Писатель. В миру Зорькин Борис Иванович. Родился в 1951 году в Оренбургской области в семье судьи. Окончив филологический факультет Воронежского государственного педагогического института, работал учителем, завучем в одной из школ Чечено-Ингушской АССР. После окончания Высших курсов КГБ СССР на протяжении тридцати лет служил в органах госбезопасности. Полковник в отставке.
Автор 14 книг поэзии и прозы, лауреат всероссийской литературной премии «Левша» имени Н.С. Лескова. Поэзия и проза Валерия Румянцева печаталась в 210 изданиях РФ и за рубежом, в том числе в 84 литературных журналах (всего более 1 тыс. публикаций).
Проживает в г. Сочи.
Содержание
«Два дня из жизни Чичикова», «Гость из Рио-де-Жанейро»
рассказы
Два дня из жизни Чичикова
По Рублёвскому шоссе в сторону Москвы мчится новенький чёрного цвета «Майбах». На заднем сидении удобно расположился Павел Иванович Чичиков. Описывать его внешность нет смысла, так как редкий россиянин не читал поэмы Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души».
Что изменилось с тех пор кардинально, так это то, что теперь Чичиков был не отставным коллежским советником, а крупным бизнесменом, фамилию которого знают не только в нашей стране, но и за её пределами. Злые языки утверждали, что в конце горбачёвской перестройки Чичиков занимался тем, что собирал паспортные данные недавно умерших людей и брал на них быстрые кредиты. А уже в ельцинские времена Павел Иванович провернул такие аферы, что его махинации с мёртвыми душами кажутся детским лепетом. Но в данном повествовании речь не об этом, да и к тому же сегодня этим никого не удивишь.
В своём поведении Чичиков почти не изменился: он по-прежнему старается не привлекать к себе внимания, предпочитает оставаться в тени, потому что его плутовские махинации требуют тишины и мрака. Он мог бы сейчас ехать с охраной в две-три машины или в сопровождении автомашины ГИБДД, но он этого никогда не делает.
И ещё Павел Иванович считает, что предпринимательскому сообществу надо приложить максимум усилий, чтобы убедить всё население России, будто именно такие, как он, являются «героями нашего времени». А то ведь что получается: сегодня каждый второй россиянин готов бросить камень в любого олигарха. И бросали бы, если бы олигархов не защищала полиция и, выражаясь по старорежимному, Отдельный корпус жандармов.
Однако вернёмся в салон «Майбаха». Чичиков отвернулся от окна автомобиля и заглянул в своё прошлое. Вспомнил, как Белинский, Аксаков, Герцен, Писарев и другие известные люди – все в один голос заявили, что он «плут». А один из литературоведов додумался до того, что повесил на него всех собак. Мол, Чичиков вобрал в себя все отрицательные качества: мечтательность и прожектёрство Манилова, прижимистость Коробочки, авантюризм Ноздрёва, жадность и неуступчивость Собакевича.
Павел Иванович возмущался такими оценками и, вспоминая о них уже в 21 веке, думал: «Ну, так кто оказался прав? Я как гость из Будущего пришёл и показал россиянам, как надо заниматься бизнесом. И только недавно до них дошло. Уже почти половина живущих в России думают так же, как и я».
Да, он не скрывает: у него один жизненный мотив – выгода. Он никогда не забывал совет, полученный от отца – учиться и водиться с теми, кто побогаче, чтобы при случае они могли быть ему полезными.
Но вместе с этим в последние годы Чичикову захотелось иного блага, не материального. Он вдруг захотел славы. Пока у него была только известность предпринимателя. Не зря же художник Пётр Михайлович Боклевский по своей инициативе написал его портрет. А памятник ему как бизнесмену никто не поставит. Не опускаться же до такого унижения, чтобы ставить памятник самому себе, как это сделал Жириновский. Да и вообще, слава – это не памятники, а цветы на постаментах. «Вот если бы мне поставили памятник как писателю?..» — неоднократно задавался вопросом Павел Иванович.
Чичиков пробовал писать художественные тексты, но у него это плохо получалось. И чем дольше у него не получались ни стихи, ни проза, тем сильней, как это ни странно, он жаждал именно литературной славы. А он-то знал, что настоящая слава – это когда узнают в профиль.
Иной поставит перед собой цель – и простоит всю жизнь перед ней как вкопанный. А Павел Иванович – человек совсем другого плана. Он понимал, что вместе с целью он выбирал и препятствия. Но жизнь без цели превращается всего лишь в обмен веществ. Не все желания могут найти дорогу к возможностям, но он придумал, как достичь цели наверняка.
Чичиков решил найти талантливых литераторов, у которых есть неопубликованные тексты, и, не считаясь ни с какими деньгами (благо, у него их предостаточно), приобрести в собственность их лучшие произведения. «Это же своего рода «мёртвые души, — думал он. — К тому же есть талантливые ребята, которых называют «литературными неграми». Может, сделать ставку на них?».
Павел Иванович был уверен, что со своей дьявольской энергией и изобретательностью, он найдёт такие тексты и так прославится, что ему позавидуют не только какие-то там Прилепины и Шаргуновы, но и сам Николай Васильевич Гоголь. И Пушкин тоже позавидует. Почему? Да потому, что «его творчество» будет многогранным. Он предстанет перед читателями как прозаик и поэт, как баснописец и пародист, как сказочник и автор афоризмов, как литературный критик… Да что там, для такой высокой цели любые жанры хороши.
Сейчас кому на Руси жить хорошо, тот, как правило, получает второе гражданство. Чичиков на всякий случай тоже получил его и основную часть времени проводил за границей.
Позавчера, ещё будучи в Лондоне, Павел Иванович узнал, что на днях в Москву приедут сотни известных писателей, чтобы принять участие в крупном литературном мероприятии. Чичиков воспринял это как знак судьбы. Долго не раздумывая, он сел в самолёт и вскоре был уже в своём особняке на Рублёвке.
