Перейти к содержимому

МИХАИЛ КУКУЛЕВИЧ «Великая любовь великих людей» ч.3

Эти коротенькие эссе о любви были написаны автором в 2001 году. Некоторые были опубликованы в газете московского Центра образования «Феникс» в период работы там М.А. Кукулевича (2007-2014 гг.).

Загадка Ференца Листа

Ференц Лист (1811–1886) – венгерский композитор, пианист и дирижёр. Создатель нового направления в пианизме. Возглавлял т.н. «веймарскую школу». В последние годы жизни, став аббатом, написал много культовой музыки.

Мы никогда не узнаем, почему Ференц Лист, неукротимый Паганини рояля, преодолев все препятствия, вставшие на пути его брака с очаровательной княгиней Каролиной Сайн-Витгенштейн, перед самой свадьбой постригся в монахи. Возлюбленные никому и никогда не открыли эту тайну.

Это был совершено замечательный, красивый роман. Каролина была русской, урождённой Ивановской. По настоянию отца она семнадцатилетней девушкой была выдана замуж за князя Николая Сайн-Витгенштейна, человека грубого, расточительного, развратного. Дома он держал целый гарем, нисколько не стесняясь молоденькой жены.

Каролина же была удивительным созданием. Отец её, человек серьёзный и строгий, дал ей образование. Она изучала естественные науки, логику, училась вести хозяйство, выработала в себе глубокий практический ум, так пригодившийся ей впоследствии. Мать же её, в руки которой Каролина попала позднее, любила свет, удовольствия, блеск, путешествия. Она обожала знакомиться со знаменитыми людьми своего времени – писателями, художниками, музыкантами и эту любовь привила дочери.

Очень скоро стало ясно, что жить с Николаем Сайн-Витгенштейном совершенно невозможно, что это унижает её достоинство, тем более, что грубиян и пьяница никакого интереса к своей жене и не выказывал. Они разъехались, и Каролина обратилась к императору Николаю I с просьбой о разводе, собираясь просить о том же и Папу, поскольку муж её был католиком, и она сама, вступая в брак, вынуждена была принять это вероисповедание.

К тому же, тогда она уже познакомилась с Листом. Ещё девочкой совсем юной познакомилась она с произведениями маэстро, и они приводили её в восторг. Летом же 1847 года в Киеве, где Лист гастролировал с огромным успехом, они познакомились и быстро подружились. Подружила их та же музыка.

Ференц вынашивал тогда грандиозный музыкальный план. Он хотел, чтобы его «Божественная комедия» – произведение, написанное по мотивам великого Данте, была исполнена с иллюстрациями соответствующих сцен из бессмертного флорентийского поэта, путём диорамы (нечто подобное Лист сделал ранее, когда за полотном венгерского художника Мункачи «Смерть Моцарта» играл тот самый реквием, при звуках которого Моцарт испустил дух).

Но этот, теперешний план, был куда грандиознее. Беда была только в одном – его исполнение требовало огромных денег, которых у венгерского музыканта, несмотря на всю его мировую славу, не было.

И хотя Каролина вызвалась эти деньги дать, план этот выполнен не был, однако положил начало их близким отношениям, долгим музицированиям по вечерам. Лист, несмотря на всю свою религиозность, был страстен, молодая женщина чувствовала себя свободной от всех обязательств, и любовь, страстная и пылкая, охватила их обоих.

Близость отношений между Каролиной и Листом стала ещё глубже, когда он приехал к ней погостить в одно из её подольских имений. Здесь никто им не мешал, они смогли глубже узнать друг друга и поняли, что чувство, связавшее их, требует одного лишь выхода – брака. Так бы оно и случилось, но… разрешения на развод Николай I давать вовсе не собирался. Это был грозный 1848 год, год очередных потрясений основ и российский император, мнящий себя столпом нравственности и сберегания порядка, не собирался рушить священные основы брака из-за какой-то не в меру чувствительной княгини.

Вместо разрешения на развод Каролина получила от лицемерного венценосца грозное приказание о конфискации её имений, и о запрещении возвращаться в Россию. Каролина жила в это время в Карлсбаде и совершенно потерялась. Что делать? Закон преграждает путь к любимому человеку, жизнь без которого теряет смысл; с другой стороны – светское общество внимательно и не без злорадства наблюдающее за влюблёнными. В этом обществе всё давно установлено, понятия отработаны, ни одного шага в сторону от общепринятого свет не простит.

И всё же она решилась. Её дочь Мария, выпустившая в 1900 году переписку Ференца Листа с Каролиной, свидетельствовала, что её мать «принесла для Листа в жертву всё: своё отечество, свои хозяйственные занятия в поместьях, своё видное положение и даже – в глазах близоруких, которым недостаёт способности ценить её высокую, строгую нравственность, – своё доброе имя; она начала удивительным образом борьбу с титаническими силами и одновременно с мелкими затруднениями и довела её до конца… Она создала ему дом, следила там за его духовной деятельностью, пеклась о его здоровье; для его блага она урегулировала малейшие привычки, оберегала его от излишеств, заботилась обо всех его делах с неустанным участием, отдалась попечению о его матери и детях и творила гостеприимство, которое вряд ли можно было оказать более дружески, более благородно».

