Писатель, журналист, дизайнер. Родился в 1969 году в семье инженеров. Учился в школе №6 им. Ломоносова (1976-86). В 1981-85 — в Детской художественной школе. В вокальной студии «Дрозды» Дворца пионеров приобщился к авторской песне. В 1983-85 гг. занимался в археологическом кружке при историческом факультете КГПИ.
Два курса истфака пединститута, потом — снова два года, но срочной службы в Московском высшем общевойсковом командном училище им. Верховного Совета РСФСР. Далее — двадцать пять лет работы дизайнером в полиграфии. Автор логотипов ТО «Самарские барды», Союза бардов Самары, фестиваля «А в сентябре…», театра «Самарская площадь».
Как журналист сотрудничал с газетами «Самарские известия» и «Деловые новости». Интересы — литература, история, фотография, бардовская песня. Член редколлегии журнала Филигрань.
Живёт в Самаре.
Содержание
Счастье – есть!
Когда я был маленький, лето мы проводили на даче. Мама и дед на работу ездили оттуда, благо до трамвая – десять минут ходьбы. Оставались мы с бабушкой, она уже на пенсии была.
Но скучно мне не было. В нашем же доме, разделённом на два участка, жил Ромка, а на даче напротив – Сашка. Они были младше меня года на три, и учились в школе одном классе.
Все наши бабушки – моя, Анна Филипповна, Ромкина – Фира Исааковна и Сашкина – Раиса Эммануиловна, готовили великолепно. Все свои кулинарные изыски они пытались запихнуть во внуков. Я ел так себе, но особо не кочевряжился, только варёный лук в супах не любил. Сашка не ел практически ничего, кроме мацы. Где они её в 70-х годах находили – понятия не имею. Особенно Сашка не любил яйца. Ни в каком виде. Как-то раз мы с Ромкой решили проверить – может, у Сашки организм яйца не принимает. Сделал я омлет, густо накрыв сверху зелёным луком и помидорами, и угостили мы Сашку, сказав, что это запеканка. Сашка умял омлет за обе щёки, и когда мы, сыто отдуваясь, приступили к компоту, Ромка выдал: «Сань, а ведь это омлет был!»
Боже, как его рвало…
Сказать, что Ромка жрал – это не сказать ничего. Он вообще мальчик был не мелкий. Его в первый раз привезли на дачу в полгода, так моя мама говорила, что в большую лежачую коляску он не умещался, крепенькие ножки торчали наружу, а в глубине виднелся большой розовый блин – это была Ромкина физиономия.
Плотно покушав у себя на веранде, Ромка приходил к нам на обед и уминал вполне взрослую порцию. Помню, как-то раз из больницы вырвался Ромкин отец, дядя Витя, и решил перед обедом передохнуть. У него в Пироговке сложная операция прошла, он был одним из лучших в городе нейрохирургов. Тут с соседской веранды доносится зычный Ромкин голос: «Бабуля, я всё съел!» Дядя Витя со вздохом выдал: «Господи, а когда было иначе». Через пять минут раздался истошный вопль тёти Фиры. Оказывается, её любимый Ромочка сожрал кастрюлю борща, приготовленную на несколько дней на всю семью.
На этот раз рвало Ромку…
Я, по возрасту, оказался третьим в этой череде происшествий с едой.
Отправили меня в пионерский лагерь. Лагерь был профильный, нефтяников, и там, кроме наших, самарских детей, были и пацаны из Сургута. Учились они в интернате, родители-то – буровики, а летом, пока родители в отпуске, отправили их к нам, на Кондурчу, считай, что на юг, на курорт. Эти ребята, после интернатской еды, в первый же день спороли все пряники, печенье и конфеты, которые выделили им сердобольные родственники, и постоянно отирались возле столовой, клянча у поварих хлеб. Те, естественно, его давали, городские дети хлеб ели вяло, оставалось его много. Ещё эти «буровые» детки – нет, не то чтобы матерились, они кроме мата других слов не знали. Причём, не понятного, обиходного мата, а классически-уголовного, с большой примесью фени. Среда, что поделаешь…
Еда в лагере мне категорически не понравилась. Даже тушёная капуста, которую я очень люблю, была какой-то жидкой и неправильной. В общем, день на восьмой этих матерно-кулинарных невзгод у меня поднялась температура. Хорошо так поднялась, далеко за 38. В медпункте сбить температуру не удалось, и я валялся в одиночестве в изоляторе.
