Поэт, писатель, журналист, член Союза писателей России. Родился в 1948 году в Кемеровской области, г. Мариинск. Служил на флоте водолазом-глубоководником. Окончил филфак Иркутского госуниверситета. Работал грузчиком, электриком, учителем русского языка и литературы. В настоящее время является заместителем главного редактора МБУ «Редакция газеты «Волжские Вести». Руководитель сызранской организации Союза писателей России, редактор ежегодного литературно-художественного альманаха «Сызранская излучина».
Лауреат Всероссийской литературной премии им. И. Дмитриева и Губернской премии в области культуры и искусства за 2017 год.
Публикации в антологии «Русская поэзия, XXI век», журналах «Наш современник»(Москва), «Кориллица»(Нижний Новгород), «Волга XXI век» (Саратов), «Сура» (Пенза), «Подъём» (Воронеж), «Русское эхо» (Самара), многих других литературно-художественных изданиях России.
Автор 6 поэтических сборников.
Живёт в г. Сызрань, Самарская область..
Содержание
В душу свою посмотреть
РЕЧКА КИЯ
Речка Кия, льстить не стану:
Память выбрала навек
На Кузнецком Алатау
Ледниковый твой разбег.
Как ты, речка, не устала
Век за веком, до сих пор,
Вся изранившись о скалы,
Исцелять собой простор?
Без тебя бы здесь погибли
Шум лесной и птичий свист,
Не возник бы лесопильный
Детства город — Мариинск.
То свернешь к широким плесам,
То струишься по камням.
Поворачиваешь просто
Или ищешь ты меня?
Речка Кия, не отыщешь,
К Волге я теперь припал.
Между нами пали тыщи
Железнодорожных шпал.
Но взяла и не отпустит
С детских лет к тебе любовь,
Хоть ты, речка, даже в устье
Меньше воложки любой.
Не могу — такая жалость! —
Возвратиться. Ты прости.
Только тем и утешаюсь,
Что вы обе на Руси.
1976
УРОК
Вывели чёткое: Родина.
Головы к партам склоня,
Учится
Женского рода
Имя склонять ребятня.
Вот именительный — просто:
Родина, мама, река,
Улица, дружба, берёзка…
А вот в родительном — как?
Вроде и это несложно,
Знают ребята ответ.
Только понять невозможно:
Как это — Родины нет?..
1977
ПОД ДОЖДЁМ
Врезалось в память:
Дождь приплясывал,
Дорога была мокрой и скользкой
И ехал по ней инвалид на коляске.
Знаешь, такая — на четырех колёсиках?
Мы стояли под зонтами, карнизами.
Что нам дождик? Так, баловство.
А он по плечи был грязью забрызган.
И ко лбу прилипли седины его.
Что его мотало по раскисшим улицам?
Где ему маячил заветный причал?
Горько, понимающе переглянулись мы.
Он усмехнулся. И промолчал.
А когда неловко — да иначе мог ли? —
Лез на тротуар он, словно это стена, —
Звякнули медали из-под куртки мокрой
И блеснули холодно ордена.
1979
ПРОВОДНИЦА
Во мраке поезд простучал…
Недолго… Значит, пассажирский.
Там проводница спать ложится,
Но как ей плохо по ночам!
В далеком городе её
Ждут муж и малые ребята.
Готовят суп из концентрата,
Стирают кое-как бельё.
И поезда тугая нить,
Светясь, пространство прошивает,
По-человечески желая
Скорее их соединить.
1986
ХОЧУ В МОСКВУ
Хочу в Москву. Душа затосковала
Вдали от родников твоих, Москва.
Хорошей жадностью провинциала
Хочу в Москву. Хотя бы дня на два.
Хочу размаха улицы московской,
Где никому нет дела до меня.
Хочу пройти по залам Третьяковской
И постоять у Вечного огня.
Всего два дня.
Не десять и не двадцать.
Мне хватит этих двух коротких дней
Мелькнуть кровинкой
В сердце государства,
Чтобы вдали пульсировать сильней.
1987
НА МОГИЛУ АФГАНЦУ
Он знамя полковое целовал,
Но никогда не целовал девчонку.
Еще о жизни ничего не зная,
Не знать хотел и что такое смерть.