Цитата достаточно длинная, но её стоит прочесть, чтобы понять, чем была Каролина для виртуоза-музыканта. Понятно, что Лист, питавший большую склонность к женщинам идеальным, не чаял души в своей подруге. Он писал ей письма, дышащие поэзией и вдохновеньем. «Пусть добрые Божьи ангелы несут вас на своих крыльях вместе с Маньолеттой» (княжной Марией). В другом письме он успокаивает её, старается вдохнуть душевные силы: «Потерпите, возлюбленная и бесконечно дорогая невеста, сестра, подруга, помощница и опора, радость, благословение и слава моей жизни».

Когда над Каролиной разразился гром, она уехала в Веймар, куда её пригласила великая герцогиня. Герцогиня отдала ей один из своих замков и разрешила жить там всегда. Вскоре туда приехал и Лист.

Они прожили в Веймаре долгих двенадцать лет. Были ли они счастливы? Безусловно. У Листа был наконец-то свой дом, у Каролины – достойный её любимый человек. Она отдала ему всю себя, отдала щедро и радостно. Он писал здесь свою книгу о Шопене, и она активно помогала ему. Когда его спросили позже, что в книге принадлежит ему, а что Каролине, он отвечал: «Раз два человека настолько связаны, что составляют одно целое, то нельзя указать, что сделал один, и что было сделано другим». Он писал музыку, показывал её в салоне Каролины, куда собирались представители умственной знати Европы.

И всё же, всё же! Трудно нам сегодня представить, что такое было годами находиться в «ложном положении» в глазах общества. Но, наконец-то! Новый российский император Александр II дал разрешение на брак. Папа согласился. Всё – можно вступать в брак. Но вдруг папа римский берёт своё согласие назад! Каролина в отчаянии. И тут, когда, казалось, всё было кончено, умирает муж, Николай Сайн-Витгенштейн. Умирает, естественным образом устраняя препятствие к браку Каролины и Ференца Листа.

И тут-то и наступает неожиданная развязка – Лист постригается в монахи. Как, почему, он, горячо любящий Каролину, наносит ей беспощадный удар, никто никогда не узнает. Может быть, он внутренне искупал давний, таинственный грех Паганини, про которого церковники шептали, что он связан с дьяволом? Лист всегда чувствовал глубочайшую внутреннюю связь с итальянским виртуозом. Может быть, именно отсюда брала свои корни глубокая, несколько экзальтированная его религиозность. Кто знает! Но ведь это никак не отменяет любовь, светившую ему столько лет. Не правда ли?..

Его называли «музыкальным Гейне»

Фредерик Шопен (1810–1849) – выдающийся польский композитор и пианист, представитель романтического направления в музыке. С 1831 года жил в Париже.
Жорж Санд (Аврора Дюдеван) (1804–1876) – французская писательница, проповедовала идеи освобождения личности, в т.ч. эмансипации женщин. Лучший роман – «Консуэло» (1842–43 гг.).

Кто из нас не любит нежной и страстной музыки Шопена? Лучшей музыки, которую произвёл на свет романтизм, которая и сегодня так же жива, как и почти 200 лет назад. Его жизнь окутана легендами, и одна из таких легенд – отношения между великим композитором и известной писательницей – Фредериком Шопеном и Жорж Санд. Они длились почти десять лет – по сути, треть отпущенной ему жизни.

А начиналось это так. Осень одолела Париж проливными дождями. Надо было куда-то пойти, бороться с хандрой в одиночку становилось всё тяжелее. Фредерик вспомнил, что у графини К в этот день журфикс, и так как на часах было начало одиннадцатого, он, не раздумывая, отправился туда. Что-то необычное окутало его, когда он поднимался по устланной коврами лестнице. Это был тончайший запах фиалок.

Войдя в салон, Шопен сел в углу, неподалёку от камина, и стал рассматривать блестящих гостей хозяйки. Постепенно часть из них разошлась, остались только самые близкие друзья дома. Шопен согрелся, развеселился, и, сев к фортепиано, начал импровизировать.

Светлые, прозрачные, как хрусталь, звуки музыки наполнили зал. Окончив свою музыкальную сказку, он поднял глаза от клавиатуры. Перед ним, опершись белоснежной красивой рукой об инструмент, стояла просто одетая дама и внимательными тёмными глазами смотрела на него. От неё пахло фиалками, и она смотрела так, будто пыталась проникнуть Шопену прямо в душу.