И сразу начал действовать.
В течение дня разыскал Александра Андреевича Проханова и Виктора Ивановича Лихоносова, в надежде купить у них в свою собственность какие-либо тексты. Но если оказался в нужном месте в нужное время, это вовсе не значит, что тебя там ждут.
Лихоносов, узнав о цели визита Чичикова, тяжело вздохнул и сказал: «Я своей совестью, Родиной и своими произведениями не торгую». Одним словом, бизнесмен он никакой. Ему-то Чичиков готов был заплатить за текст несколько миллионов рублей, а он…
Ещё хуже вышло со вторым популярным писателем. Перед глазами Павла Ивановича до сих пор трясётся багровое лицо Проханова, а в ушах застрял крик: «Вон отсюда, подлец!».
Но день даром не прошёл. Чичиков имел продуктивную беседу с Львом Данилкиным. Да, с тем самым, получившим однажды главный приз премии «Большая книга». «Ну мы-то знаем, кому и за что платят большие деньги», — подумал Чичиков, пожимая руку новому знакомому . А ещё Данилкин отметился статьёй «Ленин: ослиный мост», содержание которой свидетельствует о том, что этот учёный муж страшно далёк от истории СССР и узок круг его знаний в области диалектики. (Да простит читатель мне это авторское отступление).
Данилкин очень тепло встретил Чичикова, подробно рассказал о предстоящем литературном мероприятии и самое главное — по-деловому и с пониманием отнёсся к стремлению собеседника купить в собственность чужие тексты. При этом Лев не советовал разговаривать с известными литераторами: мол, вряд ли кто-то из них пойдёт на это, и к тому же будет стопроцентная утечка информации. А огласка в данном случае, дескать, подмочит репутацию восходящей новой литературной звезды. Лучше, по утверждению Данилкина, найти действительно талантливых, но неизвестных писателей. С кем-то из них наверняка удастся «оформить купчую». Он дал один адресок и при этом добавил: «Сергей Галандин – пьяница ещё тот, но чертовски талантлив и как поэт, и как прозаик». Данилкину лестно было познакомиться с одним из российских олигархов, и, чтобы закрепить знакомство, он пообещал ему найти ещё два-три человечка из числа, как он выразился, подпольных литературных талантов.
Павел Иванович щедро отблагодарил собеседника за консультацию, откланялся и поехал домой.
И вот сегодня Чичиков как раз и спешит к этому самому Сергею Галандину, который жил один в крохотной квартирке в каком-то бараке на окраине Москвы.
Когда Чичиков подошёл к двери квартиры, в которой проживал Галандин, то удивился, что на ней отсутствует звонок. И ещё больше удивился надписи на двери: «Стучитесь – и вам откроют. Только не перепутайте дверь». Павел Иванович громко постучал.
Дверь открыл небритый мужчина примерно пятидесяти лет, одетый в старый рваный свитер и засаленные брюки.
— Здравствуйте, — первым заговорил Чичиков. – Вы Сергей Галандин? Прошу прощения, не знаю вашего отчества.
— Сергеич моё отчество. А вы по какому вопросу?
— Ах, как складно у вас получается: Сергей Сергеевич. Я, Сергей Сергеевич, по литературному делу. Если позволите пройти, я поясню, как вы сможете поправить своё материальное положение.
— Проходите, — недоумённо предложил Галандин, пропуская неожиданного гостя в коридор.
Перешагивая через порог, Павел Иванович почему-то подумал: «В русском языке пятьсот тысяч слов. Неужели он знает хотя бы пять тысяч?».
Чичиков снял с себя дорогущую зимнюю куртку, повесил её на приспособление, выполняющее функцию вешалки, и взглянул себе под ноги.
— Да вы не разувайтесь, я давно не подметал в квартире, проходите туда, — Галандин махнул в сторону двери.
Чичиков зашёл в прокуренную комнату и осмотрелся. Бросались в глаза доведённая до изнеможения мебель, обилие книг, расставленные, готовые к бою шахматы и низкие потолки. «Для чего высокие потолки тем, кто живёт на коленях?», — вспомнил он фразу, которую недавно где-то вычитал.
Павел Иванович сел на единственный старый стул, который Галандин предложил ему. Возле ног поставил небольшой кожаный чемоданчик – своего рода спутник в его различных краткосрочных поездках. Поэт тем временем принёс из кухни табуретку и примостился на ней.
— Сергей Сергеевич, сразу хочу представиться: Павел Иванович Чичиков.
— Неужели тот самый? – удивился Галандин и зашевелился, опираясь руками на стол.
— Да, Сергей Сергеевич, да. И хочу добавить: искренне рад с вами познакомиться. Лев Александрович Данилкин, приятный во всех отношениях мужчина, рекомендовал мне вас как талантливого поэта и прозаика…
— А-а-а… Эта продажная шкура.
— Сергей Сергеевич, у меня к вам деловое предложение. Причём, обратите внимание, я привык ни в чём не отступать от гражданских законов, ни на один шаг. И моё предложение вам носит вполне законный характер…
— И какое предложение? – равнодушно поинтересовался Галандин.
— Не сомневаюсь, что вы знаете, как устроена жизнь. Кто-то производит товар, не имеет значения какой. А кто-то этот товар покупает. Вы, Сергей Сергеевич, пишете стихи и прозу, это ваша интеллектуальная собственность. А я хочу у вас купить этот товар, причём оформить этот товар в свою собственность.
— То есть? – не совсем понял Сергей Сергеевич.
— Я вам деньги, а вы мне – свои художественные тексты. Естественно, без каких-то там договоров и других бумаг. Что называется, отношения, основанные на честном слове. Кстати, это самые лучшие отношения в любом деле.
— Ну, допустим, продам я вам. И что вы будете делать-то с этими текстами?
