям в глаза? Никто их стариков никогда не присаживался к нему поболтать. Так и прожил букой и молчуном дед Петро. Умер так же неожиданно и тихо, как и жил. Справив похороны, угостив соседей борщом, картошкой со шкварками и самогоночкой, Ефросинья вздохнула. Разве могла она кому сказать, что муж был в тягость, что никогда не был помощником, что его инвалидская пенсия была мизерной, и вечно не хватало на хорошую добротную одежду для Толика. Старшие давно живут отдельно, а младшего ещё пристроить надо. Он уже созрел для семьи. И тут…
*
— Толик утонул! – кричала какая-то соседка во всю глотку, барабаня в калитку тётки Фроси.
Забыв о больных ногах, женщина бежала туда, где был её сын. Она была уверена, что Толик, её кровинка, жив, что это не он погиб. Он не мог просто так оставить её одну на всём белом свете. Она скребла больными ногами по шлаковой дороге, падала, в кровь разбив колени, поднималась, и снова шаркала старыми оборванными тапками, пока по пути не потеряла их. И вот колодец. Откуда столько людей? Где Толик? Он должен стоять рядом с толпой и встречать мать.
— Сыыыын, — завыла женщина.
Молодёжь, как всегда летом, отдыхала на отстойнике. На каждой шахте есть такие водоёмы. Все знают, что это места не для отдыха, но разве летом кого остановишь в жару? Многие просто лежали на берегу и загорали, самые смелые плавали, хвастая своей удалью – переплыть 16-метровой глубины отстойник. Была жара, хотелось пить. Мальчишки всегда бегали на шахту за газировкой с отцовскими фляжками, бутылками, банками. И сейчас у некоторых были с собой фляги, но уже пустые. И тут одна девчонка попросила пить. Толик решил, что на шахту пока не пойдёт, не накупался, лучше наберёт воды из колодца, который был в нескольких метрах от берега. Правда, он был заброшенным, но на дне виднелась вода. Это было то, что надо!
Что колодец давно заброшен, знали многие. Что на дне всегда была вода, могли знать только вездесущие пацаны. А вот то, что колодец был «загазован», об этом рассказали только спасатели, прибывшие на место трагедии.
Толик оказался первой жертвой. Когда за ним в колодец опустился друг, его тоже никто не слышал. В колодце стояла глубокая тишина…
В один момент Ефросинья постарела. Горе сломало сильную и крепкую бабью натуру. В своём горе она осталась на белом свете совсем одна. И тут поняла, что только смерть соединит её с сыном, поэтому решила больше не жить. Долго подруги уговаривали соседку попить куриного бульона, долго уговаривали встать и подоить корову. Женщина лежала на кровати, а смерть не приходила. И тогда подруги решили не кормить и не доить корову. Когда хозяйство устроило «гармыдер», как говорили старики этой местности, пришлось подниматься и жить дальше. Жить без Толика. Она украсила в маленькой кухоньке одну стену рисованными иконами, вторую – фотографиями сына. Благо, в калитку как-то постучался фотограф, который ходил по улице и предлагал свои услуги по увеличению и раскрашиванию маленьких фотографий.
*
Когда невестка прибежала вся в слезах и не могла в рыданиях рассказать о беде, с бабой Фросей случился настоящий переворот. Леночку испортили – как жить?!
И тут до неё постепенно начало доходить: но ведь она жива.
— Нинка, не ной! Руки-ноги целые? Глаза на месте? Она своими ногами ходит? Она живая?
— Живааааяяя, — ревела Нина.
— Вот и закрой рот. Это я с того света не подниму Толика, а у тебя вон какое счастье – Ленка живая.
— А соседи что скажут?
— А тебе лучше, чтобы умерла? – не сдержалась Ефросинья и сжала кулаки.
— Так позор какоооой. Уезжать надо подальше. У ребёнка жизнь наперекосяк свернулась, — продолжала реветь невестка.