Через некоторое время, собираясь уходить, она подошла к нему вместе с Листом и наговорила комплиментов. Он, конечно, был польщён, но вот что интересно – она совсем ему не понравилась. Да и не удивительно – ей было уже под сорок, она была достаточно плотной особой, курила табак. Шопен, конечно, знал о её громких многочисленных романах, о литературной славе, о том, что она вообще слывёт женщиной необыкновенной. Он был польщён – и только.

Он написал родителям вскоре после этой встречи: «Я познакомился с большой знаменитостью, г-жёй Дюдеван, известной под именем Жорж Санд; но её лицо мне несимпатично и вовсе мне не понравилось. В нём даже есть нечто такое, что меня отталкивает». Такая вот убийственная характеристика.

Но он-то ей очень понравился – нежный, хрупкий, с женственной душой, проникнутый настоящим благоговением перед всем чистым, светлым, идеальным, был чрезвычайно интересен этой женщине свободных взглядов, носившей мужской костюм, часто менявшей любовников и без всякого сожаления их бросавшей, существом чрезвычайно властным и несколько помешанным на женском равноправии.

Не одной красотой, видимо, побеждает женщина. В полной мере это относилось к Жорж Санд. Злые языки говорили, что она убаюкивала мужчин своими эротическими сказками, и они падали к её ногам.

Как бы то ни было, через месяц с небольшим Шопен был уже глубоко влюблён, и душа его, измученная предательством невесты, одиночеством, жаждой любви, расправила крылья, найдя в Жорж Санд верного понимающего друга, страстную любовницу, человека, тонко чувствующего его творчество. Как-то она сказала по поводу двух его вальсов:

«Они сто́ят всех моих романов».

И она не льстила и не лукавила – она действительно так думала и чувствовала.

Они уехали на остров Майорку и поселились там. Шопен сочинял музыку, она писала свои романы. Денежные заботы мало тревожили их, но жизнь не была безоблачной. Несмотря на то, что они любили друг друга, а может быть, именно вследствие этого, ссоры всё же случались.

У Шопена оказался довольно ревнивый характер, и он устраивал Авроре настоящие припадки ревности. Она, впрочем, давала к ним повод и не тем, что в её жизни были другие мужчины, а из-за полной независимости своего характера. Она ни одному из своих мужчин не разрешала думать, что она им принадлежит. Принадлежать она хотела только себе самой. Это, впрочем, не мешало ей по-настоящему заботиться о своём возлюбленном, создавать ему все условия для работы.

Они проводили чудесные вечера вдвоём, к ним приезжали европейские знаменитости, они любовались красотами Майорки и творили, творили, творили. Творчество Авроры Дюдеван приобретало всё большую глубину, вальсы и мазурки Шопена поражали силой своих чувств. Поистине, эта близость была им обоим на пользу.

Но всему приходит конец, любви, к сожалению, тоже. Шопен заболел чахоткой, и Аврора с ужасом заметила, что это стало её тяготить. Она ругала себя, упрекала себя в жестокости, пыталась бороться. Увы, увы! Одно дело – молодой, свежий, красивый, талантливый возлюбленный, и совсем другое – угрюмый, чахоточный больной, раздражающий её всё учащающимися припадками ревности.

Она решила положить конец их отношениям и, как это было в предыдущем её романе с французским поэтом и драматургом Альфредом Мюссе, написала книгу «Лукреция Флориани», в которой под вымышленными именами изобразила себя и своего возлюбленного, причём, себя изобразила почти ангелом, а Шопена наделила всеми возможными слабостями.

Казалось, разрыв теперь был неизбежен, но Жорж Санд не учла, насколько привязался к ней Шопен. Он медлил, не мог расстаться со своей мучительницей, тем более, ему не хотелось расставанья сразу после выхода романа, чтобы не подтверждать слухи, которые распространялись на этот счёт.

Он говорил:
«Если я оставлю теперь эту женщину, которую любил и уважал, то превращу её роман в истинную историю, и сделаю её жертвой общего презрения.»

Но всё же в 1847 году любовники расстались. Через год Шопен и Жорж Санд встретились в доме одного их общего друга. Встреча поразила обоих. Жорж Санд вспомнила то зло, которое ему причинила и, полная раскаяния, желая помириться с ним, подошла и протянула своему бывшему возлюбленному руку. Он побледнел, отшатнулся и вышел из зала, не промолвив ни слова. Фредерик всё ещё любил её и тосковал по их былой близости, но простить не смог – слишком сильна была боль оскорблённого сердца.

Да, они не смогли пронести свою любовь через всю жизнь. Но разве десятилетие близости – это мало? Близости, которая подарила миру столько прекрасного.

«Недостижимо это божество…»

Франческо Петрарка (1304–1374) – итальянский поэт, один из родоначальников гуманистической культуры Возрождения. Его «Книга песен» («Канцоньере») – лирический дневник; полна противоречия между аскетическим средневековым ощущением и новым видением мира.