— Сергей Сергеевич, открою вам свою тайну. Я уже много лет пишу и стихи, и прозу. Но специалисты говорят, что уровень… как бы точнее сказать, недостаточен. Если я куплю у вас тексты, то это уже будет моя собственность. Правильно я говорю?
— Наверно, правильно…
— Значит, я могу использовать их на своё усмотрение?
— Ах, вот в чём дело. Вы хотите печатать мои произведения под своим авторством?
— Да, дорогой Сергей Сергеевич, да. Ваши произведения пойдут в народ.
Приличные тиражи я вам гарантирую. Ну и что такого, что автор будет указан не вы, а я. Вы же пишете и хотите, чтобы эти тексты читали миллионы людей, и при этом получать за это деньги. У вас писать получается, а получать за это деньги – нет. У меня другая ситуация: писать не особо получается, а деньги, причём любые суммы, я могу потратить: и за ваш труд, и на издания.
Поэт молчал.
Когда логика не убеждала собеседника, Чичиков всегда использовал интонацию:
— Голубчик, вы не спешите с отказом, подумайте. Ведь и вам будет хорошо: ваши тексты найдут читателей, вы получите от меня сразу немалые деньги. И мне хорошо: все узнают, что есть писатель Чичиков, — и добавил шутя: — И я внесу свой взнос в развитие русской литературы.
Галандин медленно провёл рукой по лицу и спросил:
— А сколько вы готовы заплатить?
— А столько, дорогой Сергей Сергеевич, сколько вы скажете. Разумеется в разумных пределах.
— Ну вот, скажем, за одну стихотворную строчку?
— А сколько вы хотели бы получить за одну строку?
— Одна строка – десять долларов, — решил поторговаться Галандин, задрав цену до потолка.
— Хорошо, — не раздумывая, ответил Чичиков.
Поэт не поверил своим ушам и переспросил:
— Вы готовы платить за одну стихотворную строчку десять долларов?
— Да, готов, но при условии, если эта строка мне понравится и если она нигде не печаталась.
Сергей Сергеевич оживился, глаза его заблестели. Он встал с табуретки, суетливо убрал со стола всё, что там было, смахнул на пол хлебные крошки и достал со старого шифоньера большой ободранный чемодан советских времён. Извлёк из него множество папок, на обложках которых были надписи. Сел за стол и взял в руки папку с надписью «Неопубликованная лирика». Уже начал развязывать тесёмки, но вдруг остановился и недоверчиво спросил:
— А деньги с вами?
— Я без денег никуда не хожу. Вам в рублях или в долларах? Хотите, отправлю вам на карту…
— Не-е-е, только в рублях и только наличку. Да и карты у меня нет.
— Как скажете. Наличку так наличку, — и достал из своего кожаного чемоданчика пачку пятитысячных купюр в банковской упаковке, молча показал поэту и небрежно бросил её назад в чемоданчик.
— Павел Иванович, — вам какую лирику почитать: гражданскую, любовную, пейзажную…
— Сергей Сергеевич, это не принципиально. Главное, чтобы строки были нигде не опубликованы и заключали в себе художественную ценность.
— Понял, — ответил Галандин, неожиданно вскочил с табуретки и убежал на кухню.
Через минуту он вернулся, поставил на стол вонючую пепельницу, положил новую пачку «Примы» и предложил закурить.
— Нет, не курю. Не сделал привычки, боюсь, говорят, трубка сушит…
— Я тогда в кухне возле форточки быстро подымлю.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Вернулся поэт действительно очень быстро: выкурил только половину сигареты. Ему не терпелось узнать, как же дальше развернутся события.
— Павел Иванович, начнём с гражданской лирики. Читаю первое стихотворение. Кстати, написал я его лет десять назад.
В голове сюжеты путались.
То всплыло убийство Авеля,
То шептал советы Бурбулис:
Мол, мы все живём неправильно.
То Чубайс с приватизацией,
То Гайдар с его реформами.
Глупости и провокации,
Планы громкие и вздорные.
Узелки сюжетной линии
Распускались паутиною,
Покрывая, точно инеем,
Ткань истории былинную.
Факты смешивались с вымыслом.
Даты превращались в ценники.
Прятали жрецы папирусы,
Свитки прятали священники.
Плыли корабли истории
По мирам, покрытым тайною,
И через века в «Асторию»
Протянулись руки Каина.
Рвали полотно сюжетное
Бесконечные метания,
Падали в прорехи гетманы,
Проявлялся профиль Сталина.
В Прошлом бьётся Настоящее.
Явь летит в потустороннее.
Кружат замыслы блестящие,
И чем дальше – тем бездоннее.
— Проявлялся профиль Сталина. Сильно сказано, — оценил Чичиков. – Каждая строка в этом стихотворении действительно стоит десять долларов. Покупаю. Я вот периодически читаю современные литературные журналы и что-то почти не встречал таких пронзительных строк.
— А это потому, — высказал своё мнение Галандин, — что там печатаются в основном крупные литературные чиновники и их друзья и родственники. А издательства тиражируют таких, как Донцова или Гузель Яхина, которые гонят туфту или жуют сопли. Народ покупает, потому что художественный вкус ему уродуют уже три десятка лет. И все прекрасно понимают, что уже через пятьдесят лет никто их не вспомнит. Ну, разве что Виктор Пелевин задержится в русской литературе, да и то навряд ли.
— Но кто-то же должен остаться в русской литературе из тех, кого сегодня активно печатают? – удивился Чичиков.
— В основном останутся те, кого сегодня не печатают.
Сергей Сергеевич прочитал ещё с полсотни стихотворений гражданского звучания – и Павел Иванович все их купил.
Когда Галандин хотел перейти к чтению пейзажной лирики, Чичиков его прервал:
— Сергей Сергеевич, стоп-стоп. Чтобы не создавать неразбериху, считайте количество строк, я отдам вам деньги — и тогда двинемся дальше.