Но он на медкомиссии военной
Улыбчивыми, добрыми врачами,
“С учетом состояния здоровья”,
Мишенью стать пригодным признан был.
…И целился душман неторопливо.
И меткая, стремительная пуля,
Ребро сломав,
Свой бег остановила,
Чтоб сердце заодно остановить.
Он — никогда…
1981
ДЕРЕВЬЯ
Хотя обочины скудны,
Деревьям есть за что цепляться.
Но тщетно ввысь вознесены
Ветвей обрубленные пальцы.
Ах, как дурашливо листва
Еще вчера ловила ветер!
Как окунали дерева
В синь зеленеющие ветви!
Теперь — откуда ни взгляни! —
Не разглядеть живого места:
Уродливые пятерни,
Протянутые в знак протеста.
1983
НА ВЕТЛУГЕ
Боже мой, как там птицы кричали!
И летели потерянно прочь…
Это я от любви и печали
Плакал их голосами всю ночь.
Это я так раскидывал руки,
Что казалось: вот-вот воспарю
Над пустынным простором Ветлуги,
Чтобы встретить пораньше зарю.
И, вернувшись, увидели птицы
Из предутреннего тальника,
Как я в птицу хотел превратиться
И не мог превратиться никак.
Было это природы проклятьем
Иль её проявлением любви?
Но не смог я в ту ночь стать крылат:
Что ж, опять поживу меж людьми.
Но однажды крылами взмахну я.
Ты, природа, тогда не перечь.
Даже если потом не миную
Дробь охотничью Или — картечь.
1997
***
Вот она — Волга в тумане,
Где, выбиваясь из сил,
Связку плотов на кукане
Тянет усталый буксир.
Брошена к берегу чалка,
Ржаво скрипит шестерня.
“Птичку” поставила чайка
В небе рабочего дня.
1986
ОДНАЖДЫ
У мальцов глаза блестят
От рискованной забавы:
Камни весело летят
В проходящие составы.
Что ни бросил — то верняк:
Камень точно в цель ложится.
Не жалели товарняк,
Но жалели пассажирский.
Вроде ясно без врача:
Не ублюдки, не дебилы,
Но с упорством дурачья
По дощатым стенкам били.
И однажды, как всегда,
Вышли к рельсам по привычке.
Пропустили поезда,
Врезали — по электричке.
Бритвы стёкол, бабий вой.
Чирк — и девочке довольно.
Вот осталась бы живой,
Рассказала бы, как больно.
1980
БИБЛИОТЕКАРЬ
Стеллажи с потёртыми томами,
Солнечного света полоса…
Вижу между полками, как в раме,
Голубые грустные глаза.
Девушка, с тургеневскою схожа:
Милая улыбка, робкий взгляд…
Было в жизни у неё, возможно,
Всё не так, как в книгах говорят.
Здесь, у книг, душою отогрелась —
Старому и малому нужна.
Библиографическая редкость
И сама-то, кажется, она.
Ставлю, что прочитано, на место,
Выбираю книгу не спеша.
Хороша ли книга — неизвестно,
Но библиотекарь — хороша!
1980
К ПРИРОДЕ ТВОРЧЕСТВА
Возьмите небесную твердь
И красной гуашью
Попробуйте сделать рассвет
Вчерашнего краше.
Возьмите у птиц голоса,
Попробуйте — песню.
Потом отпустите в леса,
Луга, поднебесье.
Ни песни у вас, ни зари
Не выйдет сначала.
Но пробуйте, чёрт побери,
Чтоб вдруг — зазвучало!
Пусть голос охрипнет совсем.
Кисть хрустнет в ладонях, —
Уже гениальны вы тем,
Что нет вам подобных!
Соперникам не обойтись
Без вечной опаски,
Что голос ваш — в пении птиц,
В заре — ваши краски.
1995
КУКУШКА
В тишине размеренно и скучно,
Не суля ни радостей, ни бед,
Отсчитала нынче мне кукушка
На житье-бытьё двенадцать лет.
Почему не меньше и не больше?
Может, правда, столько по судьбе?
И ведь что обидно — не поспоришь
И не накукуешь сам себе.
Но зато махнешь в глухие дали,
Подождёшь кукушку в тишине:
Вдруг лесная больше нагадает,
Чем в часах, стучащих на стене?