Петрарка и Лаура! Для нас, живущих в начале XXI века, эти имена звучат тождественно с другой великой парой – Данте и Беатриче. А между тем, их разделяет почти полтора столетия – столько же, сколько отделяет нас от людей середины 19-го. И в те далекие времена годы мчались так же стремительно и люди, хотя и не так стремительно, но всё же менялись. Любовь Данте к хрупкой девочке Беатриче – идеальна, почти бесплотна. Любовь Петрарки к Лауре – замужней дамы, матери одиннадцати детей, более земная, более страстная, наполненная реальной жизнью. И сам Петрарка более живой, наделённый страстным итальянским темпераментом, нам, теперешним, всё же ближе мрачноватого и возвышенного Данте. Впрочем, я не настаиваю, может быть, всё это – плод моего воображения. Но я чувствую именно так. Судите сами:

Я страстью взнуздан, но жестокость шпоры
И жёсткие стальные удила
Она порой ослабит, сколь ни зла,
И только в этом все её повторы;

И к той приводит, чтобы въявь укоры
И муки на челе моём прочла,
Чтобы Любовь ответные зажгла
Смятенные и грозовые взоры.

Тогда, как будто взвидев гнев Зевеса,
Страсть-помыкательница прочь отпрянет, –
Всесильной свойствен равносильный страх! –

Но столь тонка души моей завеса,
Что упованья робость зрима станет
И снисхожденье сыщет в тех очах

(Пер. А. Эппеля)

Без великих стихов Петрарки наш общий человеческий опыт был бы существенно беднее. Да, мы стали другими, мы не очень понимаем, как может прожить, разгореться и не погаснуть в сердце любовь неразделённая – нам, людям прагматичным и торопливым, много остаётся неясным. Мы уверены, что так жить нельзя! Но что мы знаем на самом деле?! Вот они повстречались впервые. Она – двадцатилетняя замужняя дама, он – молодой, подающий надежды учёный и поэт.

Через сорок с лишним лет, он, уже старик, перебирая архив, нашёл сонет, который раньше ему не очень нравился, и, минуту молча вглядываясь в начинающие выцветать строчки, дописал новые, полные прежней силы строчки: «В год тысяча трёхсот двадцать седьмой, в апреле, в первый час шестого дня, вошёл я в лабиринт, где нет исхода».

Я думаю, позволь размер стиха, он бы и минуту с точностью указал – ничего не забыло сердце!

Писатель Евгений Богат, написавший прекрасную книжку о любви и назвавший её очень выразительно – «Что движет солнце и светила», рассказывая о Петрарке, писал о непреходящем через много лет чувстве нежности его к своей возлюбленной.

Здесь вот что интересно. Скептики могут сказать: легко сохранять нежность к женщине, которую видишь время от времени то в церкви, то на улице, с которой не связан общим бытом и житейскими неприятностями. Может быть эти редкие встречи не позволяли разглядеть Петрарке, что его любимая стареет, у неё грузнеет стан, появляются первые морщины и седые волоски.

Да нет, он всё замечал, всё видел, но любил оттого свою Лауру ничуть не меньше. Идеализировал? А разве любовь без идеализации возможна? А что такое эта идеализация для того, кто любит? Обман? А может быть, совсем наоборот? Только любви под силу разглядеть истинное, прекрасное лицо человека? Не замутнённое случайным, наносным.

Дело, в конце концов, совсем не в красоте. Лицо любимого человека всегда красиво, ибо любящий видит в нём душу. И с этой духовной красотой время ничего не может поделать – наоборот, оно только с годами всё более и более проявляет его, выносит из глубины на поверхность.

Говорят, что от любви глупеют. Какая чушь! Настоящая любовь делает человека более духовным, а значит, и более мудрым. Он понимает, что мало влюбиться – надо ежедневно, ежечасно продолжать творить свою любовь. Что, собственно, Петрарка и делал долгих сорок пять лет. Его сонеты – это письма к любимой

– Пиши, – Амур не раз повелевал, –
Поведай всем по праву очевидца,
Как волею моей белеют лица,
Как жизнь дарю, сражая наповал.

Ты тоже умирал и оживал,
И всё же мне пришлось с тобой проститься:
Ты знал, чем от меня отгородиться,
Но я настиг тебя, не сплоховал.

И если взор, в котором я однажды
Предстал тебе, чтобы в груди твоей
Создать редут, построить чудо-крепость,

Сопротивленье превратил в нелепость,
Быть может, слёзы из твоих очей
Исторгну вновь – и не умру от жажды.

(пер. Е. Солоновича)

Живая тоскующая душа Петрарки вызывает и сегодня у нас такое же живое ответное чувство сострадания и понимания. От этой великой любви нет спасенья, да и нужно ли оно?

