Журналист. Родилась в 1970 году в Алма-Ате, окончила журфак КазГУ. С 1991 года жила в Новосибирске. Работала собкором «Комсомольской правды» в Сибири. Является лауреатом премии КП «Лучший дебют”, номинировалась на звание лучшего собкора. С 1998 года живёт в Канаде. 14 лет издавала газету «Комсомольская правда в Канаде», была главным редактором. В 2018-20 гг. издавала газету на английском языке «York Region Review».
Автор двух сборников рассказов вышедших в Канаде – «А хочешь в Канаду?» и «Полное накрытие». Печаталась в журналах «Нева», «Дружба народов», «Наш современник» и др. Дипломант 1 и 2 степени лит.конкурса «Мгинские мосты» (Петербург)-2021 и 2022, третье место на довлатовском конкурсе «Вы Долматов? – Приблизительно!» (Петербург-2021), специальный приз издательства «Вольный странник» на конкурсе «Молитва» 2022 (Москва).
Содержание
«Случай на дороге», «За что я люблю Манечку»
рассказы
Случай на дороге…
Здравствуйте, меня зовут Александр Суханкин, я канадский иммигрант. Приехал в Торонто из Алма-Аты и живу здесь уже семь лет. За это время я сократил своё имя до Алекса, нашёл стабильную работу по своей компьютерной специальности, купил в кредит дом, и от меня ушла жена. Жена ушла не к мужику, а к бабе. Здесь она вдруг поняла, что любит женщин.
Одиннадцатилетняя Маруська, наша дочь, разумеется, живёт со мной. Вот я написал “разумеется”, но на самом деле вовсе и не разумеется. В Канаде гомосексуальным парам детей дают воспитывать с гордостью, фото таких семей печатают на первых страницах газет. Но, к моему счастью, бывшая супруга с её подругой растить Марусю не возжелали и удовлетворились тем, что моя дочь будет посещать их по выходным. Я бы, конечно, и это запретил, но если я только посмею не пустить Машку к матери, ко мне приедут двое, с конвоем. Оденься, скажут мне, и выходи. И тогда Машку отдадут матери насовсем, поскольку я – нарушитель прав женщины и гомофоб. А ничто в Канаде не является для ее граждан более мерзким. Каждый приехавший должен зарубить себе на носу, что в стране этой уважать он обязан женщин, гомосексуалистов, полисменов и бобров с гусями – символами Канады.
Поэтому каждые выходные я отпускаю Маруську к жене с неописуемым чувством. Во мне кипят ненависть, стыд и страх. Страх, что дочка увидит что-то непотребное, что… в общем, вы понимаете, что в итоге я останусь без внуков. Да и без дочки.
И тогда я буду совсем один. Я часто думаю об этом. Дочь – единственное, что у меня есть.
А женщины, спросите вы. А женщин у меня нет. Когда работал на стройке и ездил на подержанной машине, к женщинам подходить было бесполезно. Сейчас не шарахаются, но теперь шарахаюсь я. Последнее моё знакомство зовут Ольга, она тоже иммигрантка. Едем мы с ней в первую нашу встречу в моей машине, она в солнцезащитных очках. Я ей: “Какие у тебя очки красивые!” Она: “Хочешь продам? Всего 75 долларов”. И тут же начала мне пропихивать, наряду с очками, фильтры для воды.
Я даже и не знаю, есть ли здесь женщины, в мозгах которых не наступает замыкание, как только они понимают, что я не только сексуальный партнёр, но и потенциальный покупатель. А ведь я не уродлив, мне всего 35, и в Алма-Ате я женщинам нравился.
Я уже и не сужу их, канадских женщин. Система заглотнула их с каблуками, и даже наши иммигрантки, кто быстрее, а кто медленнее, перестраиваются. Однажды случайная знакомая привела меня в пустую квартиру и отдалась. Я думал, это любовь. Я трепетал, я чуть не плакал. А она, после всего, спросила, обведя красивыми глазами комнату: “Тебе здесь нравится?” И в ответ на мой неосмысленный, совершенный в состоянии аффекта кивок, добавила: “Хочешь купить?”