Галандин посчитал количество строк. Чичиков не стал их пересчитывать, вынул деньги и расплатился.
— А вот, Павел Иванович, пейзажная лирика. Читаю про осень.
Когда поэт закончил декламировать, Чичиков, не скрывал восхищения:
— Вы – молодец! Скажите: и как вам удаётся находить такие изумительные строки? — И процитировал строфу из только что услышанного стихотворения:
Запах сырости и грибов.
Лист упавший наполнен влагой.
Закрывают стволы дубов
Затаённую пасть оврага.
И я ведь не читал, а только один раз услышал эти строки — и сразу запомнил.
— Вы спрашиваете, как рождаются такие строки? Да я, честно говоря, и сам не знаю. Вдохновение – штука непонятная… А вот у меня большая подборка стихотворений о зиме.
Поэт продолжил чтение и, надо признать, делал это мастерски.
— Очередной шедевр. Одна вот эта строфа чего стоит:
И сквозь стужу января, солидарна с нами, улыбается заря алыми губами, — процитировал Чичиков и спросил: — Сергей Сергеевич, а вы посылали эти стихи в редакции?
— Я уже три года никуда ничего не посылаю. Не хотят печатать – их проблемы, — с гордостью сказал поэт и продолжил: — Да я такой не один. Со мной в Литературном институте учились ребята, так из нашей группы только Фёдор Ошевнев активно печатается. Кстати, пишет добротную прозу. Остальных не видно и не слышно. Уверен, что многие пишут, но никто из редакторов не пускает их даже на порог.
— А этот Фёдор — москвич?
— Нет, в Ростове живёт.
— Как вы думаете, не продаст ли он мне часть своих текстов?
— Я его хорошо знаю. Он на это не пойдёт.
— Ну ладно, бог с ним.
— Я-то почему согласился? У меня есть веская причина пойти на такой шаг… но не хочу об этом говорить. Понять чужую боль может только тот, кто имеет свою.
Чичиков спрашивать ничего не стал, тактично промолчал, а Сергей Сергеевич продолжил чтение своих стихотворений на самые разные темы. Но чаще всего звучала философская лирика и стихи о любви.
Одно стихотворение так заинтересовало Павла Ивановича, что он сначала прослушал, а затем сам прочитал его текст. На этом не успокоился и попросил автора прочитать вслух эти строки ещё раз.
«Нанялся – продался», — подумал Галандин и начал читать второй раз одно и то же стихотворение:
В начале всех времён, когда носился Хаос
В бесцветной круговерти Ничего,
Уже тогда мне сразу показалось,
Что, мир создав, я застыжусь его.
Но усомнился я в своих сомненьях,
Разрушив бесподобное Ничто.
А это было как всегда прозреньем.
И вновь я совершил совсем не то.
Я создал мир. Я за него в ответе.
Я это даже где-то признаю.
Но то уже, что в мире Солнце светит,
Снижает опрометчивость мою.
И пусть в меня и верят, и не верят,
Но для молитв я вызвал к жизни Жизнь.
По сути , жизни – лишь входные двери.
За ними ждут другие рубежи.
— Стихотворение сложное, но чертовски интересное, — с долей какой-то непонятной радости сказал Чичиков. – Вы, видимо, интересуетесь философией.
— Есть такой фрагмент в моей жизни. А вот, Павел Иванович, ещё у меня имеются написанные в разные годы басни. Причём больше половины из них не публиковались. Купите? – с сомненьем спросил Галандин.
— Безусловно. Подозреваю, что они не менее интересны, чем ваша лирика.
Сергей Сергеевич вынул из папки толстую стопку листов.
— Вот, есть басня с таким названием «Дева и Роза», — и начал наизусть читать:
— Я так люблю цветы! – сказала Дева,
Целуя ей подаренный букет.
Сдержать не в силах праведного гнева,
Со стоном Роза молвила в ответ:
— Когда б меня и вправду ты любила,
Тогда б цветы не позволяла рвать.
Как хорошо в саду цвести мне было
И как мучительно в букете умирать!
И так бывает: то, что любим,
Охотно мы берём и губим.
— Замечательная басня! – воскликнул Павел Иванович.
И в этом восклицании не было совсем ничего от Чичикова. Казалось, что это другой человек, но только с его внешностью и голосом.
И так, слушая один текст за другим, Чичиков просидел в квартире у поэта до обеда. Уже и тот, и другой были не прочь закусить. Павел Иванович хотел было пригласить поэта в ресторан, но не был уверен, что у того есть приличная одежда, а вести его в этой – не комильфо. Ехать в ресторан без поэта – тоже как-то не в тему. И пока он размышлял, Сергей Сергеевич, закончив на кухне очередной перекур, вошёл в комнату и сказал:
— Павел Иванович, пора бы пообедать. Правда, у меня есть только хлеб, чай и консервированная килька в томате. Если не побрезгуете…
— Сергей Сергеевич, мы, с вашего позволения, поступим вот как, — он достал из кармана сотовый телефон, который использовал только для решения бытовых вопросов, и позвонил своему водителю.
Примерно через полчаса сотрудники ближайшего ресторана занесли в квартиру больше десяти различных блюд, среди которых Сергей Сергеевич увидел и те, которые он никогда в жизни не ел.
После принятия пищи они продолжили работу. Поэт читал свои неопубликованные литературные пародии, а Чичиков то громко смеялся, а то возмущался бездарностью современных поэтов.
Когда тексты пародий были отодвинуты в сторону, Чичиков попросил прочитать все стихи о России.
Выслушав несколько стихотворений, Павел Иванович сказал:
— Спору нет, хорошие стихи, но уж слишком пессимистичные.
— А по-моему, определённая доля оптимизма присутствует, — не согласился автор.