1994
СТРАНА
Ребята, видно, мы не поняли,
Зачем нам Господом дана
От Балтики и до Японии
Раскинувшаяся страна.
Не поняли, зачем на нехристей
Водил дружины князь Донской,
Зачем с такой жестокой нежностью
Кутузов жертвовал Москвой.
А понимать и помнить надо бы
Всё, что пришлось перенести.
И ставить вновь стальные надолбы
У лихоимцев на пути.
Они, проныры закордонные,
И свой, отечественный тать,
Марш похоронный нашей Родине
Готовы запросто сыграть.
Но мы живём назло всем выжигам.
Свой, хоть и горький, хлеб жуём.
И — дайте срок! — не просто выживем,
Не хуже прочих заживём.
Чтоб и они однажды поняли,
Зачем нам Господом дана
От Балтики и до Японии
Раскинувшаяся страна.
ФАНТОМНЫЕ БОЛИ
Фантомная боль — ощущение
боли в несуществующей после
ампутации конечности
-Что, старик,
недоволен доставшейся долей?
Или просто болезненный вид?
-Да замучили, знаешь, фантомные боли —
Нет ноги, а болит и болит.
Слава Богу, хорошие были хирурги –
Нас не всех схоронила война.
Потеряли тогда мы кто ноги, кто руки,
Но остались народ и страна.
-Что, народ,
недоволен доставшейся долей?
Или просто болезненный вид?
— Да замучили, знаешь,
фантомные боли:
Нет страны — а болит и болит…
НА КОЛЕНИ
Снова на колени нас поставить
Размечтались верные враги.
На просторах русских неспроста ведь
Все слышней нерусские шаги.
Все страшней они, все откровенней.
Но не беспокойтесь, господа:
Мы и сами встанем на колени,
Как бывало в прежние года.
Встанем на колени — для молитвы,
Чтоб Господь помог осилить страх.
А потом пойдём на поле битвы —
Грудь в крестах иль голова в кустах!
ДРАКА
Бог даст, не будет драки.
А будет — так опять
Не надо, как собаки,
Друг другу глотки рвать.
С младенчества не падки
На нежные слова,
Получим по сопатке
И раз, и даже два.
Дадим задирам сдачи,
Но большего — не сметь!
Никак нельзя иначе,
Иначе, братцы, — смерть.
Беречь давайте силу.
Не то в недобрый час
Подраться за Россию
Уже не хватит нас.
КУРИЛЫ
Баллада про царя и микадо
Однажды приходит микадо
К царю православной Руси
И молвит: — Спросить что-то надо.
А тот и не против: — Спроси.
— Сибирь вы давно покорили
И Дальний Восток заодно.
Зачем вам ещё и Курилы?
Тут царь возмутился: — Но-но!
На то мы и русская сила,
Чтоб силы иные ломать.
На то и зовемся Россией,
Япона и прочая мать.
С царем не согласный микадо
Застенчиво проговорил:
— Нам тоже чего-нибудь надо,
Хотя бы немного Курил.
Тут царь, подустав от японца,
Куда-то послал наугад
Страну Восходящего Солнца.
Наверно, туда, где закат.
…Менялись цари и микадо.
Однако и через года:
«Нам тоже чего-нибудь надо» —
С востока звучит иногда.
Никак не усвоят японцы,
Что нет Кунаширу цены,
Что если земля продаётся,
То лишь у продажной страны.
И разницы нет — что Курилы,
Что прочие земли проси.
Недаром о том говорили
Цари православной Руси.
Низы тебя просят, верхи ли,
Микадо, пора понимать,
Что выхода нет в харакири,
Япона и прочая мать!
ОБЩАГА
Эта Верка — такая оторва!
Надька — стерва, аж бросил жених.
Да и Любка не очень-то здорово
Отличается нравом от них.
Шебутные общажные девки,
Им способностей не занимать
От обиды заплакать по-детски
Или вспомнить в сердцах вашу мать.
Деревенские иль городские –
В окруженьи воров и ханыг —
Больше вас по общагам России,
Чем людей в государствах иных.
Что вам те государства, однако!
Тут своё бы понять до конца:
У него ведь что Любка, что Надька –
Нет ни имени им, ни лица.
И живут они в сплетнях да слухах:
Мол, без удержу хлещут вино,
Обольщают юнцов лопоухих.