Поэт никогда не расставался с томиком великого Вергилия. Где бы он ни путешествовал, томик всегда был с ним. Сегодня в одной из старинных библиотек Милана можно полюбоваться на знаменитую книгу, на обороте первого белого листа которой, когда-то приклеенного к переплёту, можно найти запись в восемь длинных строчек. В этой записи в первый и последний раз Петрарка открыто называет Лауру по имени. Давайте всмотримся в эти удивительные строчки:

«Лаура, славная собственными добродетелями и долго воспеваемая моими стихами, впервые предстала моим глазам в раннюю пору моей юности, в лето Господне 1327-ое, в день 6-й месяца апреля, в церкви Святой Клары в Авиньоне, в час утренний; и в том же городе, в том же месяце апреле, в тот же 6-й день, в тот же первый час, лето же 1348-ое, у сего света свет оный был отнят, когда я случайно был в Вероне, увы! судьбы своей не ведая…»

Вот так. Он всё помнит, всё. И каждый его сонет – это песня любви:

Её творя, какой прообраз вечный
Природа мать взяла за образец
В раю Идей? – чтоб знал земли жилец
Премудрой власть и за стезёю Млечной.

Её власы – не Нимфы ль быстротечной
Сеть струйная из золотых колец?
Чистейшее в ней бьётся из сердец –
И гибну я от той красы сердечной.

В очах богинь игру святых лучей
Постигнет ли мечтательной догадкой
Не видевший живых её очей?

Целит любовь иль ранит нас украдкой,
Изведал тот, кто сладкий, как ручей,
Знал смех её, и вздох, и говор сладкий.

(перевод Вяч. Иванова)

У человечества за долгие века его существования накопился самый разный опыт. Люди научились пасти скот и мастерить самые разные вещи, они научились торговать и убивать друг друга, накопили огромные запасы ненависти и недоверия. Но они никогда бы не смогли остаться людьми, если бы не было в их арсенале опыта самого ценного – опыта любви. Ибо только любовь, в конце концов, показывает истинное лицо человека. И в этом смысле урок, данный нам великим Петраркой, весьма поучителен. Он своими поэтическими строчками доказал нам, что любовь может жить долго, всю жизнь и после неё.

Человек от рождения добр

Дени́ Дидро́ (1713–1784) – французский писатель, философ-просветитель, идеолог французской революции 18 века, основатель и редактор «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел». В основных философских произведениях отстаивал материалистические идеи. Сторонник просвещённой монархии, оказавший большое влияние на умы современников, в том числе и в России.

Между тем, Дидро, автор знаменитой «Энциклопедии», обогатил и украсил своим личным опытом и историю любви. Сколько он написал статей в эту «Энциклопедию»? Около полутора тысяч, даже чуть больше. И более пятисот писем к Софи Волан. Впрочем, эти письма были в чём-то похожи на статьи – он рассуждает в них о таких серьёзных вопросах! И о влиянии искусства на нравы, и об обычаях различных народов, и о государственном устройстве Китая. Но о чём бы он ей ни писал, он не просто «сообщает сведения» – он щедро ими делится, он их дарит своей Софи.

Когда они познакомились, у обоих за плечами была целая жизнь. С точки зрения подростка они были почти старыми людьми – ему было сорок три, ей – сорок. У него была жена и дочь, которых он ценил и любил по-своему. Он был великодушным человеком и не мог бросить свою жену, которая посвятила ему свою жизнь, когда он был никому неизвестен и прозябал в бедности. Он очень любил свою дочь, и не мог расстаться с ней. А Софи Волан была слишком великодушной и слишком его любила, чтобы на этом настаивать. Она так и осталась для него «мадемуазель Софи».

Мы мало что знаем о её жизни до встречи с Дени Дидро; неизвестно, почему она не вышла замуж. Даже портрет её, с которым он не расставался, не сохранился. Важно не это. Важна сила любви, великая страсть, охватившая этого человека, страсть, которая делает его любовь безумно похожей на первую, почти юношескую. Свежесть, неизведанность чувств – вот что приходит в голову, когда читаешь эти письма.

По поводу их невстречи: «Теперь 9 часов; я пишу вам, что люблю Вас… Не придёте ли вы, чтобы я мог вам это сказать и исчезнуть?.. Первый раз пишу в сумерках: это положение должно бы привести меня в очень нежное настроение… Но я чувствую лишь одно: я бы не ушёл отсюда. Надежда увидеть вас удерживает меня здесь, и вот я продолжаю беседовать с вами, даже не зная, выходят ли у меня буквы! Повсюду, где их не будет, читайте, я вас люблю».

Через четыре года после их знакомства: «Четыре года назад вы казались мне прекрасной. Ныне я нахожу вас ещё прекраснее; такова волшебная сила постоянства – добродетели наиболее требовательной и редкой».

Если вам попадёт в руки эта переписка, прочитайте её. И вот что ещё очень интересно. Мы часто уповаем на время, пытаясь оправдать себя в том или другом поступке или помысле. Сейчас очень модно говорить о меркантилизме, о власти денег, о размывании простых человеческих отношений, в том числе, и любви… Тут и сексуальная революция, всякая там эротика и порнография. Какая любовь, о чём мы?