— Ну, знаете, это как посмотреть…
— Каждый смотрит с той колокольни, на которую смог забраться.
— Да, да, вы, безусловно, правы.
— Выражаться в нашем сером Настоящем по-другому – значит лгать читателям, — отстаивал свою точку зрения поэт.
— Цвет, в который окрашена жизнь, зависит от нашего выбора. Во всяком случае, я так думаю. Я тоже не всегда жил в шоколаде, и у меня были чёрные полосы, — сказал Чичиков и озабоченно добавил: — Вы, голубчик, будьте поаккуратней. Свобода слова – не голубь мира. Власть в России такие стихи, мягко говоря, не одобрит. Ну, посудите сами. Вы пишете: «Сограждане! Настал тот час, когда бездейство – преступленье. Отчизна призывает вас к…» ну и так далее.
— Когда рождённые ползать захватывают власть, они следят за тем, чтобы ни у кого не выросли крылья, — парировал хозяин квартиры.- И ещё…
— Всё, всё, всё… — замахал руками Чичиков. – Я вас умоляю, Сергей Сергеевич, давайте оставим эту тему.
— Ладно, будь по-вашему, — нехотя согласился Галандин.
Вскоре подошло время для рассказов. На ознакомление с ними ушло много времени. Их Чичиков тоже купил все, причём многие из них даже не читая.
После этого Павел Иванович спросил:
— А нет ли у вас кроме басен и пародий собственно юмористических стихотворений? Может быть, есть что-то другое: одностишия, двустишия или что-то ещё?
— А как же, есть, конечно, — ответил Галандин и пододвинул к себе две папки, которые ещё не открывал. – А вас интересует сатира и юмор или серьёзная тематика?
— И то и другое. Главное – чтобы было содержательно, интересно, чтобы являлось пищей для размышлений или вызывало смех.
— Начну с сатиры и юмора. Вот, например, такие двустишия:
Как недостойную уловку,
Мышь отрицала мышеловку.
Или вот такое:
Назвался груздем, в кузов влез,
А там и в белые пролез.
— Очень хорошие двустишия, — и Павел Иванович беззвучно похлопал в ладоши.
— Или вот, уже серьёзные стихи:
Нет в жизни счастья. В счастье – жизни нет.
Они в разлуке, словно тьма и свет.
И хоть они друг друга сторонятся,
Но их, к несчастью, друг без друга нет.
— Очень интересно. Надо же, один рубай, а иллюстрирует целый закон диалектики: закон единства и борьбы противоположностей.
Упоминание о законах диалектики свидетельствовало о том, что Чичиков обладает довольно широкими знаниями. Но вот беда: широта взглядов не гарантирует нравственную высоту.
Они сидели ещё долго. Чичиков купил у Галандина почти всё, что тот предложил: лирические и юмористические стихи, басни, литературные пародии, рассказы и две повести. На всякий случай прикупил даже айтыс.
В конце общения Сергей Сергеевич особо отметил:
— Павел Иванович, обманывать – не в моих правилах. Все тексты, что я вам продал, нигде не печатались. Это легко проверить, используя Интернет. Практически всё, что опубликовано где-либо, там сразу всплывает.
Когда расставались, Чичиков задал последний вопрос:
— Сергей Сергеевич, не хотите ли заработать ещё и таким способом: поработать над моими текстами, что называется довести их до ума. Я хорошо заплачу.
— Я подумаю над вашим предложением.
— Подумайте, голубчик, подумайте. Вот моя визитка, там один из моих телефонов и электронная почта. Если надумаете, звоните, пишите. Всегда буду рад нашему общению.
Уже на улице, крепко пожав руку Галандину, Павел Иванович ещё раз повторил:
— Вы всё-таки подумайте над моим последним предложением, подумайте.
Сел в машину, помахал поэту рукой и уехал.
Вечером Чичиков вернулся в свой особняк на Рублёвке. Снял верхнюю одежду и проследовал в рабочий кабинет.
Первым делом вынул из миниатюрного чемоданчика рукописи, которые купил сегодня, положил их на стол и, сделав несколько шагов в сторону, сел в кресло. Посмотрел на большую стопку потрёпанных папок и подумал: «Вот он, первый шаг к литературной славе».
Кстати, среди рукописей была и короткая басня под названием «Слава». Вот она:
Явилась Слава к Мудрецу,
Решив, что он её достоин.
Но тот был холодно спокоен,
Сказав: «Мне Слава не к лицу».
«А мне лицо твоё подходит…»
С тех пор, ограбив Мудреца,
В чужом обличье Слава ходит,
А Мудрость ходит без лица.
Если вспомнить о планах гениального Гоголя на будущее, то он собирался «возродить Чичикова к духовной жизни, сделать его порядочным человеком, восстановить живую душу».
Но как мы только что убедились, этого не произошло.
Посмотрим на нашу сегодняшнюю действительность с гораздо большим вниманием, чем обычно. И тогда мы увидим, что современная Россия буквально кишит чичиковыми во всех сферах. Они везде: в законодательных и исполнительных чиновничьих креслах, на производстве, в армии, в правоохранительных органах, спецслужбах, в литературе и других областях искусства…
Пользуясь бедственным положением большей части населения, чичиковы наживаются за счёт других людей, тем самым добивая Россию.
Читатель, тебе не страшно от этого?
Гость из Рио-де-Жанейро
Остап Ибрагимович Бендер прибыл из Рио-де-Жанейро в Москву по очень важному делу. Все мы знаем этого человека благодаря Илье Ильфу и Евгению Петрову.
Судя по тому, что Остап Ибрагимович остановился в самой дорогой гостинице столицы и выбрал в ней лучший номер, было понятно, что господин Бендер человек не просто богатый, а очень богатый. Это подтверждало и присутствие приехавшей с Бендером охраны, секретаря-мужчины и эскортницы, которую охранники между собой называли Рыбкой.