— Я сама им рты закрою. Ты ещё не знаешь меня, — повернулась к иконам и фотографии сына свекровь. – Я за Толика…
— Какого Толика?
— Моего Толика, — осеклась Ефросинья. – За Леночку ещё как рты закрою.
Рты она могла закрыть – опыт был. Она всю жизнь хранила тайну про Петра. Все соседи думали, что ранения получил на войне. Доказательством был деревянный костыль и изуродованное лицо. Она никогда и никому рта не раскрыла, что на лице – следы оспы, которая ещё в детстве съела маленького Петьку и он чудом остался жив. А нога – так кто в детстве не бегал по рельсам и не разбрасывал гвозди под огромные стальные колёса паровоза? Петька любил лихачить. Увидит, бывало, приближающийся поезд и аккуратно положит на рельсы гвоздь, чтобы его сплюснуло. Потом затачивал остриё и хвастал перед друзьями новым перочинным ножом.
После войны мужиков не было, вот Фрося, можно сказать, и подобрала урода-инвалида. Вроде, как замужем. А когда родила сына – тут уж ни одна соседка рта не раскроет на чужое счастье. Одного не понимала, какую красоту девичью отдала в лапы этого ленивого урода.
2
Вовчик вышел со двора дома и направился к Леночке. Он не знал, что несколько лет не был дома, что в жизни происходят перемены и люди взрослеют. Что кто-то умирает, кто-то женится, кто-то появился на свет и уже подрос. Он не заметил, что огромная берёза, когда-то заслонявшая весь соседский двор, вдруг куда-то исчезла. Что на его лбу появились морщины и старые вещи давно лежат в шкафу, а мать купила новую рубаху и штаны. Вовчик не понимал, что происходит, но ноги несли именно туда, где никогда не был. Он встал напротив окон чужого дома и приготовился ждать. Странный человек не разбирался ни во времени, ни в календарях. Он помнил маленькую девочку и не понимал, откуда бралась тревога. Вот если обнимет ребёнка, всем станет тепло и радостно. Ему давно не было радостно. Он постоянно слышал гром.
— Ты чего хотел, Вовчик? – вышла со двора старая женщина.
Он понимал, что это не Лена, что это какая-то бабка вместо тётки Нины, но не знал, как об этом сказать. Он не знал, что и сам со временем превратился в стареющего мужика с большим животом. Пива, конечно, Вовчик не пил. Живот сам вырос, но и этот факт его не тревожил.
— Где Лена?
— Лены нет. Она живёт в другом городе. Тебе зачем?
— Я ее люблю.
— Ты, Вовчик, всех любишь.
Сердце женщины сжалось. В голове промелькнула жестокая мысль – прогнать больного подальше. Давно ходили слухи о больном, который приносил в дом смерть. Он словно чувствовал, что скоро кто-то уйдёт в мир иной. Стоило Вовке кого-то обнять и признаться в любви, как через несколько дней тот умирал. Как хорошо, что его не было тогда, когда Леночке было семь лет. Может, поэтому она и осталась жива, что Вовка не успел её обнять. Долго от Лены не могли скрывать позор. Девочка росла, а вместе с ней снежным комом росли сплетни. Пора было выходить замуж, рожать детей, но с таким прошлым, как удачно выйти замуж? Только уезжать подальше. Получив диплом о среднем образовании, Лена навсегда уехала из села.
— Уходи отсюда! — закричала испуганная женщина. – Уходи, она живёт в другом городе. Она давно уехала. Ты должен знать. Она давно не ребёнок, у неё растёт сын. Мой внук давно вырос и служит в армии… Киевской армии – тихо закончила женщина.
Больной человек не знал. Он ничего не знал кроме того, что ему очень надо обнять Леночку и сказать, как сильно он её любит. Иначе не успеет.
— Я подожду, — пробурчал под нос Вовчик. Он подошёл к полуразрушенному забору и присел в траву. Где-то недалеко гремел гром. Он не знал, что это гремят снаряды. Ему никто не рассказывал о войне. Он бы не понял. Он всех любил.