А вот перед нами пример того, как люди не захотели подчиниться главенствующему в их время образу мыслей. Ведь что такое куртуазный ХVIII век в Европе? О любви больше говорят, чем любят на самом деле. Сквозь пальцы смотрят на всевозможные отношения вне брака, но истинное постоянство, истинная верность, искренность и открытость чувств шокируют.

Но Дидро совсем другой человек. Он верит в человечность, героизм, великодушие и милосердие. Он верил в то, что человек от рождения добр и верой этой заражал окружающих.

Он беспредельно любил человека вообще, и эту же беспредельность любви принёс он в дар конкретному человеку, конкретной женщине Софи Волан. «О, мой друг! когда Дафнис увидел свою Хлою после долгой жестокой зимы, разлучившей их, взор его помутился, ноги подкосились, он зашатался… В иные минуты мне кажется, если бы вы, друг мой, по какому-нибудь волшебству вдруг оказались возле меня: я умер бы от счастья».

Часто ли они виделись? Когда как. Иногда им приходилось расставаться и надолго. Он безумно тосковал по своей возлюбленной, но её присутствие в душе его было постоянным. О чём бы он ни писал ей, он говорил о любви, ибо любовь его обнимала целый мир. Знаете, как это бывает? Любовь окрашивает дома, деревья, явления природы и общественной жизни в какой-то особый цвет. Всё важно, всё интересно и обо всём необходимо сейчас же, немедленно рассказать любимому человеку.

Их постоянство, искренность, то, что они не скрывали почти своих отношений, многих раздражало, но им было всё равно. Они оба считали, что тот, кто создан любить и быть любимым по-настоящему, тот и будет по-настоящему любить, и внушать любовь.

«Время рассеивает иллюзии – для всякой страсти наступает конец. Но чем чаще я тебя видел, тем сильнее любил. со временем моя нежность возросла; суть в том, что в основе её лежат качества, реальность и ценность которых росла с каждым днем.»

Вот так. Ведь с каждым днём, с каждым прожитым годом они всё глубже проникают друг в друга, объединяя души свою в одну влюблённую душу, понимая друг друга без слов и находя всё новые слова для выражения этой любви. Собственно, каждое слово, о чём бы оно ни говорилось – о любви. И эта любовь касается не только их двоих – от неё добреет окружающий мир.

Дело в том, что родственники Софии – её строгая мать и замужние сёстры очень долго были категорически против их отношений. Дидро знал, что они все читают письма, которые он посылает любимой, и выдумал для этих писем специальный стиль, где перемежал шутливые строчки для всех строчками, предназначавшимися только для неё. И ведь он победил самое трудное – человеческую неприязнь. Все они, даже патриархальная мать Софии, полюбили его.

С годами росла не только нежность Дидро, но и его мудрость. А может быть, это почти одно и то же? Ведь нежность, которую он испытывал к Софии, делала его душу всё более восприимчивой к окружающему миру, его чувства оставались свежими и юными, он не переставал удивляться, а ведь удивление – ключ к познанию. И, кто знает, было бы его творческое наследие таким, каким мы его знаем, без этой любви?

Да, она не была безоблачной эта любовь, она принесла ему не только счастье, но и много страданий – разве не страдание невозможность постоянно находиться рядом с любимым человеком, засыпать и просыпаться вместе? Этого судьба ему не позволила.

Зато она позволила ему соединить почти несоединимые вещи – страсть и добродетель, потому что у него было большое сердце, огромное, как море.

В бурю нельзя ставить новые паруса – ветер порвёт их в клочья, старый же парус, дырявый, как решето, может выдержать. Вот и эти письма Дидро к Софи Волан – они похожи на этот спасительный обветшалый парус, в котором дыры – раны в человеческом сердце. Раны, полученные ради любви, ради верности и постоянства.

Абеляр и Элоиза

Пьер Абеляр (1079–1142) – французский философ, теолог и поэт. Развил учение, позднее названное концептуализмом. Подвергался церковному преследованию. История его любви к Элоизе изложена в его «Истории моих бедствий».

Если я спрошу вас об эпохе Возрождения, какие имена придут вам в голову? Кому-то Рафаэль и Микеланджело, кто-то в первую очередь вспомнит великих Данте и Петрарку, а кто-то не назовёт никаких имён, а просто вспомнит величественную архитектуру тех лет. И каждый будет прав.

Но есть ещё один памятник этой эпохи, памятник величия человеческого духа, памятник любви французского философа-вольнодумца Абеляра и прекрасной женщины Элоизы. От них осталась переписка. История их любви закончилась уходом обоих в монастырь, откуда они слали друг другу письма. Было это в 1132–1135 гг.

Это не легенда, не мистификация. Оба они действительно жили на белом свете. Абеляр был известным философом, вольнодумцем и поэтом. Об Элоизе известно меньше. Знают, что родилась она то ли в 1100, то ли в 1101 году. Ничего не известно о родителях её и детстве, но известно, что обучалась она в монастыре Аржантейль и была, по выходе из него, удочерена дядей – каноником Фульбером.