Через два часа после прибытия в Москву Остап уже умудрился узнать, что по такому-то адресу началось собрание, на котором присутствует часть московских писателей, в том числе Илья Ильф и Евгений Петров.
Спустя сорок минут Бендер был уже возле двери помещения, в котором собрание заканчивалось. И вот он увидел, как из зала начали выходить инженеры человеческих душ и те, кто претендовал на это звание.
Заметив Ильфа и Петрова, отделившихся от группы литераторов, Бендер подумал: «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели», — и решил начать разговор с шутки. Подойдя вплотную и выждав, когда они обратят на него внимание, отчеканил:
— Разрешите представиться, Остап Ибрагимович Бендер.
— Ух ты! – удивился Ильф. – Вот это сюрприз. И откуда же ты взялся?
— Из Бразилии, Илья Арнольдович, из Рио-де-Жанейро…
— Да-а, сюрприз так сюрприз, — согласился Евгений Петров и добавил: — Как быстро пролетают годы. Это сколько же лет прошло, как мы с тобой расстались?
— Как сказал один мой знакомый, жизнь пролетает как птица, которая гадит тебе на голову. А предстал я пред ваши очи потому, что у меня к вам важное дело.
— А что за дело-то? – поинтересовался Ильф.
— Думаю, оно вас обоих очень и очень заинтересует, — сказал, не скрывая загадочной интонации, Бендер. — Но вести обсуждение столь серьёзного вопроса в этом коридоре… сами понимаете. Прямо сейчас предлагаю поехать в ресторан «Прага», там пообедаем и обстоятельно поговорим. Угощаю. Я ведь уже давно миллионер. Сбылась мечта идиота!
Ильф и Петров переглянулись, и Илья Арнольдович шутливо сказал:
— Остап, не делайте из еды культа, — и продолжил: — Поступим по-другому. В трёх минутах ходьбы есть хорошая кофейня. Выпьем кофейку и переговорим. И людей там всегда мало.
Бендер еле заметно поморщился, но вынужден был согласиться.
Когда пришли в кофейню и сели за столик, Остап не стал спешить со своим важным делом. Сначала, как и принято в подобных случаях, поинтересовался жизнью писателей в последние годы, потом с воодушевлением сказал:
— Я приехал, увидел Москву – и радость в душе. На улице – зима, а у меня в душе – весна…
— Ничего удивительно, — сказал Ильф, — весна в душе может наступить и зимой.
Остап решил украсить разговор оптимистической нотой. И с пафосом заявил:
— В последние десятилетия в России такие положительные перемены…
— У нас что ни ветер перемен, то пыль в глаза.
После этих слов Бендер решил зайти с другой стороны, чтобы бить в одну точку наверняка. И он спросил:
— А вы слышали новые анекдоты про меня?
— Тогда я вам расскажу, — предложил Бендер и, не дожидаясь согласия, начал: — Почему в электричке все сидения порезаны? Это потомки Остапа Бендера ищут свои драгоценности. Или вот ещё. Штирлиц шёл по Пятигорску. Вдруг у входа в пещеру он увидел Остапа Бендера. «Это провал», — подумал Штирлиц.
— Это старый анекдот, он появился сразу после фильма «Семнадцать мгновений весны», — сообщил Ильф.
Бендер решил, что спешить со своим важным делом пока не следует. «Не тот случай, когда нужно с места в карьер», — подумал он и поинтересовался:
— Я что-то не вижу ваших новых книг. Есть что-то новенькое? А какие-нибудь литературные премии вам дали в последние десятилетия?
— Сейчас награды получает не тот, кто заслуживает, а тот, кто прислуживает, — усмехнулся Петров и добавил: — В новой России издательствам нужна макулатура, а мы с Ильёй Арнольдовичем производством макулатуры не занимаемся.
— Раз вы теперь живёте в капиталистической стране, то и сны у вас должны быть капиталистическими. Значит, нужно перестраиваться, идти, так сказать, в ногу со временем: писать мелодрамы, детективы, эротику…
— Кто идёт в ногу со временем, тот вместе с ним и спотыкается, — недовольно перебил собеседника Ильф.
— Сейчас в России писатели брошены государством, никому не нужны, и мы в том числе, — посетовал Петров.
— Ну-у, вам-то жаловаться при вашем таланте. В сатире у вас точно пальма первенства.
— Пальма первенства быстро сохнет, — пошутил Ильф.
«Хорошо излагает, собака», — подумал Бендер и предложил:
— А может вам переключиться только на юмор и не щекотать никого сатирой. Вон дежурят же на экранах Петросян, Винокур…
— У дежурных юмористов и юмор дежурный, — заметил Петров.
— Евгений Петрович, а какое было ваше первое литературное произведение? – спросил Бендер. – Вы же не сразу начали писать с Ильёй Арнольдовичем.
— Первое литературное произведение? – Петров на секунду задумался. – Протокол осмотра трупа неизвестного мужчины, — пошутил он. — Я тогда работал в Одесском уголовном розыске.
— Илья Арнольдович, — обратился Остап к Ильфу, — а когда вы начали писать совместно с Евгением Петровичем?
— С 1927 года, — ответил Ильф и вспомнил: — А через два-три года газетные остряки стали сочинять на нас эпиграммы. – По лицу писателя было видно, что ему приятен этот эпизод своей жизни. – Наверное, лучшую эпиграмму написал Александр Безыменский: «Ах, Моссовет! Ну как тебе не стыдно? Петровка есть, а Ильфовки – не видно».
— А мне, — высказал своё мнение Петров, — больше нравится эпиграмма Александра Архангельского: «Провозгласил остряк один: Ильф – Салтыков, Петров – Щедрин». А когда нас засыпали вопросами, как мы пишем вдвоём, пришлось ответить, что, мол, пишем как братья Гонкуры: один бегает по редакциям, а другой – стережёт рукописи.
