Поэт, филолог, журналист, учитель, член Союза российских писателей и Союза журналистов России. Училась в Магнитогорском лицее РАН, в Магнитогорском государственном педагогическом институте. Сетевой автор. Публикации на сайте международного клуба «ИнтерЛит», в интернет-альманахе «45-я параллель», «Яблочный спас». Лауреат Всероссийского Ильменского фестиваля авторской песни в номинации «Поэзия», победитель поэтического конкурса Грушинского фестиваля и Международного Грушинского Интернет-конкурса, призёр литературно-музыкального фестиваля «Интереальность». Автор книг «Колыбельная для камикадзе» и «Рисунки мелом», составляющих поэтическую дилогию. Готовится к изданию книга стихов «Сохрани меня в облако» — строка из её главного текста дала название и этой подборке.
Живёт в Магнитогорске.
Елена Лещинская
Содержание
Сохрани меня в облако
***
Наваждением, мороком,
Лунным зайцем, ящеркой, кошкой, птицей —
Сохрани меня в облако,
Прежде чем нажать «обновить страницу».
Утоли мои фобии.
Не резцом на брошенных обелисках —
Три резервные копии
Запиши на межпозвоночных дисках.
В тихом городе пасмурном
Мы с тобой прощаемся не впервые.
Нарисуй меня наскоро —
Уводящим в небо холмом ковыльным…
Нам бы вымолить странного
И увидеться заново
В этом фильме.
Звенит
Мне с тебя — не шерсти, так жести клок,
Острой проволоки моток.
Не запнись о мой болевой порог.
По ограде пропущен ток.
Ни рукой, ни словом, ни зовом глаз —
Не удержит руду магнит.
Будь прочнее штопаный медный таз…
Но звенит, mon ami, звенит.
И когда подступит со всех сторон
Бесноватая темнота,
Мы услышим низкочастотный стон
Электрического щита.
Эхо
Под утро выпал снег — банальная банальность.
Фонарик-абрикос, пичуга на столбе.
Узоры на стекле — развёрнутый анамнез
Того, что каждый час я помню о тебе.
Искрящийся узор фракталов многомерных
На ледяном окне притихшего купе:
Радисты ищут связь, матросы пьют в тавернах,
Летят на юг орлы, я помню о тебе.
Звенящая зима — чему тут удивляться.
А где-то далеко в небесной вышине
Сияют снежный барс, и тигр, и белый ястреб,
Плывёт Левиафан — и помнят обо мне.
Предположим
Утопая в глубоких креслах,
Растворяясь в пино нуаре,
Рассуждая слегка нетрезво,
Предположим, что мир бинарен.
Светлый месяц на тёмных волнах,
Тихо плещут златые вёсла…
Нить, натянутая до звона,
Кровоточит, да всё не рвётся.
Додекаэдров звёздный скрежет,
Крик цикад в переулках сонных.
Что с тобою нас вместе держит?
Ржавый якорь, стальной шиповник.
Из-под тёмной воды
Это морок, иллюзия, крик в пустоту,
Это просто фантомная боль…
Хочешь, я босиком по осколкам пройду —
Для тебя, за тебя, за тобой?
Это всё — сумасшествие, знаешь ли ты?
Но когда отступает туман,
Я смотрю на тебя из-под тёмной воды
И пытаюсь читать по губам.
Я умею молчать на чужом языке.
Пламя, пепел, полынь, полынья…
Ты увидишь огни на бессонной реке —
Это я.
Сеанс
Иван Петрович, вот мой личный пляж.
Снимайте сапоги и камуфляж —
Плюс двадцать пять и в море, и на суше.
Сейчас закажем устрицы к шабли,
А чтобы вы мозги мне не скребли,
Мы будем молча пить и волны слушать.
«Поговорить об этом»? К чёрту, док.
Меня смущает небольшой подвох —
Смешно сидеть рыдать за сотню баксов.
Вы спросите, тогда зачем вы здесь?
Я больше не могу на стены лезть,
Я с этих самых стен боюсь сорваться.
Просить анестезии тяжело,
Но до сих пор оно не зажило.
Блокбастер «Сердце фармы» — и отпустит.
Так я, приняв с устатку пузырёк,
Спешу сюда сквозь личный Рагнарёк,
Иду к воде и отпускаю устриц.
До стали
Эй, черепаха!
Что
за
ерунда,
где постоянство Земли?
Слоны достали топотом кита,
в дугу запьянствовали.
Но безмятежно
расцветает пейот:
не беспокойся, удержат там.
И мир на место м е д л е н н о встаёт
со скрежетом.
Comment ça va?
Да так, сomme ci comme ça.
Уже не пьётся, не плачется.
Залатанные наспех небеса
пока-покачиваются.
Семнадцать
Шло бы всё это ясной заре навстречу.
Но если спросишь, что-нибудь да отвечу.
Видеосвязь? Не сейчас. Не могу. Ну чё ты.
Красный опухший нос и глаза как щёлки.
Ужас, мне снова семнадцать, живу без кожи.
(Кстати, ты тоже, горе моё, ты тоже.)
Способ держать эмоции на контроле —
Мрачный сарказм, если хочется выть от боли.
Разнонаправленность фобий — кто кем не понят?
Я как-то справлюсь одна, тебя не догонят.