И тут, о радость, меня приехала проведать бабушка. Оценив ситуацию и высказав всё, что она думает о лагерных врачах, поварах и пионервожатых, она взяла меня в охапку и мы покинули лагерь. Сели в автобус, тронулись… Минут через двадцать температура упала до нормальной. Сейчас бы сказали – психосоматика, защитная реакция детского организма на дискомфорт. Но тогда мы таких слов просто не знали.
По приезду на дачу бабушка бросилась меня откармливать – нажарила целый таз пирожков, моих любимых, с яйцами и зелёным луком. Не помню, сколько я их смёл, но дело таки дошло до рвоты.
К вечеру всё пришло в норму. Сидели на веранде, пели песни, смывая с души «лагерный» ужас. Какое это всё-таки счастье, когда есть тот, кто тебя любит. Вне зависимости от того, любишь ты есть или нет. А счастье – есть!
Честь мундира,
или ночное происшествие в оружейной лавке
Посвящается Г.Л.Олди,
благодаря роману которого «Путь меча»
оружие научилось говорить, любить и страдать…
— Толик, скоро закрываться! Завтра у меня такой день!
— Конечно, конечно, Сигизмунд Моисеевич! Сейчас клиента с чинкуэдой* оформлю – и всё!
Завтра Сигизмунду Моисеевичу предстояла сделка всей жизни – после многих звонков, переговоров и разъездов, он два месяца назад добыл-таки полный набор японских метательных ножей кунай – аж XVII века! И теперь им предстоял долгий, с тягомотным оформлением, путь на родину, в коллекцию какого-то йокогамского миллиардера. Ну уж пускай голова у его токийского партнёра болит…
Сумма сделки выходила баснословная – самый большой успех Сигизмунда Моисеевича за всю его долгую жизнь. Через несколько дней его внучка Раечка станет не Голдмессер, а совсем даже наоборот – Розенблат, и получит весьма солидное приданое.
Толик опустил жалюзи, включил сигнализацию и закрыл дверь. Раскланявшись, они расстались — Толик направился к метро, а Сигизмунд Яковлевич, кряхтя, разместился в своём стареньком «Рено».
Но жизнь в опустевшем магазине, напротив, ожила. Испанская Дага*, по праву старшинства (она была на полтора века древнее вышеупомянутых японцев), подняла стопку дорогого оружейного масла за здоровье молодых. «Лехаим!»* — по праву соотечественника хозяина сказал ветеран израильского спецназа боевой нож Исак*. Все разноголосо поддержали ветерана. Выпили по второй. Компания начала уже было распадаться на отдельные разговоры – приданое, какая квартира будет у молодых, как назовут первенца, словом, обычный застольный трёп перед свадьбой – как общее оживление прорезал мерзкий звук: кто-то явно резал стекло витрины. И, что самое удивительное, бронежалюзи медленно поползли вверх. А сигнализация и не думала сработать…
Мерзкий писк стеклореза, неуверенные манипуляции со стеклом – и в проёме появилась голова… Толика. Правда, одет он был во всё чёрное, и «балаклава» на голове была чёрной, но обитатели оружейной лавки его мгновенно опознали.
— Ах, падла, я ему сейчас кишки на шею намотаю! – взревел горячий кавказец Бебут*.
— Тихо, милый! Я его сейчас тихо зарежу, и всё! – осадила мужа изящная Кама*.
— Ша, босота! – веско сказал ветеран двух Мировых войн и неизвестно какого количества бандитских разборок авторитетный Финак. – Моисеичу накануне сделки только разборок с ментами не хватало! Слухи пойдут, мокруха в солидном магазине…
— Делать-то что? Он сейчас с японцами свалит, код от сейфа наверняка срисовал… — запаниковал маленький швейцарский Венгер. – Что молчишь, разведка?