Все трое дружно посмеялись.
— Может, вам подождать лучших времён? – предложил Остап.
— Нет, мы не ждём лучших времён. Время умеет только уходить, — с сожалением сказал Евгений Петрович. — Мы так долго ждали светлого Будущего, что оно успело потемнеть. Ну ладно, хватит о нас. Расскажи о себе, — Петров решил сменить тему разговора. – Как на личном фронте: семья, дети…
— Я до сих пор холост, как-то не сложилось. Женщины любят молодых, политически грамотных, длинноногих. А я уже далеко не молод.
— Ну и какой у тебя в России бизнес, миллионер? – небрежно спросил Ильф.
— У меня бизнес не здесь. В Россию я пока перебираться не собираюсь. Тут в вопросах предпринимательства всё как-то неустойчиво. Бизнесменов хватают, сажают. Вон Ходарковский сколько отсидел…
— Да, не всем, кто залез в государственный карман, удалось выбраться обратно, — сострил Петров.
— Но чаще всего, смотрю, сажают чиновников, — недоумённо сказал Бендер.
— Потому что лазейки в законах чаще всего находят канцелярские крысы, — отметился очередной шуткой Евгений Петрович.
Остап решил, что пора брать быка за рога, то есть переходить к вопросу, ради которого он и прибыл в Москву.
— Честно говоря, хочу перейти к главному вопросу нашей встречи и надеюсь, что мы придём к общему знаменателю. Но перед этим небольшая преамбула.
— Давай, а мы с Евгением Петровичем будем внимательно слушать и конспектировать, а то вдруг придётся писать о тебе новую книгу, — с иронией отреагировал Ильф.
— Вы, конечно, помните, что было в России в конце двадцатых годов. Наделали делов эти Маркс и Энгельс. И в курсе, что у меня с советской властью возникли серьёзные разногласия. Она хотела строить социализм, а я не хотел. Мне скучно было строить социализм. И я перебрался в Бразилию…
— Как в Бразилию? – удивился Илья Арнольдович.
— Вы ошиблись, господа писатели, – с интонацией первооткрывателя продолжил свой монолог Бендер. — Той мартовской ночью 1931 года я всё-таки откупился от румынских пограничников, и бриллианты они у меня не нашли. А через месяц я был уже в Бразилии. И вот я попал в хрустальную мечту моего детства – Рио-де-Жанейро. И там начал новую жизнь.
— Начать новую жизнь легко, трудно закончить старую, — подковырнул собеседника Петров, намекая на мошенничества Бендера.
— Вы правы, — согласился Остап, — но я сразу же решил в дальнейшем отказаться от всех своих отрицательных качеств, от слова совсем. Но это было не так-то просто. Там я окончательно убедился, что мы чужие на этом празднике жизни. Хотя у меня были деньги, начинать бизнес было катастрофически трудно. Я разорился один, два, три раза… Русских в Бразилии никто не любит, если не считать полиции, которая тоже нас не любит. Не ладилось то одно, то другое. Я любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка. Я, как идейный борец за денежные знаки, не сдавался. И стал мыслить. Меня, например, кормят идеи. И я подумал: все места под Солнцем заняты. Но! Ничто не вечно под Луной. Когда я вычитывал или слышал от кого-то мысли о неудачах, выучивал их наизусть и повторял, повторял, повторял. Даже составил памятку из этих фраз. И до сих пор не забыл. Главное – не получить урок, а усвоить его. Терпение – фундамент любого дела. Страшны не тупики, а длительность выхода из них. Цель всех страданий – заставить нас действовать. Только пройдя круги ада, знаешь, как туда не попасть. Горький опыт делает жизнь слаще. Как видите, у меня хорошая память. Я изучал ошибки бразильских бизнесменов, которые разорились…
— Чему можно научиться на чужих ошибках? Это, считай, заочное обучение, — полушутя полусерьёзно заметил Петров.
— Да, жизнь — единственный учитель, который даёт уроки без лишних слов, — продолжал Бендер. – Жизнь заставляла меня крутиться, потом выкручиваться. Одним словом, хорошо там, где нас нет.
— А я бы усилил, — сказал Петров, — хорошо там, где нас нет, не было и никогда не будет.
— Так вот, — продолжал свою бразильскую эпопею Бендер. — В Рио трудно было найти нишу в бизнесе, но я со временем её всё-таки нашёл. Сначала у меня появился первый супермаркет, потом второй, третий… ну а сейчас их больше сотни. Бизнес развивается успешно. Тут главное – не расслабляться. Как сказал один мой приятель, успех – это иллюзия окончательной победы. Торговля! Продаю всё, что можно продать…
Ильфа начал раздражать новоявленный миллионер, и он бросил реплику:
— Вовенарг давно сформулировал, что такое торговля. Это школа обмана.
— Не без этого, конечно, — согласился Остап. – Но мы кормим, обуваем и одеваем миллионы людей. И рекламу совершенствуем — этот двигатель прогресса.
— Реклама – не двигатель прогресса, а его выхлопные газы, — сказал Илья Арнольдович, не скрывая насмешки.
— И продаём ещё тысячи предметов, в которых человек испытывает потребность, — продолжил Бендер, не обращая внимания на выпад Ильфа.
— Потребительство – одна из форм саморазрушения личности. А общество потребления – это общество ограбления народа. И ты в этом ограблении активно участвуешь, — уже агрессивно высказался Ильф.
— Илья Арнольдович, вы не думайте, что бизнесом так легко заниматься, — возмутился Остап. – Я вот вырвался в Москву всего на один-два дня, решу вопрос с вами – и сразу назад.
— Не так страшен хомут на шее, как невозможность его снять, — продолжал иронизировать Петров. Он слушал Бендера с интересом и не испытывал к нему враждебной неприязни.