Оказалось, риэлтор. И это квартира на продажу. Хозяева — в Штатах.
Я думал, это любовь, а это был “шоуинг” .
***
Маруська в этом году пошла в новую, католическую, школу. Эти школы лучше, и я долго обивал пороги, чтобы туда приняли мою дочь. А мне в ответ говорили: “Нельзя, вы православные”. А я им указывал на то, что у них учатся дети моих друзей – прихожан Украинской Православной Церкви. А мне говорили: “Да, потому что украинцы с нами сотрудничают, а русские – нет”. В итоге, через школьное управление и с помощью благотворительной католической организации, которая помогает всем, независимо от конфессиональной принадлежности, Марию все-таки приняли. Одной её подружкой в классе стала еврейская девочка, а второй – иранка. Но я не стал спрашивать, сотрудничают ли раввины и имамы с католиками больше, чем православные. Радость – она молчалива, это недовольство кричит.
Раньше Машка училась в обычной государственной школе. И у неё были проблемы. Одна, например, возникла после того, как учительница сказала на уроке: “Все католические страны – богатые. А все православные – бедные”. Маруся сообщила, что Россия до революции была одной из самых богатых стран, да и после революции превратилась в могущественную державу, а сейчас снова набирает обороты, даже флаг в Арктике поставила.
Этого делать было не нужно. Особенно про Арктику. Канада ревниво следит за действиями России в этом регионе, на который тоже нацелила глаз. Оценки у моей Мери упали. Потом мы съездили с Машкой на Кубу, оба были в восторге, и, естественно, что когда мы вернулись и в школе ей задали написать реферат про любую страну, она выбрала Кубу. Накатала десять страниц, на обложку приклеила фото Фиделя Кастро, Че Гевары, и нарисовала кубинский флаг.
Реферат вернулся с самой плохой оценкой.
А вскоре Машку вызвали полицию за то, что она якобы сексуально приставала к однокласснице. Это выразилось в том, что девчонки повздорили в туалете, и моя со злости оттянула резинку на трусах у неприятной ей особы и отпустила. Вообще, оттянуть резинку у канадской девочки нетрудно – стринги у них выглядывают из джинсов, мода такая. Та пошла к директору и сказала, что Мария пыталась снять с неё трусы. Директор вызвал полицию…
Как нас запугивали полицейские – это не описать.
И мы перешли в другую школу.
***
Это было в первый школьный день. Марусю обещали забрать в школу на школьном автобусе. Она поднялась ни свет ни заря, нарядилась – белый верх, темно-зелёный низ, форма такая, — и стала ждать пока проснусь я. Потом торопила, потом побежала впереди меня к перекрёстку, где должен был ждать автобус. Я смотрел на дочь и думал: как все-таки славно устроены дети — у меня её школа оставила горький осадок, а она уже за лето все забыла.
Автобус не пришёл. Мы простояли двадцать минут и поняли, что пора ехать своим ходом, иначе опоздаем. Машка страшно волновалась – в новую школу, в первый день, и опоздать! Только мы выехали из своего переулка, как ко мне сзади пристроилась полицейская машина. Мигает…
— Вы превысили скорость, — сообщила мне похожая на бульдозер полицейская. Она была в бронежилете и темных очках – совсем как в боевиках. – Ваши права!
Она разглядывала права, а я разглядывал её в зеркальце заднего вида. Типичная канадская ментура. По внешности их выбирают, что ли? Коренастая, твёрдо стоящая на ногах, этакий мустанг. Волосы – светлые, забранные в пучок. Сняла очки. Глаза – светлые. Они в большинстве своём голубоглазые, эти полисвумен.