— Целюсь – ответил угрюмый НРС*. И грянул выстрел…
Пуля калибра 7,62 аккуратно пробила плечо грабителя. Толик тихо взвыл и зажал рану рукой. Сначала он застонал, привалился к стене, потом медленно сполз на пол и затих.
Минут через пятнадцать к магазину по вызову какой-то бдительной старушки прибыл наряд полиции. Немолодой майор поглядел на неудавшегося воришку, вызвал «Скорую», экспертов и следователя. Прошёлся аккуратно по магазину, и остановился у витрины с ножами.
— И что здесь произошло? – спросил у притихших ножей табельный ПМ.
Финак, крякнув, бегло обрисовал ситуацию.
— Хреновые дела. Теперь вашего Моисеича по следакам затаскают. Незаконный оборот боеприпасов. Откуда в тебе, разведка, боевой патрон оказался?
— Так этот шлемазл* Толик сам его и вставил – произнёс наблюдательный Исак. — Хотел, наверное, Моисеича под статью подвести. Делать-то что будем? Поможешь, коллега?
Опытный сыщик ПМ задумался.
— Значится, так – произнёс он с интонацией Глеба Жеглова. – Патрон этот клоун вставил сам. Сам и на спуск нажал. Попытка кражи – налицо. Стало быть, хозяин ваш не причём.
— А чой-то ты такой добрый, начальник? — встрял Финак. – Отступного хочешь?
— Старый ты, блатной, а ума не нажил. Мой майор с отцом вашей Раечки в Афгане воевал, тот его, летёху молоденького, от пули закрыл…
— Уважуха, служивый, по делу базаришь! – промолвил Финак. – Может, хлопнешь с нами, по такому поводу?
— Служба… А, ладно, за здоровье молодых!
Выпили и по третьей, и по четвёртой, и по пятой… Пока работала следственная группа, Кама с Бебутом тихонько затянули «Сулико».
— Ну всё, пора и честь знать – с трудом сказал ПМ. – Хорошие вы ребята, ножи!
— Ты тоже, братан. Солдат – это навсегда. Тебя бы к нам, в Сайерет Маткаль*. Хотя я теперь вроде русский – загрустил Исак.
— Какой ты русский, с таким-то носом – заржал Финак.
Исак загрустил ещё больше.
— Не обижайся, это я так, по приколу. Если ещё какая гнида на нас полезет, мы же вместе будем, рукоять к рукояти, клинок к клинку!
— Честь имею! Служба не ждёт! – откланялся ПМ.
Гуляли они до утра.
А потом была свадьба, на которой они не были. Зато со свадьбы прибыли в магазин новенькие – подаренная молодым семейная пара аж из самой Швейцарии: многолезвийный солдатский «Викторинокс» со своей женой-маникюршей. Молодожёны сразу отдали их дедушке в коллекцию и отправились в свадебное путешествие в Крым. Опекать их отправили надёжный китайский мультитул Ганзо, в поездке всякое может случиться.
А ещё в один прекрасный день в лавку старого Голдмессера прибыла красавица-итальянка. И имя тоже было красивое – Скьявонна*. Но это уже совсем другая история…
Примечания
Чинкуэда – широкий короткий веницианский кинжал.
Дага – небольшой клинок типа кортика, при фехтовании на шпагах держался в левой руке.
Лехаим – «К жизни», «Живи» (иврит).
ИСАК – ISAK — Israel Army Knife.
Бебут – длинный кривой кавказский кинжал.
Кама – тоже кавказский кинжал, но меньше бебута.
НРС – нож разведчика стреляющий, оружие армейского спецназа СССР.
Шлемазл – многозначное от «дурачок» до «полный идиот» (идиш).
«Сайерет Маткаль» – армейский спецназ Израиля.
Скьявонна – итальянский узкий меч с гардой (защитой руки) как у шпаги.
Один день из жизни дизайнера
Проснулся. С Волги холодком тянет – хорошо! Поваляться бы ещё, но Вася теребит, ему на работу надо. Как и мне, впрочем. Пожевали чего-то – и в Васькину «Казанку», со Среднего пляжа до Ульяновского спуска. Он – направо, домой заскочить, я – вверх, на трамвай, в контору.