— А какой вопрос ты собираешься с нами решать? – спросил Ильф, уже не скрывая раздражения.
— Илья Арнольдович, отвечу чуточку позже. К сказанному хочу добавить буквально несколько слов. Вы подозреваете, что я остался таким же, каким был? А я, к вашему сведению, уже совсем другой человек. И очень сожалею, что за мной тянется шлейф мошенника и вообще пустого человека. Я каждый месяц трачу немалые деньги на бедных, меня в Бразилии знают как мецената. Я помогаю жить писателям, художникам, музыкантам. А сколько денег я отправил в детские дома. Я уже, можно сказать, искупил свои грехи…
— Искупая грехи, купил утешение? – не унимался Петров.
— Я уже не тот Остап Бендер, которого вы знали раньше. Перед вами совсем другой человек. Да, в своё время я совершил немало глупостей, — признался Остап. – Сейчас сожалею об этом. Но я выбрался из этой ямы…
— Если выбрался из ямы, это вовсе не значит, что ты поднялся на гору, сказал Ильф строгим тоном и внимательно посмотрел в глаза Остапу.
— Многие, живущие по одним принципам, мечтают о других, — продолжал Бендер. — И вот моя мечта сбылась. Я понял, что авантюра – это бег хромого разума. И больше ни на какие авантюры не хожу. Держу себя в рамках приличного человека…
— Чтобы держать себя в рамках, нужно быть картиной, — сказал, усмехнувшись, Петров.
— Трудно прожить жизнь без ошибок с первой попытки, — попытался оправдаться Остап. — В Бразилии уже очень многие положительно отзываются обо мне. Значит, увидели во мне хорошие стороны…
— А я вот замечал, только найдёшь в человеке хорошую сторону, он тут же поворачивается, – сказал Ильф, нахмурив брови, и спросил: — Так что за дело у тебя к нам?
— Хочу оставить след в жизни…
— Если оставил след в жизни, тебя найдут и на том свете. Не боишься? – продолжал хохмить Евгений Петрович.
— Ну что ж, перейду ближе к телу, как говорил Мопассан. Хочу, чтобы вы написали обо мне третью книгу. Но! Чтобы в этой книге я был положительным героем. Среди представителей буржуа тоже ведь есть положительные герои…
— Да у тебя, Остап, я смотрю каша в голове. Какие положительные герои среди представителей буржуазии? – возмутился Ильф.
— Многие живут с кашей в голове и считают, что сыты знаниями, — подметил Петров.
Бендер, решительно отбросил в сторону прозвучавшие умозаключения и, настойчиво продолжая идти к цели, сказал:
— У вас, я вижу, с деньгами дело швах. Финансовая пропасть – самая, знаете ли, глубокая из всех пропастей, в неё можно падать всю жизнь. Я не хочу, чтобы обо мне писал кто-то другой. За работу заплачу вам десять миллионов долларов. Деньги могу отдать хоть сегодня. Время на размышление дать не могу. Ответ я должен получить сегодня, — закончил монолог Остап Бендер и подумал: «Кажется, наступил психологический момент для решения».
Ильф посмотрел в глаза Петрову и моментально прочитал в них слово «нет».
— Такую книгу писать мы не будем, — отрубил Ильф и вышел из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Вслед за ним поднялся Петров.
— Так что же, зря я одиннадцать тысяч километров преодолел?
— Иногда нужно пройти весь путь, чтобы понять, что заблудился, — Евгений Петрович продолжал издеваться над своим литературным героем. Возникшая жизненная ситуация выплеснула из его лексикона все сатирические краски.
Остап вспылил, вскочил со стула и воскликнул:
— Не будьте божьей коровой! Десять миллионов за написание одной книги! Я же стал уже другим человеком и рассказал вам об этом…
— Суд Истории не рассматривает явку с повинной как смягчающее обстоятельство, — сказал Евгений Петрович и категорическим тоном подтвердил слова друга: — Писать не будем.
— Но десять миллионов! – крикнул Бендер и показал десять пальцев своих рук.
— Сейчас мы не пьём, не курим, девушками не увлекаемся. Зачем нам такие большие деньги? Мы не умеем их тратить, — с ехидцей промолвил Петров и предложил: — А ты обратись к Дмитрию Быкову, он и за один миллион напишет. Он собрался писать книгу о предателе генерале Власове, а заодно и о тебе напишет.
Остап так разволновался, что его лицо покраснело; гневные слова, которые он хотел выплеснуть, застряли в горле, и он никак не мог вытолкнуть их наружу.
Похлопав Бендера по плечу, Евгений Петрович, не скрывая улыбки, с пафосом заявил:
— Крепись Остап! Россия тебя не забудет! Заграница поможет.
Бендер до конца осознал, что над ним издеваются самым наглым образом, и решил в долгу не оставаться. В свойственной ему манере он начал говорить:
— Будь по-вашему… Спасибо за подсказку. Обниматься некогда. Надо бежать к Дмитрию Быкову. Он – уникальный эрудит, такой масштаб личности…
— Масштаб личности зависит от масштаба карты, — успел последний раз съязвить Петров.
— Прощайте, мои любимые писатели. Мы разошлись как в море корабли. Не надо оваций! В ваших глазах порядочного человека из меня не получилось. Придётся оставаться акулой капитализма.
И Остап выскочил из кофейни как необъезженный мерин.
— А может, согласимся? Десять миллионов – не шутка. Я могу его догнать, — предложил Евгений Петрович.
— Опустив якорь, паруса не поднимают, — мрачно ответил Илья Арнольдович.
— Да я пошутил, — сказал Петров и рассмеялся.
— Бывают такие встречи, что сразу хочется разлуки.
— Ну почему же? – возразил Евгений Петрович. – Мне было интересно посмотреть, кем Остап Бендер стал в этой жизни.
Не услышав возражений, Петров пошёл к официанту расплачиваться за кофе.
***