Правда, нет ли — без разницы, но:
Сколько ты ни гляди им под юбки,
Сколько спьяну о них ни злословь —
Нет ни Верки, ни Надьки, ни Любки!
Есть лишь Вера, Надежда, Любовь!
СУДЬБА
Банку тушёнки нежно вспороть,
В кружки набулькать спиртяжки.
Да не сдадутся ни души, ни плоть,
Как наши ноши ни тяжки!
Это лишь кажется, что налегке
Жизнь мы размашисто мерим.
Держит судьба нас в своём кулаке
Так, что и пикнуть не смеем.
Но разжимаются пальцы подчас
И у судьбы на мгновенье.
И уж тогда не удержите нас
Вы, ни пространство, ни время!
Шпарим зигзагами и по прямой —
Как на дистанции спринта.
Даже дыхалку сбивает порой,
Словно от чистого спирта.
Пусть мы под небом встаём на постой,
Пусть обморожены щёки.
Лишь не валяться бы банкой пустой
Из-под говяжьей тушёнки.
ТРАВА
Взяло солнце погоду за горло —
Потеплело среди января.
Обманулась трава и попёрла,
Снег собою сменить норовя.
Позабавилась этак природа,
Послюнявила свой календарь
И вернулась по времени года
Из весенней теплыни в январь.
Снова стужа пришла, а за нею
Снегопад засучил рукава.
Но на белом ещё зеленее,
Чем на черном, гляделась трава.
Люди снова к морозу привыкли,
И не видел никто на бегу,
Как, вовсю зеленея, травинки
С головой утопали в снегу.
Но в метельном воинственном вое
Многим слышалось, как наяву:
Все вы будете или травою,
Или снегом, сгубившим траву.
МУЖИКИ И БАБЫ
Не, мужики, бесполезно:
Это не цирк шапито.
Если уж падаешь в бездну —
Не остановит никто.
Разве что русская баба
Схватит за шкирку тебя,
Глянет с улыбкою, дабы
Понял, что это — любя.
И ведь найдёт она выход,
И не поднимет на смех.
Жаль, мужики, баб таких вот
Нам не хватает на всех.
КРЕСТИК
В храм Божий пойти помолиться
На нынешнее Рождество?
А может, сперва похмелиться,
Потешив своё естество?
О храме он мельком подумал,
Когда одевался с утра.
И тут же прямехонько дунул
Туда, где набрался вчера.
Сшибал у прохожих монетки,
Привычно не пряча глаза.
На водочные этикетки
Молился, как на образа.
В кругу алкогольного братства
Божился, что больше не пьёт.
А к вечеру снова набрался —
Он сам это знал наперёд.
Когда его утром в котельной
Нашли на сыром угольке,
Всплакнули: он крестик нательный
Сжимал в омертвевшей руке.
КРЫША
Всё, что нужно мужикам, на дом залезшим,
Подкалымить в подоспевший выходной:
Кроют крышу оцинкованным железом.
Ну, и матом заодно, само собой.
Эх, забористое русское словечко,
Помогало ты работникам всегда:
Без тебя не получается и печка,
А уж крыша и подавно — высота!
Ты не слушай их, охальников, хозяйка,
И не смахивай румянец со щеки.
Лучше в погреб поскорее полезай-ка:
Кончив дело, слазят с крыши мужики.
Ставь на стол закуски щедрою рукою,
С первачом бутыль зелёного стекла.
И пускай течёт сегодня он рекою –
Лишь бы крыша в дни другие не текла!
ПОД ЛУНОЙ
Как ты легко одета —
Только в ночную тьму.
В тёплое это лето
Больше и ни к чему.
Тихо руки касаясь,
Шепчешь ты мне: — Молчи.
Светят луне на зависть
Луны твои в ночи.
Нет без тебя, похоже,
Жизни, и потому
Переоденусь тоже
В эту ночную тьму.
Ни свитера, ни платья
Нам не нужны сейчас,
Вот бы всю жизнь объятья
Так согревали нас.
ЗВЕЗДА
Подарили звезду чудаку.
Он её поносил на боку.
На груди он её поносил,
А потом в небеса отпустил.
Все смеялись над ним: —
Как же так? Отпустил?