Приехал. Заказ на визитки с конгрефом. Конгеф – это такой вид тиснения, когда используются две матрицы и получается объёмное изображение. Вообще-то, изобретателя звали Конгрив, он ещё пороховые ракеты придумал. Да бог с ним, со вторым баронетом. Вывел плёнки, отдал Максимычу. Он через полчаса приходит – зазор маловат, не продавливается картон. А пока он там клише делал, позвонили от «Палыча» — у них в трактире, видите ли, затоварка салатов, народ что-то ленится их есть. Странно, салаты вкусные. В общем, придумали они излишки салатов продавать. Этикетки нужны, стало быть. Покряхтел, салатов – видов пятнадцать, состав очень разный, картинок из клипартов не наберёшь, а рисовать – долго. Портятся салаты, этикеток просют.
Достал свою верную «Минольту», покрутил в руках — и на рынок. Только до двери дошёл – опять Максимыч. Зазор велик, почти не продавливается клише. Вернулся к компу, вывел новые плёнки, поплёлся-таки на рынок, благо, идти не далеко – овраг Подпольщиков в пяти минутах ходьбы.
На рынке, как и ожидал, на меня смотрели как на врага-извращенца. Долго ходил, крутил огурцы-помидоры, мне же внешний вид важен, а не вкус. Ходил-ходил, всех достал – а купил всех овощей по три штуки, больше-то не надо.
Вернулся в контору. Там – телефон надрывается, у «Сбербанка» очередной выпуск «Летопись пишем вместе» созрел. Клиент, конечно, хороший, богатый, но «Летопись» эта… Век бы её не видеть. Нет, думаю, на голодный желудок за банк лучше не браться. Сходил в пельменную – вроде полегчало.
Только начал верстать «Летопись» — снова Максимыч. Контматрица слишком тонкая, картон рвётся. Я клиенту начал названивать: «Мол, логотип в печати мелковато выглядит, несолидно. Давайте увеличим». Те – ни в какую, генеральный подписал, надо пересогласовывать, а он в Москву умотал. Я: «Да ладно, он же макет подписывал, а продавленная картинка всё равно иначе выглядит». Хорошо, что менеджер по рекламе у них вменяемый, согласился. Уф-ф… А за окном – лето, жара, девчонки на пляж идут.
Поснимал помидоры с огурцами, зеленью красиво обложил, перец болгарский в центре – огонь!
Как-то на душе полегчало. Выковырял плёнку – и на Ульяновскую, проявлять и печатать. Пока они там в «Кодаке» колдовали – погулял по родным местам, дом дедовский в том же квартале. Тут всё детство прошло. Заскочил на Самарскую площадь – и нос к носу столкнулся с одноклассником, лет десять не видел.
— Привет, ты как?
— В страховой работаю.
— Ты ж вроде Политех оканчивал?
— Да кому нынче инженеры нужны…
Грустно… Визитками обменялись и трусцой по своим делам.
Вернулся. День рабочий уже к концу. Светка два раза заглядывала – «Когда поедем?» Светка – это сестра Васькиной жены. Той-то, Ленке, хорошо, у неё в худучилище каникулы, надежда отечественной живописи по домам умотала. Ленка с детьми со Среднего пляжа и не вылазит. Ужин уже небось приготовила… Только взялся за верную ручку – звонок из офиса. «Выкатывай – говорит Марина – заново плёнки на меню для Палыча». Я аж взорвался: «Вчера же тираж напечатали, только обрезать и сфальцевать осталось!» Она: «Ага, только Гриша тираж зарезал». Как его можно зарезать?! «Сильно? — Под самый текст» Помянул я Гришу, всех его родственников, соседей и домашних животных недобрым словом. То ли не опохмелился, то ли опохмелился, но слишком сильно, по такой-то жаре…
Вывел плёнки, схватил Светку (а там есть за что схватить) и скорее на трамвай. Вася уже небось на «Дне» извёлся у своей «Казанки», как бы всё пиво не выдул.
Нет, не выдул. Ждёт у лодочки. Канистру заботливо тентом прикрыл.
Всё, четверть часа – и мы на месте. Лето, солнце, Волга, Средний Пляж…