И тут по дороге поехали танки. Баба Нина схватилась руками за голову и пошлёпала во двор. Вовчик подскочил с места и замахал руками то ли тётке, чтобы остановилась, то ли непонятным машинам, сверху которых сидели солдаты. Он немедленно захотел их обнять и сказать, что всех любит, и двинулся к танку…
Крол
Пожалела врага. Говорят – испугалась.
Отпустить бы на волю, ведь совесть — строга.
Кто придумал мольбы и нелепую жалость?
Кто придумал прощать после смерти врага?
Кот был не то чтобы Чеширский. Кот просто был. Серого оттенка, ближе к голубому, с крысиным голым хвостом, бархатным мокрым носом. Словно лорд, важно ходил по квартире, никого не замечая: тонкими лапками едва касался пола, иногда стряхивая их, словно на кончиках коготков скопилась грязь, изредка поворачиваясь в сторону хозяйки, мол, видишь, как я страдаю. Мог демонстративно и в свой домик не просто войти, а ввалиться, говоря всем своим голым велюровым тельцем, что и это ему не чуждо. Но стоило только хозяйке спросить любимца, как дела, как он одним прыжком оказывался у неё на руках. Но для важности все же надо надменно фыркнуть и отвернуться от неё. Пусть теперь думает, где провинилась. О, эти руки и этот махровый халат! Как тепло и уютно лежать на груди хозяйки и слушать ее сердцебиение.
Хозяйка кота баловала. Ей ничего не стоило купить в зоомагазине любое лакомство, только бы питомец в знак благодарности мурлыкнул пару раз. Быть равнодушным – у него в кошачьей крови. Сфинкс – это вам не дворовой кот, готовый за любое зёрнышко сухого корма хоть до утра урчать. Сфинкс – это порода. Ну и ладно, что спать любит на одной подушке с хозяйкой. И первым не полезет в холодную кровать – не барское дело мёрзнуть. Он каким-то непостижимым чутьём понимал, что его любят. Хорошее дело – позволять себя любить.
Никто не подозревал, что в отсутствие хозяев, он нагло мотался по спинке кожаного дивана, вечно намереваясь пройтись по нему остриженными когтями. Дёргал кружевные шторы – ему нравилось вытягивать тонкие ниточки и подобострастно их обнюхивать. Когтедралку проигнорировал с первой встречи – не его это забава. Ему больше по нраву квартирный простор. Чеш (так звали кота) отличался активной прыгучестью. Что им руководствовало, или что его колбасило по всей квартире ни он, ни кролик не понимали. Но самым излюбленным местом в отсутствие хозяев был камин. Гордо восседая на самом его краю, он поглядывал вниз слегка прикрытыми глазами, потом резко подскакивал, летел вниз и резко приземлялся у клетки с Кролом.
Вы спросите, кто такой Крол? А Крол – это кролик. Имя ему такое дали, чтобы не заморачиваться. Он все равно никогда не откликается, как бы ни звали. Но стоит унюхать конфету или сигарету, он уже тут как тут. Троглодит, одним словом. Кролик жил в своей новой вечно запертой «квартире», которая находилась в огромной комнате. Пару-тройку раз ему удавалось мордочкой приподнять дверцу клетки, пока хозяйка не заметила этот трюк. С тех пор дверцу подпирала бесполезная когтедралка. Какой отвратительный кошачий запах она издавала! Эта дискриминация кролику надоела как горькое сено, вкус которого надолго остался в памяти.
Было дело – жил в одной семье. Там можно было запросто гулять по комнате, прятаться за креслом и потихоньку жевать шторы. Поначалу кролика журили, загоняя при этом в клетку, наполненную сеном и морковью, потом жалели животинку и снова выпускали на просторы комнаты. Любили его всей семьёй. Дети – активно, родители спокойно и умиротворённо. А кролик любил хозяина. Ему нравились огромные крепкие мозолистые руки, которые издавали интересный запах. Откуда было знать кролику-коротышке, что так пахнет табак и уголь. Именно уголь. И кто поспорит с чутьём животного?