Ах, какой ты чудак!
Прежде чем в небеса отпустить,
Дал и нам бы её поносить.
Вместе с ними смеялся и он,
Озирая ночной небосклон.
Засияла звезда ярче всех –
И умолк издевательский смех.
…Уж давно чудака с нами нет,
И насмешников принял тот свет.
Но осталась гореть навсегда
Во Вселенной земная звезда.
ЛЕТО-2010
Ну и зной же нам выпал, страна!
Урожаем народ заморочен.
Даже хрен не растёт ни хрена
Что уж там говорить-то о прочем!
Но одна не приходит беда:
На просторах великой державы,
Как доныне ещё никогда,
Полыхнули лесные пожары.
На зелёный ликующий цвет
Выпал траур чернеющих пятен.
И впервые за множество лет
Дым Отечества стал неприятен.
Список бедствий и новых потерь
Довершат наводнения, смерчи.
Ну так что ж? Мы умеем теперь
Не бояться ни жизни, ни смерти.
МОЛИТВА
Всё безрадостней жизненный путь.
Смерть нас всех занесла в горемыки.
Не успел одного помянуть,
Как зовут на другие поминки.
Не успел одного проводить
До могилы, всплакнув незаметно,
Как приходится вновь яму рыть
На четыре кубических метра.
Ясным полднем и ночью глухой
Люди молятся Богу безгрешно
И за чьей-то души упокой,
И за здравие чьё-то, конечно.
Вновь кладут на могилу цветы.
Фотография в памятник влита.
Приглядись. Если это не ты,
Помогла, значит, чья-то молитва.
ПРИСТАЛЬНО
Вот оно и пришло – то, что раньше мечтою казалось,
Или вовсе в мечтах не являлось тебе никогда.
Вроде к радости всё, но какая же всё-таки жалость,
Что пришло лишь сейчас, обделив молодые года.
А года молодые из прошлого напоминают,
Что не очень-то праведно, дядя, в ту пору ты жил.
Может, те, с кем ты знаешься, этого не понимают,
Но ты сам-то всё понял в стремлении жить не по лжи.
Ни к чему усложнять, то, что в сущности ясно и просто.
Ни к чему упрощать то, что будет и завтра, и впредь.
Если что-то пришло, то, конечно, ни рано, ни поздно.
В самый раз, чтобы пристально в душу свою посмотреть.
ПРОПИСКА
Этот город небезукоризнен –
Как любые у нас города.
Но ни разу название Сызрань
Не менял он в былые года.
Если вдруг бы по чьим-то капризам
Имя города стали менять,
Реки здешние Сызранка, Крымза
Потекли бы, наверное, вспять.
Здесь родился ты или приезжий –
Никакого различия нет,
Если адрес на улице здешней
Вписан в паспорт на множество лет.
Этот город небезукоризнен,
Но имеет особую власть:
Если в сердце прописана Сызрань,
Значит, жизнь у тебя удалась!
ДОМ
Старый дом из вековечных брёвен.
Палисад: смородины кусты.
Вот штакетник вроде бы неровен.
Но зато какие тут цветы!
Через месяц. Тот же палисадник.
Те же распрекрасные цветы.
Но прибили к дому белый сайдинг,
Видимо, для пущей красоты.
Отказавшись от чудес исконных,
Шибко изменили вид избы:
Ни тебе наличников на окнах,
Ни другой по дереву резьбы.
Может, захотел хозяин вровень
С веком зашагать? Да вот беда:
Старый дом из вековечных брёвен
Красоты лишился навсегда.
ГДЕ ПУШКИН БЫЛ…
Михайловское, Болдино, другие
Селения, где Пушкин проживал,
Мне стали бесконечно дорогими.
Я долго, очень медленно шагал
По тропкам тем, где шёл когда-то гений.
И неизменно представлялось мне,
Как он черновики стихотворений,
Едва родившихся, держал в уме.
И, возвратившись в кабинет уютный,
К рабочему столу спешил сперва,
Чтоб, не теряя ни одной минуты,
Записывать пришедшие слова.
… Любовь к местам, где Пушкин был, всё крепче
С годами становилась у меня.
И только, хоть убей, до Чёрной речки
Любовь не простирается моя.
ТИШИНА
На Средней Волге тишина.