Знакомые, сталкивавшиеся с канадской полицией по всякого рода мелким делам – кто-то выгнал неплатящего квартиранта, другой совершил мелкую аварию – говорят, что полиция ведёт себя жёстко. Подозревают, что из нелюбви к русским. Но доказательств нет, напрямую никто ничего не говорит. А взгляды и тон к делу не подошьёшь. Коллега-араб говорит, что с ним обращались вообще как с животным. Вернее, хуже, чем с животным – к животным в Канаде отношение любовное. Так что, может быть, полиция вообще со всеми такая сволочная, а может только с иммигрантами, и неважно из какой страны…
— Ну, когда же нас отпустят? – нервничает Маруська. Я и сам уже тарабаню пальцами по рулю. Опаздываем. Уж выписала бы Мустанг штраф и отпустила.
А она пишет и по рации разговаривает. Выйти к ней и попросить отпустить нас быстрее – нельзя. Положено оставаться за рулём, а то могут принять за нападение. И начать стрелять. Случаи уже были. Когда стреляли, скажем, в семнадцатилетнего мальчишку, начавшего вытаскивать руки из карманов. Полицейскому показалось, что тот вынимает оружие, и пацана убили. Потом какая-то газета опубликовала число убитых полицией за последние десять лет — три тысячи человек. Внутреннее расследование показало, что полиция была неправа только в семи случаях.
— Ну хоть бы по ногам стреляли! – возмущалась тогда жена моего приятеля.
— По ногам нельзя – выживший потом полицейского засудит, потому бьют наверняка, — объяснял ей муж.
— Ну, тогда должны делать контрольный выстрел! – смеялся я.
***
— Мне опоздание запишут! – Машка расстроена, чуть не плачет.
Выхожу из машины, руки держу чуть в стороны, как балерина, чтобы было видно, что в них ничего. Иду к Мустангу. Походка у меня при этом несмелая, а спина — согнутая. Так, наверное, крепостные к барину подходили.
— А можно я отвезу дочь в школу и вернусь? Это рядом, а то мы опоздаем, — прошу.
— Езжайте, — отвечает Мустанг. – Встретимся здесь же.
Я отвёз Марию в школу, она выскочила и побежала к входу. Увы, мне уже не познакомиться с учителем, не помочь Маруське найти, где её новый класс. Меня дама ждёт.
***
Мустанг меня верно ждала. Она вручила мне “тикет” – бумажку о штрафе. Я не спорил. Потому, что бесполезно. Этим можно только усугубить ситуацию. Я хоть и взволнован, но помню, что бобров и полицию надо уважать.
Когда полицейская машина уехала, я посмотрел в “тикет”. Там было написано, что я ехал со скоростью 60 км/час по улице, где положено ехать со скоростью 40 км/час. Это было неправдой. Я ехал по улице, на которой движение – 60 км/час. Название улицы тоже было указано неправильно. Я решил идти в суд и оспаривать штраф.
И тут я увидел, что и время, в которое меня остановили, тоже указано неправильно. Там стоит “9:22”, а сейчас ещё 8:40. Сообразил, что в суде придётся доказывать, на какой именно улице дело было, а доказательств нет, но мне больше поверят, если я докажу, что и время указано неправильно.
Недалеко от моего дома – офис министерства транспорта. Я поехал туда. Должен успеть. Они увидят, что я в 9 часов у них, значит остановить в 9:22 меня никак не могли, значит, они могут на штрафной квитанции написать, что я у них нахожусь в 9 утра уже со штрафом. Стало быть, офицер написала неправду. А там, где одна неправда, там и две… Так я рассуждал по своей русской логике.
В офисе министерства транспорта очередь. Я отстоял к окошечку, в котором сидел пузатый, будто надутый воздухом, блондин моего возраста.
— Мы таких справок не даём! – сообщил.
— Но вы видите, что я у вас, и ещё только 9 утра, а офицер написала, что я ехал в 9:22 с неположенной скоростью, — объясняю. – Если вы подтвердите, мне легче будет доказать, что и улицу офицер неправильно указала, и вообще зря на меня штраф навесила. Тут дело не в деньгах, просто, зачем обманывать?
— А откуда вы знаете, какое время указано на «тикете»? – нагнулся ко мне Пузырь.- Может, это московское время?
Я застыл.