Петровский район, куда входит посёлок шахты «Трудовская», или попросту городское поселение Трудовские, когда-то был просто точкой на карте Донецка. Обычный рабочий посёлок, населённый шахтёрами. Тихая жизнь словно замерла в сказочной оболочке. Шахта «Трудовская» гремела далеко за пределами Донецка своей добычей угля. Ухоженные дома красноречиво говорили о том, что здесь живут работяги. С самого начала войны (2014г.) шахта и прилегающий к ней посёлок оказались под огнём украинской армии (ВФУ), целенаправленно уничтожавшей инфраструктуру Донбасса. Народная милиция всеми силами держала рубежи Донецкой области, не пуская врага. А враг пёр на город, убивая мирных жителей, не разбираясь, где дети, где старики.
— Уезжать! – со слезами в голосе закричала хозяйка дома. – Я больше так не могу. Что нас здесь держит?!
— Дом, могилы родных, шахта, — парировал муж. – Я не оставлю шахту. Я буду ее защищать.
— У тебя нет оружия. Его ни у кого нет.
— Уже есть. Уже есть «калаши».
— На танки с калашами?
— Не кричи, кролика испугаешь. Остаёмся, я сказал.
Взрыва никто не слышал…
Куда все подевались? Домашний кролик вдруг оказался на свободе. Можно было запросто передвигаться по пыльной комнате, в которой не осталось ни одного окна, ни одной шторы. Кресла тоже не было. На полу валялись камни и кирпичи. Бежать! Надо куда-то бежать, или притаиться в углу за диваном.
Сколько это продолжалось, кролик не знал. Он видел, как по дому ходят чужие люди, как вокруг кто-то разбрасывает коротенькие палочки, похожие на толстые куски соломы, но так вкусно пахнущие хозяином.
— Кролик, ты откуда взялся? Где твои? Уехали? Кто-то взял на руки малыша и мягко потрогал за ушки. Разве мог знать кролик, что завтра эти тёплые руки больше никогда не коснутся его ушей…
Окурки и пустые пачки от сигарет, обёртки конфет и гильзы были перемешаны со штукатуркой, кирпичами, досками. Было похоже на варварский погром или войну. В варварстве кролик не разбирался. Да и в войне тоже. Кто ему объяснит, что происходит, если рядом постоянно что-то грохочет так, что короткие ушки постоянно подрагивают. Но эти взрывы! Каждый раз он шарахался в угол, сжимался в комочек и слегка подрагивал. Когда наступала полная тишина, приподнимал одно ухо, затем другое и уже потом поворачивал свой измазанный пылью носик в сторону комнаты.
Живой комочек в эти страшные моменты старался не вспоминать своих хозяев, обидевшись так, что вот прямо сейчас пусть войдут в комнату – он отвернётся. Но запах хозяйских комнатных тапок преследовал животинку всюду. И где они подевались? Почему оставили одного? Где те лакомства, которыми его баловали? Где уютный домик, солома, морковь? Ничего нет. Чужие полы, чужие запахи. Последнее, что запомнил кролик – как сверху на него обрушилась крыша. Когда рассеялись пыль и дым, увидел голые обгорелые стены да бездонное холодное небо и чужих людей, от которых исходил запах дыма, гари, и странное чувство тревоги.
Чужие люди кролика полюбили сразу. Во время редких часов тишины кто-то из них брал кролика на руки, грязной шершавой ладошкой гладил по ушам и спине, предлагал то тушёнку, то конфету, то сигарету. На тушёнку кролик фыркал, послушно грыз конфету, не понимая ни вкуса, ни удовольствия. Сигарету пару раз пожевал, но трава, которой была наполнена трубочка, оказалась невкусной. Вскоре его стали называть боевым товарищем, а он слушал, пытаясь уловить в голосах не тревогу, а домашний уютный шёпот. Хозяева не возвращались, и кролик стал понемногу привыкать к свободной бесклеточной жизни.