Именно в дом каноника Фульбера и проник под видом учителя сорокалетний философ Абеляр. Был он человеком бесстрашным, умным и находчивым на слово. Образован чуть ли не лучше всех во Франции. Он так дискутировал с ортодоксами церкви, что диспуты эти запоминались свидетелями намертво. Так же, как когда-то, за полторы тысячи лет до этого, запоминались беседы любимого Абеляром Сократа.

Стать его учеником была честь великая. Юноши со всех стран Европы стремились в Париж, чтобы этой чести добиться. Неудивительно поэтому, что каноник Фульбер, человек не очень далёкий и скуповатый, расцвёл от счастья, когда Абеляр предложил ему заниматься с его приёмной дочерью за мизерную оплату. Не сообразил незадачливый Фульбер, что Абеляр влюблён в девушку, которую случайно увидел месяцем раньше.

И стал он ей не только учителем, но и возлюбленным, завоевав неопытное сердце своим красноречием и прекрасными стихами. Уже потом, после нескончаемых, суровых ударов судьбы, Абеляр, вспоминая те далёкие счастливые дни, писал: «Руки чаще тянулись к телу, чем к книгам, а глаза чаще отражали любовь, чем следили за написанным».

И, тем не менее, несмотря на близость описанной ситуации сюжетам мольеровских пьес, эта любовь была огромная, неистовая и очень чистая. Дожив до сорока лет, Абеляр сохранил чистое сердце и способность, несмотря на всю свою славу философа, по-юношески свежо смотреть на мир. Он забросил философские трактаты – теперь любовные стихи изливались из него нескончаемым потоком. Их клали на музыку и распевали люди всех сословий – и суровые рыцари, и купцы, и простые горожане. Но больше всего любила их его прекрасная Элоиза – хрупкая, как тростинка, с большими серыми внимательно смотрящими глазами. Она была умна, эта девочка, как-то даже не по возрасту мудра. Эта мудрость так пригодилась ей вскоре, когда несчастья посыпались на влюблённых.

Любовь их светилась таким ярким светом, что скрывать её становилось всё труднее. Даже туповатый Фульбер начал что-то подозревать и установил за ними настоящую слежку. А они и не думали таиться, в наивности своей полагая, что доброта и свет, излучающиеся их душами, расплавит и окружающий мир. Не тут-то было.

Разъярённый опекун нанял людей, и они ночью, когда Абеляр мирно спал, напали на него и изувечили. Нечего и говорить, что каноник предпринял все меры, чтобы Абеляр больше никогда не переступал порог его дома. И тогда влюблённые по обоюдному решению ушли в монастырь.

Надо сказать, что больше это было решение Абеляра, которому Элоиза безропотно подчинилась.

 «Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоей воле. Ведь я не могу ожидать за это никакой награды от Бога. Очевидно, что я так поступила вовсе не из любви к нему.»

Абеляру в эти годы было так плохо, что он не всегда мог найти силы на письмо к любимой. Главное, чего не доставало – спокойствия духа. Он жил в далёкой полунищей обители на берегу моря на севере Франции и каждую минуту ждал, что его могут отравить, задушить, заколоть кинжалом. Его борьба с ортодоксами церкви кончилась, как и можно было ожидать, не в его пользу. Абеляра заставили собственноручно сжечь философский трактат, в котором он в самое мрачное время средневековья защищал доводы человеческого разума. Какое унижение!

Пока рукопись горела, он смотрел в пламя немигающими глазами и вспоминал своё прошлое и далёкую девушку, осветившую его жизнь светом любви.

А она писала ему письма, полные, как ни странно, материнской заботы. Да, да, это было именно духовное материнство, тем более странное, что Элоиза была моложе своего возлюбленного на двадцать два года. Она сама не могла найти название этому чувству, и вот как начинается её письмо к Абеляру:
«Господину, а вернее, отцу, супругу, а вернее, брату, служанка, а вернее, дочь, супруга, а вернее – сестра, Абеляру – Элоиза».

Она воспитывает своего любимого, напоминает ему о том, как до́лжно ему себя вести:
«… я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получая от тебя письма. Объясни мне это, если можешь, или же я сама выскажу то, что чувствую и что уже все подозревают. Тебя соединила со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда стало невозможно то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший, это догадка не столько моя, сколько всех, не столько личная, сколько общая, не столько частная, сколько общественная. О, если бы так казалось мне одной, о, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, отчего – пусть немного – успокоилась бы моя скорбь! Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие».

Это она пишет ему не через год или два – через семнадцать лет разлуки из заброшенного в далях, бедного монастыря.