— Может, это московское время, а может нью-йоркское, а может парижское, — вертелся на стуле служащий, и по выражению его лица я так и не мог определить шутит он или всерьёз.
— По торонтскому времени, — наконец, проронил я изумлённо.
Он расхохотался.
— Не факт. Может быть, все-таки время московское, так что платите штраф.
Старичок в очереди тоже рассмеялся.
— Это вы мне про московское время, потому, что я русский? – догадался я.
Пузырь смотрел с насмешкой.
— Вам нравится унижать иммигрантов, да? – произнёс я громко. Очередь оглянулась на меня, но я уже не видел лиц. Я вышел и направился к своей машине. Лицо моё пылало. Мелькнула мысль об отъезде домой, но дома не было, и я знал, что никуда я не поеду. В Алма-Ату не вернёшься, русские там, когда я уезжал, в девяностые, были людьми второго сорта, а второго сорта я могу быть и здесь. В Россию ехать? У меня нет гражданства, да и жена не даст разрешения на вывоз ребёнка. А без разрешения на самолёт не посадят.
***
На пути домой я увидел машину Мустанга. Увидел её внезапно, потому резко затормозил. Я хотел спросить у неё зачем она написала не ту улицу, не то время, и не ту скорость.
Я вышел из машины и направился к офицеру. Я был во власти своей обиды, может быть, слишком резко захлопнул дверцу. Заметил, как Мустанг в машине вскинула голову на этот звук.
— Стоять! – скомандовала.
Я остановился и стал задавать ей вопросы с расстояния в три метра. Пытался приблизиться, она не разрешала. И не отвечала.
— Зачем вы написали не ту улицу? – горячился я. – Некому, что ли, штрафы выписывать? Я превысил, может быть, на пять километров, а вы написали на 20. Зачем? Ну, вы же человек, вы же не только офицер. Ну что вы молчите? Не в деньгах дело! Просто надо же правду писать!
Она молчала и как будто не обращала на меня внимания. Ее глаз за темными очками я не видел. Я не заметил, что кричу и машу руками, и не услышал, как сзади меня остановилась другая полицейская машина.
Я продолжал взывать к Мустангу на своём ломаном английском, а закончил громким по-русски:
— Как вы мне все, нах…, надоели! И ваши голые парады, и ваша держиморда-полиция, и ваши корыстные бабы со своим маркетингом!
— Ваши документы! – внезапно потребовала Мустанг.
— Будут вам сейчас документы! – крикнул я и побежал к машине. Мне показалось, что сзади кто-то крикнул, но я не оглянулся. Я сел на переднее сиденье и стал рыться в бардачке. Меня трясло. Почему она со мной так? Почему нельзя просто хотя бы ответить?! Сердце скакало у меня не в груди, а в горле.
— Стоп! Бросай оружие! – раздалось рядом.
— Какое оружие? – оглянулся я, вынимая из бардачка свой чёрный бумажник с документами.
— Руки вверх! Не двигаться! – неизвестный мне молодой полисмен стоял в метре от меня со странным прибором в руках. Он тоже был в темных очках. Да что ж они все, как роботы?..
— У меня нет оружия! – крикнул я, и тут же вспомнил, что документы не в бумажнике, а во внутреннем кармане куртки, на груди. Я засунул руку в карман, и когда стал вынимать ее, случилось нечто странное, я даже не успел понять что.
***
Внутреннее полицейское расследование показало, что погибший уроженец Казахстана А.Суханкин в день инцидента был оштрафован за превышение скорости и, в отместку за это, через час разыскал офицера полиции. До этого он обругал служащего министерства транспорта и свидетели из очереди подтвердили, что мужчина выбежал из офиса министерства с пылающим лицом, ругаясь.
Г-н Суханкин нашёл офицера полиции Эрин Уайтмор и стал угрожать ей расправой. Затем он побежал в машину, чтобы взять оружие. На требования полицейского наряда, оказавшегося свидетелем сцены, не реагировал. При попытке Суханкина вытащить оружие, офицер Роберт Уиллис применил к нему Taser – электрошоковый пистолет.