В один из дней к нему никто не подошёл. Кролик метался из угла в угол, принюхивался, стараясь найти запах, к которому привык в последнее время, но кроме запаха крови, дыма в комнате ничего не осталось. Только повсюду валялись отстрелянные гильзы.
*
Русские люди по крови своей – патриоты. Не отдадут землю свою врагу. Не отдадут дом и семью, если только не погибнут от пули, снаряда, бомбы. Долгие десятилетия жил народ с памятью о защитниках своей земли. Долгое время чтили и почитают ветеранов войны.
Молодое поколение живёт в ином измерении. Ни ребята, ни их родители не знают страха бомбёжек. Иногда старики говорили, что нет больше защитников Родины. Целых два поколения не знают страха бомбёжек, потерь, разрушений и увечий. Словно притупились чувства ответственности.
Теперь можно с полной уверенностью сказать, что они ошибались. Как только враг встал у ворот, молодые ребята ушли на защиту своего города, школы, посёлка, родных.
И как страшно сейчас видеть новые уголки памяти наших освободителей. Это наши сыновья, братья, внуки.
В коридорах и вестибюлях школ, учреждений стали появляться передвижные мемориалы памяти — столы с фотографиями погибших ребят. Периодически у фотографий появляются цветы. Кто-то приносит как дань памяти. Эту память становится с каждым днём труднее сохранять. Практически не осталось никого из тех, кто воевал рядом с Андреем, Сергеем, Генкой, Максимом, Данилом…
«Лебедь» всегда с увлечением рассказывал о географическом месте, как о приключении. Дом его находился между Ханжонково и шахтой «Ясиновка глубокая», поэтому в школу он ездил специальным автобусом в посёлок «Нижняя Крынка». Автобус ходил чётко по расписанию, на уроки никто не опаздывал. Школой № 102, вернее, директором, умело была организована доставка учеников к первому уроку, а затем, после уроков, всех развозили по домам.
Возможно, этот факт повлиял впоследствии на выбор мальчика, или то, что отец был водителем, только, мечтой самой заветной была работа водителем.
В школе Андрей любил рисовать. Что бы ни попросили друзья, он то ли срисует, то ли сам выдумает сюжет. Рисовал охотно, с удовольствием.
Мама Андрея работала в Харцызске, на складе взрывных материалов, отец был водителем маршрутного автобуса. Иногда Андрей выпрашивал у отца разрешение – поработать с ним на рейсе. Отец не отказывал.
В пятом классе Андрей со своими друзьями впервые в гараже попробовали отремонтировать мопед. Работа была – натянуть грязную промасленную цепь на «звезду», но это была настоящая поломка. Без цепи мопед не поедет. Потом как-то колесо накачали, потом заклеили резиновой латкой. Позже и мотоцикл кто-то прикатил в гараж.
После школы Андрей пошёл учиться в ПТУ № 106 пгт Ханжонково, где получил настоящую профессию «Автослесарь-водитель» и стал профессионалом.
Теперь в гараже под ремонтом была отцовская старенькая «копейка», с которой всё и началось. С этого и началось увлечение Андрея своими собственными коллекциями автомобилей. Отремонтирует старенькую развалюху, покатается, проверит, определит, что не подкачает на дороге и меняет на другую. Сколько Андрей поменял машин, знает только он. Вот такое увлечение с наработкой умений и знаний было у парня.
Компьютеров тогда не было, а деть себя куда-то надо было. Хорошо, что вот такое доброе увлечение поглотило пацанов, а не улица, вино и сигареты. Родители ребят были спокойны: знали, где искать сыновей – у Андрея в гараже.