И о своей любви, о чувстве, которое зародилось у юной, семнадцатилетней девушки и оказалось таким зрелым, что его хватило на целую жизнь:
«Пока я наслаждалась с тобой любовью, многим было неясно, почему я так поступаю: по любви к тебе или ради чувственности. Ныне же конец являет, что побуждало меня вначале…»

 Какое всё же счастья, что голос Элоизы не затерялся в веках, что он тонким лучиком света пронзил тёмную для нас толщу времён, позволяя заглянуть в светлую человеческую душу. Не счесть, сколько поэтов вдохновлялось этими письмами, писанными на латыни, и переведёнными потом на французский язык. Вот и Петрарка читал спустя двести лет копии этих писем. Читал и написал на полях: «Ты везде, Элоиза, говоришь наисладчайше и ласково». Да, эта ласка сквозит с пожелтевших листов, о чём бы она ни писала своему дорогому Абеляру.

«Душа моя не со мной, а с тобой! Даже и теперь, если она не с тобой, то её нет нигде: поистине, без тебя душа никак существовать не может. Но, умоляю тебя, сделай так, чтобы ей было с тобой хорошо. А ей будет с тобой хорошо, если она найдёт тебя благосклонным, если ты за любовь отплатишь любовью, и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела. О, если бы, мой дорогой, твоя привязанность ко мне была не столь уверенна, ты больше бы заботился обо мне. А нынче, чем более ты уверен во мне, в результате моих стараний, тем больше я вынуждена терпеть твоё ко мне невнимание».

 Не стоит понимать буквально её сетований – он тоже никогда не забывал своей Элоизы, и она это знала – ведь так пожаловаться можно только любящему человеку. Она знала все перипетии его бурной жизни, опасалась за его здоровье и самою жизнь и любила, любила, любила.

«Бог свидетель, что я никогда ничего не искала в тебе, кроме тебя самого; я желала иметь только тебя, а не то, что принадлежит тебе. Я не стремилась ни к брачному союзу, ни к получению подарков и старалась, как ты и сам знаешь, о доставлении наслаждений не себе, а тебе, и об исполнении не своих, а твоих желаний».

 Так впервые из далёкого одиннадцатого века, отделённого от нас сегодняшних почти тысячелетием, донёсся до нас голос женщины, которая в слове своём донесла нам себя саму, показала такие высоты человеческого духа, которые для многих и многих станут примером для подражания. Для того, чтобы быть целомудренным, надо иметь сильный, цельный дух. И тогда человек может достигнуть таких высот любви, такой совершенной её формы, что никто и никогда ничего плохого сделать с ней не сможет. Она переживёт даже самого человека, останется в веках, и будет светить другим.

Вместо заключения

Мы совершили вместе с вами небольшое путешествие по времени, разыскивая в нём следы великой любви. Мы опускались в глубь средневековья, поднимались к более близким для нас временам, снова уходили в далёкие времена. Среди этих коротеньких новелл нет людей нашего времени. И, поверьте, совсем не потому, что они способны любить меньше или их любовь менее величественна. Просто время ещё не пришло рассказывать о ней, ведь большое видится – на расстоянии.

И совсем не обязательно для того, чтобы испытать большую любовь, быть известным художником, композитором, учёным. Просто жизнь великих людей всегда в центре человеческого внимания, остаётся много свидетельств их жизни и эти свидетельства доступны и нам с вами. Попробуйте расспросить своих родителей, дедушек и бабушек. Наверняка в ваших семьях хранятся прекрасные новеллы о любви. Этот бесценный опыт уже очень скоро пригодиться и вам, мои дорогие. Только тот, кто воспитал своё сердце, сделал его восприимчивым к светлому и прекрасному, будет внутренне готов, когда постучится ему в сердце любовь.

Вы, молодые люди сегодняшнего дня, ничем не хуже тех, кто жил много лет назад. И в вашей среде зреют таланты, которые когда-нибудь поразят этот не устающий удивляться мир. Вы, живущие сегодня, богаче своих далёких предшественников на их личный опыт, в том числе и на бесценный опыт любви. Надо только уметь этот опыт усвоить, а для этого читать книги, посещать музеи, слушать прекрасную музыку. То есть – овладевать культурой человечества. Той самой культурой, которую вы, в свою очередь, передадите своим детям, внукам и правнукам. Это и есть – связь времён.

И ещё несколько слов. Да, в этих историях достаточно много грустного. Что ж, это, наверное, так. Жизнь человека всегда была непроста, в любые времена. Не всем удаётся безоблачное счастье, не всегда любовь его гарантирует. Но она всё же поднимает душу на такую недосягаемую высоту, что потом уже понятно, как жить дальше, как не растратить дарованное чудо жизни впустую. Счастья вам, дорогие мои!

© Михаил Кукулевич

Фото: Во время лекции Михаила Кукулевича в ЦО «Феникс» (г. Москва), в Пушкинском классе – «Кабинете русской словесности», созданном по проекту учебного класса Царскосельского лицея, – где регулярно проходили семинары Михаила Кукулевича о русской поэзии и авторской песне в 2012-2014 гг.

***