Случайные прохожие подтвердили, что мужчина кричал на женщину-офицера, а затем побежал к своему автомобилю и стал рыться, как будто что-то искал. Бывшая супруга погибшего Ирина Суханкина сообщила, что её муж принимал таблетки от депрессии, иногда выпивал, и был груб и нетерпим. Он неоднократно на почве гомофобии оскорблял её и её гражданского партнёра Барбару Миллер, грозился убить г-жу Миллер и г-жу Суханкину, говорил, что их несовершеннолетней дочери такая мать не нужна. Г-жа Суханкина также подтвердила, что у её супруга было больное сердце.
В машине А.Суханкина обнаружен перочинный нож, который мог бы быть употреблён для убийства.
Патологоанатомическая экспертиза показала, что у погибшего Суханкина был врождённый порок сердца и организм не вынес удара электрошоком. Внутреннее полицейское расследование показало, что Роберт Уиллис действовал в соответствии с инструкциями, защищая общественную безопасность.
***
Марусю отдали матери.
За что я люблю Манечку
Манечка – моя подруга. Мы с ней очень разные – внутренне и внешне. Я худая и высокая, а Маня – маленькая и полненькая. Я большую часть времени серьёзна и сдержанна, Маня – эмоциональна и темпераментна.
В женщине всегда должна быть какая-то загадка. Манина загадка состоит в том, что я, после двенадцати лет дружбы с ней, до сих пор не знаю кто она по национальности. Нет, не то, чтобы это было для меня важно. Просто Маня постоянно посылает противоречивые сигналы. Это интригует.
Манечка иммигрировала в Канаду через Израиль. На шее она носит крупную золотую звезду Давида. Точнее, она носит ее на пышной груди и постоянно поправляет пальцем с длинным наманикюренным ногтем. Характеризуя плохого человека, Маня говорит:
— Фима – редкий мудак. Чтоб он был здоров.
Учитывая все это, время от времени я поздравляла подругу то с Песахом, то с еврейским новым годом, узнавая из русскоязычных газет когда наступят эти торжества.
Но в еврейках она у меня пробыла недолго. Сейчас расскажу почему. Маняша – натура простодушная и увлекающаяся. Она долго искала себя в новой стране проживания (не просиживая, впрочем, без дела, а убирая чужие дома и продавая пончики в популярной сети кафе). Так вот, искала-искала себя и увлеклась эзотерикой. Но ей мало было осчастливить чудесами себя, она хотела ещё и осчастливить человечество – обучать других как жить.
Я убеждала ее, что эзотерика, магия – это ересь и в иудаизме, и в христианстве, и не надо заглядывать в потустороннее, но Маня не сдавалась. Дело в том, что она нашла в интернете какую-то профессоршу из Фрунзе, с выразительной фамилией Адникова и такой же адской, ведьминской внешностью, и с упоением читала ее книги, стала адептом и желала поделиться знаниями с миром. Правда, не бескорыстно. Потому, что и сама она за книги Адниковой и ее уроки по скайпу выложила круглую сумму. И вообще, Маня – она же не Махатма Ганди, чтобы “за так” нести свет человечеству. Чтобы преподавать, она должна бросить работу. А жить на что-то надо – у Мани с мужем ребёнок…
Маня ушла в эзотерику с головой и, как я слышала, начала обучение народа.
— Вот о чем ты думаешь, то с тобой и будет! – доказывала она мне по телефону. – Я учу людей думать о позитиве, моделировать будущее.