После училища Андрей устроился работать водителем на фирму «Сладкая жизнь». Здесь пригодились навыки и вождения, и профессионализм автослесаря, и наличие спокойного терпеливого характера. Потом Андрей решил перейти в службу такси.
За постоянной занятостью так и не успел парень жениться. Да и было-то ему всего 27-28 лет. Думал, всё ещё успеет.
Не успел…
Когда рядом с домом начали рваться снаряды, а потом и Нижнюю Крынку стали с остервенением атаковать танками и самоходками, когда начали один за другим рушиться от взрывов дома, а детей из пионерских лагерей в спешном порядке стали вывозить в Донецк, Андрей не колебался. Он ушёл на войну. С первых дней записался в отряд ополченцев. Тогда ещё не было армии. Но «Лебедь», как его тут же назвали сослуживцы, не прятался за спины боевых друзей. Да и к чему было прятаться, если пришёл защищать своих родных.
Потом, по долгу службы, «Лебедь» служил в гуманитарном батальоне. Здесь были и дежурства на блокпостах, и сопровождение гуманитарного конвоя, и разгрузка, и помощь в распределении пайков.
Затем его перевели в отряд Макеевской прокуратуры, где теперь были выезды на защиту рубежей Донецка, Марьинки, а потом – шахта Трудовская. «Лебедь» владел многими видами оружия. Умел чётко выполнять команды, и рвался в бой по первому зову.
Как-то бой был очень тяжёлым: рвались снаряды со всех сторон, атака за атакой, танковый бой, миномётный. Он был внимателен и активен, прислушивался к командам старших товарищей, побывавших не в одном бою и знавших, как себя вести в такой ситуации. После боя шутил, что не родился ещё тот укроп, который лишит его своего дома.
Смерть была рядом. Она по пятам следовала за «Лебедем», а он словно играл с нею. Даже на своей униформе, на спине, он нарисовал белой краской цель для выстрела, где написал: «Не промахнись, бандера». Ополченец ещё только учился воевать, ещё нарабатывал мастерство стрельбы и боя. По пальцам можно было перечесть его часы боёв. Но тот, последний бой на шахте «Трудовская» стал вечным.
Всё произошло молниеносно. Бойцы видели врага перед собой, не давая себя окружить. Мина разорвалась прямо на вершине холмика. Сантиметров бы десять в сторону противника, и полетели бы головы укропов, но мина разорвалась чётко по центру. Траекторию смертоносных осколков никто не успел определить.
Когда бой утих, друзья нашли «Лебедя» у холма… Он лежал с широко распростёртыми руками, словно хотел обнять весь мир. Лицо было изуродовано осколками, вокруг было много крови, но надпись на бронежилете была не тронутой.
*
Кролика снова его оставили. Снова это тоскливое одиночество. Погуляв по грязной холодной квартире, кролик потихоньку приблизился к порогу. Двери не было, и он запросто мог выпрыгнуть на улицу. Забившись в угол вырванной лутки, кролик сидел и смотрел по сторонам. Вокруг было белым-бело. Ему было холодно, морозно и одиноко. Недалеко догорал подбитый танк, обездвиженные люди лежали на снегу и то там, то здесь в глаза бросались пятна крови. Он знал, что запах дыма и крови – это опасность. Вернулся назад в комнату и забился в угол. Жизнь рухнула во второй раз. Снова люди его оставили.
Из воспоминаний Романа (позывной «Бугор»)
— В батальон прокуратуры мы с ним пришли почти в один день, — говорит Роман. — Вот с этого дня я помню каждый выход, каждый день и поступок этого парня. Я бы с ним пошёл в разведку. А пошли мы не в разведку, а на «Трудовскую». Сильно тогда наступали укрофашисты. Это было в январе 2015 года. Только расположились, только растопили «буржуйку», как засвистели пули, загремели взрывы, задрожала земля. Я схватил автомат и упал на землю, оглядываясь на пацанов, — там были Лебедь и Чиж. Они вслед за мной тоже свалились в снег.