Оба несём дребедень — умоляю, хватит.
Ты отойди, я выкручиваю взрыватель.
Блажь
Сорвался с ёлки шарик — что за грусть?
Осколки — вымести.
Но ты же знаешь, я всегда боюсь
необратимости.
Тебе позволю обозначить эту блажь
дурной привычкой — ну,
вот, например, когда меня предашь,
тебя не вычеркну.
Умолкнет чёрная дыра внутри-внутри,
уснёт волчок на краю.
Всё не вычёркиваю, что ты ни твори,
и не вычёркиваю.
Почти не больно. А тебе? Расскажи,
хоть переври падежи.
Мне надо, чтобы ты остался жив.
И ты останешься жив.
Наладится
Никакое не волшебство,
И не думай о волшебстве.
Я в ответе за тех, кого…
Уходя, оставляю свет.
Боль твою утолить дано —
Только вспомни и попроси.
Я в тебя влюблена давно,
И не только в тебя, прости.
Вот, на пальцах одной руки
Я считаю своих волков.
Мне не надо твоей строки,
Лапы, сердца, хвоста, грехов.
Всё наладится, слышишь, бро.
Сны твои уже не горчат.
Я в ответе за тех, кого…
За тебя и твоих волчат.
***
А потом тебя накрывает такой волной,
Что тебе не видно из-под большой воды,
Как над ней живые идут на живых войной,
Оставляя от неба копоть, золу и дым.
Этот эпос они писали не о тебе,
Ты в нём лишний герой, так давай же, останься вне.
Научись дышать в солёной густой воде,
Научись летать на тёмной тугой волне.
Выноси за скобки северных скальных бухт
То, к чему рванулось сердце в чужой степи.
Не проси о смерти ласковую судьбу,
А не то поставит боль твою на репит,
И тогда ты снова выдохнешь: «Что со мной,
Что с тобою, и почему так горчат слова?»
Это просто живые идут на живых войной.
А тебе не надо, ты ещё не жива.
Ничего человеческого
Здравствуй. Пишу тебе из петли
трассы, неумолимо ведущей к дому.
Я запомнила неземные глаза твои —
сколько же в них земного.
Шла к тебе сквозь вакуум, камень, огонь и жесть.
Раны сразу затягивались, как не бывало раньше…
Под твоей бронёй ну хоть что-то в заначке есть,
кроме вины и фальши?
У меня ничего человеческого в крови,
у тебя ничего человеческого в субстанции,
что зовётся душою. Не говори о любви.
Незачем и пытаться.
Так себе выход — жизнь променять на сны,
кто бы ни шёл на контакт, управляя снами.
Всё, что вчера случилось, будем честны, —
это не с нами.
Кто я тебе и зачем я тебе теперь,
разве когда-то прежде мы притворялись?
Я не справляюсь. Не жди, не жалей, не верь.
Это Солярис.
***
По тринадцатым числам, случалось, она возвращалась.
Где-то в подвздошье горело и не вмещалось.
Всей собой приосанивалась, чтобы не бить на жалость.
Рифмовала чего-то, понимая: да ну, бездарность.
У неё был плащ просторней на три размера,
это сохраняло в ней зыбкую веру
в то, что она кипарис.
Свет мой зеркальце, ну-ка заткнись,
холера.
До чего всё серо, Господи, как же серо.
Это надо пройти, как просёлочную дорогу
из морской стихии вынутому осьминогу.
Восемь ног, девять жизней, и всё под созвездием Козерога.
Ретроградный Сатурн, вот ты подкачал немного.
У неё всё в порядке, было и остаётся.
Как включает мозги, так прямо до слёз смеётся.
У неё посуда только на счастье бьётся.
И в осколках острых ярче сияет солнце.
Вам наврали, что сумасшедшие тоже плачут.
Разве чем-то другим не заняты, не иначе.
По тринадцатым числам смотрят в небо и ждут удачу.
Дышать
Вспоминай, как дышать не
вспоминая, как надо дышать.
Ни за кого не держаться.
Никого не держать.
Ни за кого.
Никого.
Одна.
Оттолкнись от дна
и лети,
лети.
Или ти
ши
на.
Ды
ши,
на,
если ты до сих пор не смогла надышаться.
Не было шанса,
да и сейчас без шансов:
как выдыхать,
затаив дыхание?
А не таи.
Они все твои.
На краю земли
Площадь, проспект, а может быть, авеню.
Вечная суета и поток туристов.
Если захочешь, купишь пальто коню
Или продашь своё горе монет за триста.
Город, где камеры зорки, а небеса слепы, —
Так себе место для откровений, правда?
Два человека стоят посреди толпы,
Словно вокруг — простор и степные травы.
Латы и пиджаки мимо них спешат.
Рядом торгуют планшетами и плащами.
— Где, блин, тебя носило, моя душа?
— Разве я жил без тебя, но не сдохнуть же, не прощаясь.
— Не отпускай меня больше — в закат, в рассвет,
К чёртовой бабке, ангельской эскадрилье…
— Я тосковал о тебе столько адских лет!
Господи, ну наконец-то поговорили.
Так они и пылают, неопалимы, —
Там, на краю земли, в двух шагах до рая.
Сердце моё, сбивающееся с ритма.
Сердце моё, что светит мне, не сгорая.