Я плохо отношусь к этой, распространившейся в последние пару десятилетий мысли – “о чем думаешь, то и произойдёт”. Пусть каждый вспомнит, о чем он мечтал, как представлял будущее, и сравнит с сегодняшним днем. Я все детство и юность мечтала стать балериной и ходила в балетную школу, а потом стала филологом. Думала, выйду замуж за одноклассника Алёшку Кваскова, пять школьных лет об этом мечтала, визуализировала, а вышла за канадца. Живу теперь в Калгари, работаю риелтором, и где теперь балет, а где я…
Я читала книжку Адниковой. Точнее, просмотрела. Бред сивой кобылы. Компиляция самых разных учений и чего-то вычитанного в научных журналах, что, чувствовалось, автор сама не понимала. Пересказать не то, что книжку, а даже пару абзацев было невозможно. Это были нанизанные друг на дружку “умные слова”: “нейролингвистическое программирование”, “биорегуляция”, “синхронное сознание”. Но Маню было не переубедить. Она бросила все и открыла курсы Адниковой. Та с удовольствием приезжала за деньги Мани из Фрунзе в Канаду, проводила семинары и заодно продавала собственноручно сделанные “чудодейственные кремы”.
— Этот бальзам – от геморроя и мешков под глазами! – пихала она мне один бутылёк ценой в сто тридцать долларов.
— Одновременно? – поражалась я. Мне казалось, геморрой и глаза так далеки друг от друга…
— Да-да! Всем помогает! – снова пихала мне снадобье Адникова.
— Но у меня нет ни мешков под глазами, ни геморроя.
— Бальзам хорош и для лица.
Кончилось Манино увлечение тогда, когда ее неоднократно обманули, причём Адникова приняла в обмане самое деятельное участие. Но все же это только подтолкнуло Маню к выходу из “тонкого мира” в мир реальный.
А настоящей причиной стали… черти.
— Наташка, они меня трясут! – вопила мне в трубку Маня ранним февральским утром, когда я только открыла глаза.
— Кто?
— Черти! Ночью… Оооой, я боюсь…, — и Манечка заплакала.
— Допрыгалась. А я тебе говорила. Толком расскажи.
— Легла я спать, а ночью кровать как давай ходить ходуном… Ты не представляешь! Наташенька, она реально крутилась! И я на ней! Я так испугалась, что стала читать “Отче наш”…
Я удивилась.
— Ты же иудейка…
— Бог один, я считаю. И Христа я очень уважаю. Всегда, когда мне страшно, читаю “Отче наш”.
— Странно.
— Я когда с Николаева уезжала, даже в храм сходила, свечку поставила.
Маня всегда говорит “с Николаева”, “с Одессы”, “с Киева”. Образования у нее нет. Она вышла замуж в 18 лет и эмигрировала с мужем в Израиль. Так что не успела… Приехав, сразу начала работать, а потом уже поздно было учиться, наступила вторая эмиграция и новые заботы.
Я успокоила ее, строго-настрого велев заканчивать с эзотерикой. И Маня закончила и пошла учиться на парикмахера. Заодно объяснила мне, что она на самом деле осетинка и умеет печь осетинские пироги.
Я заходила, ела. Вкусно. Но, по-моему, пироги — из магазина.
Да какая разница кто Маня по национальности? Главное, что это свой в доску человек. Пока мы ели осетинский пирог, по русскому телевидению – единственному, которое Маня признает, начали показывать кадры из “Тени исчезают в полдень”: уральскую природу. За кадром звучал голос Ободзинского:
Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву
Зову тебя Россиею, единственной зову…
Не знаю счастья большего чем жить одной судьбой
Делить с тобой все горести, и праздновать с тобой…
Маняша заплакала. Она размазывала тушь по пухлым щекам и смотрела на меня своими осетинскими глазами.
— Наташка! Как я люблю Россию! Вот не довелось мне там жить, родилась и выросла в Николаеве, но родиной своей считаю Россию! И папа мой, осетин, тоже родиной считал Россию, хоть и прожил всю жизнь на Украине. Царство ему небесное. И мама у меня коммунистка…
Ободзинский обволакивает нас влажным своим тёплым голосом и мы уже ревём обе.
— Нет страны лучше, чем Россия! – выкрикивает сквозь слезы Маня.
— Ещё бы, — подтвержаю.
— Ну, Канада тоже ничё, но душа моя в России.
— А что не поедешь, как говорят русофобы. Я не могу, Демон ребёнка не даст вывезти, а ты чего?
Демоном я иногда называю своего мужа Десмонда. Очень уж слова созвучные.