Ребята послушно поползли к постройке, на которую указал старший боец. Это было настоящее укрытие. Шахтный ствол был надёжной бронёй от снарядов и миномётного обстрела. Там бы и танк запросто мог спрятаться. Со стороны Марьинки шли танки.
Бой длился недолго. Снег, земля, дым, сажа, осколки, кровь. И крик. Этот душераздирающий крик. Гремучая смесь.
Роману огнём обожгло ногу, и в этот момент кто-то навалился на него всем своим телом. Дышать было трудно, но — можно. Бой затих так же неожиданно, как и начался.
Роман попытался встать на ноги, и взвыл от боли: не мог сообразить, откуда эта боль. Вроде, не оступился, не подвернул ногу, не сломал, так как хруста не слышал. Но почувствовал, как сапог постепенно становился мокрым. Нога заныла, а потом стала гореть. Боль была серьёзной, но ему некогда было обращать на это внимание – рядом лежал… Чиж.
Чуть дальше – Лебедь. Мина разорвалась в трёх метрах от бойцов. Каким-то невообразимым чудом Роман остался жив. Ему со страшной силой захотелось подхватиться с холодной земли и заорать во всё небо! Но было некому. Танк горел.
Ещё вчера Чижиков тушёнкой и «Мивиной» накрыл праздничный деньрожденьевский стол. Отмечали соком. На войне – только трезвая голова. Ещё вчера желали ему повышения по службе и трёхдневный отпуск по случаю дня рождения. Как-никак, 30 лет – это дата. Смеялись, шутили, примеряли новые бронежилеты и каски. Говорят, кевларовые более мобильны в бою – лёгкие, прочные, как броня танка.
А сегодня, 29 января, Чиж погиб. Осколок мины серьёзно зацепил голову. Как страшно хоронить друзей! Как пусто теперь станет в его доме… И как объяснить ребёнку, что папки больше никогда не будет? Хочется поговорить с родным братом Валерия, но боль потери ещё долго будет рвать сердце его, родителей, вдовы, друзей…
Похоронили Чижа на Бурозовском кладбище города Макеевки. По всем военным традициям – с полковым знаменем и троекратным залпом.
*
— Кролик, кролик! – услышал запуганный зверёк звонкий голос и вжался в пол. – Кролик, что ты здесь делаешь? Воюешь?
Ватага ребятишек шаталась по разбитому дому в поисках оставленных гильз и осколков снарядов для медальонов и сувениров на память. Понимая, что нельзя ходить по разбитым домам, осторожно ступая по засыпанным камнем ступеням, шли на верхний этаж дома. Оттуда город как на ладони. И на телефон можно заснять, и увидеть, с какой стороны ведётся обстрел. Главное – не показывать родителям, иначе будет взбучка. Один мальчишка замешкался внизу и случайно заметил кролика.
— Не бойся, дружок, погладил кролика по спинке мальчик. – Я тебя домой отнесу. У тебя будет друг. Ты знаешь, как его зовут? Конечно, не знаешь. Его зовут Чеш. В документах что-то вроде Чеширского, но так короче. Он Чеш, ты – Крол. Не бойся – отогреем.
Домой кролика несли всей ватагой.
— А ведь кролик у нас военный, — вдруг сказал один из ребят. — Мы в подвале сидели, а он вместе с ополченцами воевал. Не струсил и не сбежал. Нас ждал.
— Никого он не ждал, — заглянул в глаза кролику мальчик. — Его дом разбомбили, хозяева погибли. Он случайно выжил.
Свобода и война – это особое ощущение. Когда вокруг громыхало, кролик свободно мог передвигаться по дому. А сейчас, когда в новой квартире поселилась тишина, бегай себе, гуляй, но откуда взялось ощущение заточения?