Шумят лишь поезда, машины.
А вдалеке гремит война.
Друг в друга целятся мужчины.
И нажимают на курки.
И в бой ведут лихие танки.
И не боятся мужики
Идти в смертельные атаки.
Там продолжается война.
Грохочут взрывы с новой силой,
Чтоб не взрывалась тишина
Над Волгой и над всей Россией.
ЖЕСТ
Когда в дни бедствий и торжеств
Звучат заученные фразы,
Порой обыкновенный жест
Красноречивее гораздо.
Когда с войной нагрянул враг,
Дошёл уже до Сталинграда,
Наш генерал поднял кулак,
И это было то, что надо!
Потом ладонь руки второй
Довёл до локтевого сгиба.
И жест понятен был такой
Врагу без перевода, ибо
Во время дружеских торжеств
Жестикуляция другая,
А сей недружелюбный жест –
Для тех, кто к нам пришёл врагами.
Напоминает он не зря
России грозные приметы –
От палицы богатыря
До баллистической ракеты!
УДЕЛ
В студенчестве я грузчиком работал
И в кочегарке уголь поддавал.
Немало сил работам этим отдал.
Однажды даже спину надорвал.
Да что спина! Обычное явленье
У тех, кто много тяжестей таскал
Наперекор усталости и лени.
Но я работы легче не искал.
Семью кормить и самому кормиться –
Таким был мой студенческий удел.
Не проявлял я никаких амбиций,
Иначе бы остался не у дел.
Те тяжести давно остались в прошлом.
Забыть бы их. Но всё же иногда
Подумаю о чём-нибудь хорошем
И вспомню те счастливые года.
СТРАСТИ
Остывают горячие страсти,
Словно в термосе утренний чай.
Вот и старость нагрянула: – Здрасьте!
И не скажешь ей, стерве: – Прощай!
Да и скажешь – она не отстанет.
Всё равно настоит на своём.
Втихаря непременно заставит
Подчиняться приказам её.
И ходить, если можно, потише.
И бояться пустой болтовни.
И беречь пенсионные тыщи
На возможные чёрные дни.
Остывая, горячие страсти
Всё равно остаются со мной.
Не проходит желание, к счастью,
Напоследок тряхнуть стариной!
СОБАЧОНКА
Шустрая смешная собачонка
Чутким носом тычется везде.
Думается если ей о чём-то,
То, наверно, всё же о еде.
Бросит сердобольная старушка
Ей кусок дешёвой колбасы –
И с едой такой уже не скучно
Продолжать обнюхивать кусты.
А ещё мечтать о невозможном:
Собачонке перед злой зимой
Хочется так нравиться прохожим,
Чтоб хоть кто-то взял её домой.
СУГРОБ
Прошлой ночью все дороги
Снег засыпал в наш квартал.
Правда, рано утром тропки
Кто-то всё же протоптал.
Я одну из них намечу,
Устремлюсь по ней вперёд.
И увижу : мне навстречу
Красна девица идёт.
Как бы, как бы разминуться
На тропинке этой, чтоб
Нам и лбами не столкнуться,
И не плюхнуться в сугроб?
Мне-то нечего бояться:
Если кто увидит – пусть!
Если надо приобняться –
Хоть сто раз приобнимусь.
А девица-то, девица
Обниматься не должна,
Чтоб народ не смог дивиться,
Как прильнёт ко мне она.
О девице беспокоясь,
Быстро в сторону шагнул.
Сразу чуть ли не по пояс
В хлопьях снежных утонул.
А девица улыбнулась,
Шаг ускорила слегка.
Даже и не оглянулась
На смешного мужика.
ВОЙНЫ
Мой дед воевал на гражданской,
Отец самураев крушил.
А я, хоть по сути и штатский,
На Северном флоте служил.
Да, предки мои воевали —
За веру, за Родину-мать.
А я даже в детстве едва ли
Когда-то хотел воевать.
Мой сын послужил, да и внуки,
Конечно, послужат стране.
Вот только б военной науке
Учили их не на войне.
Да, предки мои воевали —
За веру, родную страну,
Но видеть хотели б едва ли,
Как внуки идут на войну.
Хоть войны и нынче нередки.
Но если идти воевать,
То все же, как некогда предки, —
За веру, за Родину-мать!