В новом доме кролик смотрел сквозь металлические прутья клетки на баловня судьбы — Чеша, и фыркал. Баловень, — думал он. Совсем войны не знает. Рассказать бы ему о танках, о наступлении, о том, что вместо морковки пол может быть усыпан гильзами…
Не поймёт ведь. Пожалуй, я расскажу ему о старых хозяйских тапках, которые пахнут не кровью, а крутым человеческим потом. Баловень. Как есть, баловень. Совсем войны не знает…
Эх, коротышка, — думал Чеш. – Знал бы ты, через какие испытания я прошёл, ты бы сам меня укутал в махровый хозяйский халат. Меня ласкают чужие руки, которые я не люблю. Они не так пахнут. Но стоит учуять запах родного мягкого халата, я жизнь отдам, чтобы нырнуть в него и умереть от тоски по своей хозяйке. Я слышал, что она погибла…
*
Татьяна родилась четвертой в многодетной семье. С детства приучена к труду и к самостоятельности. Семья жила в Новоселовском районе. Таня была активным ребёнком — посещала различные кружки, хорошо пела, часто выступала на сцене. Жизнь сложилась так, что Ольге Анатольевне, матери Тани, пришлось переехать в Донецк, на Трудовские. Татьяна не смогла продолжить обучение после окончания школы и устроилась санитаркой в неврологическом отделении больницы.
После рождения сына осталась одна. Пришлось идти с работы на рынок. Она Владиком дорожила, ведь первые двое детей умерли ещё в роддоме. Татьяна была трудолюбивой, ведь всё ее детство прошло в многодетной семье. А там не до слез и капризов.
— Танечку я очень любила, — говорит Ольга Анатольевна. – Она была самостоятельной. С ней не было проблем, всегда помогала. Успевала и на работе, и дома по хозяйству, и с сыном. У неё на Трудовских был огромный огород, который дочь любила. Всегда все грядки прополоты, политы, дом убран.
Татьяне с сыном некуда было уезжать от бомбёжек, поэтому привыкли прятаться в подвале от обстрелов ВСУ. Укронацисты, как по расписанию, обстреливают мирный посёлок. Они знают, что здесь живут простые жители, но планомерно уничтожают и народ, и дома, и инфраструктуру.
К регулярным планомерным обстрелам посёлка Трудовские все жители уже привыкли. Они знают, в котором часу можно выйти в магазин за хлебом, Когда выйти в огород и когда отпустить детей на улицу поиграть с друзьями.
4 июня 2017 года был очередной обстрел. Ольга Анатольевна в этот день планировала побывать у дочери с внуком, но что-то ее остановило. Потом не было рейсового автобуса. Ближе к полуночи ей позвонил сын Николай и сообщил, что Таня погибла, а Владик находится в больнице, в реанимации. В это время выбраться в больницу нет возможности: комендантский час. Еле дождавшись утра, бабушка поехала к ребёнку. В реанимацию не пустили. Ребёнок находился между жизнью и смертью. Раны были тяжёлыми.
Владик ещё маленький, и самостоятельно справляться с болью – невыносимо. Когда бабушке разрешили встретиться с внуком, она расплакалась. Сил не было терпеть. Малыш остался круглым сиротой, и как ему рассказать об этом?
Похоронили Татьяну в Донецке, на Восьмом кладбище.
Ольга Анатольевна рассказала, что Владику оперировали печень, кишечник, бедро. Вся правая сторона была побита осколками. Во время обстрела мать хотела прикрыть сына собой, но не успела. Она упала, прикрыв левую часть его тельца.
— Бабушка, ты покажешь мне, где похоронена мама? – спросил Владик, как только увидел в палате бабушку. Он случайно узнал правду. Не сдерживая слез, бабушка начала рассказывать, что и место это покажет, и место ранения, и домой отведёт. Но малыш категорически отказался возвращаться в память своей боли. Он только хочет к маме.
Чеш дёрнулся всем своим голым тельцем и ткнулся мордочкой в любимый халат: — О войне мне Крол будет рассказывать, — фыркнул он. — Ты ещё войны не видел, парень.
***