— У нас нет российского гражданства. Мы из Советского Союза уезжали в Израиль. У нас все отобрали – гражданство, квартиру. Вроде, говорят, как-то можно восстановить, но наш Борюсик вырос за границей, он по-русски понимает, а отвечает по-английски. Не говоря уж, не умеет по-русски читать и писать… Мы ж приехали и впахивали, некогда было ребёнка учить… Хорошо, хоть устная речь сохранилась.
Маня шмыгает носом.
— Я сама две эмиграции пережила, не хочу сына вот так же, с корнем вырвать из страны…
— Молодые быстро адаптируются…
— Девушка у него тут. Канадка. Не поедет она в Россию, а он ее не бросит. Да и мой Виктор не поедет в Россию. Уже не то здоровье чтобы жизнь заново начинать.
Нам с Маняшкой по 38 лет. Ее мужу – сорок пять.
— Вообще-то, тут, в Канаде, неплохо, — вытирает слезы и наливает чай в розовую, всю поизогнутую чашку Маня. – А тебе в какую посудинку?
Она распахивает кухонный шкаф и показывает галерею самых разных чашек. Коллекционирует.
Я выбираю с надписью “Самая красивая”. Я и духи всегда покупаю под названием “Клиник хэппи” – «кличинески счастливая”. Самовнушением занимаюсь. Подсознательно.
— Тут неплохо, правда? – продолжает Маня. – Работать, правда, ****ь, приходится, с утра до вечера, ну и ладно, чтобы не заржавели… Охохо, — хохочет, — не дай себе засохнуть!
Маня быстро переходит от слез к смеху и наоборот. Китайский доктор сказал, что это у нее от недостатка йода в организме. А мне очень нравится эта ее детская непосредственность. Будьте как дети, сказал Христос.
Манька – чисто ребенок. Я не могу порассуждать с ней о грамматике и лингвистике, или посравнивать прозу Бунина и Куприна, но мне это и нравится. С Маней легко, тепло и безопасно. В эмиграции такие ощущения особенно начинаешь ценить.
То, что она не ребёнок, становится понятно, когда она матерится. Маню возмущает любая несправедливость. До глубины души. Она сотрясает весь ее довольно-таки нехилый организм. Подруга иногда звонит мне и кричит:
— Ты видела этих ублюдков-“правосеков”? П……сы, дети сатаны! – ну и так далее. Она орет во всю глотку — так, что мой сын выходит из комнаты и спрашивает что происходит. Он слышит крик из телефонной трубки. Я же слушаю Маню с чувством большого морального удовлетворения и даже готова на бурные и продолжительные аплодисменты. Потому, что согласна.
— Гаденыши гребанные! У них матери есть? Людей жгут!!! Да их самих надо на кол, на Лобное место, на дыбу, нет, — четвертовать!
— Бандеровцы на лесопилках людей распиливали, — вспоминаю.
Это Маню неожиданно смущает.
— Да?.. Ну, мы так не будем… Не знаю я уже что делать. Но как-то же эту войну надо остановить! Мы же советские люди! Мы воевали вместе! Наташенька, ну как они так могут, а? Зелёнкой ветеранам в лицо! Подонки! Им осталось ещё у детей конфеты отобрать, и все, достигнут дна.
Маня плачет.
Она вообще часто плачет. Наверное, устаёт. Увидит в интернете какого-нибудь избитого хозяином в Индии слона или замученную обезьяну – и плачет. Старушку с протянутой рукой – плачет.
Если бы могла, она бы помогла всем. Маня откликается на все благотворительные акции. Мешками тащит свою одежду и обувь в хорошем состоянии для пересылки на Донбасс. Было наводнение в Сербии – собрала вещи со всех знакомых и тоже принесла к пункту пересылки.
Я слушаю ее всхлипывания и понимаю, что она изорвала себе сердце. “Во многом знании много печали”. Детям нельзя показывать насилие, это подрывает их психику, вот и Машке – нельзя. Но она никого не спрашивает и смотрит. Репортажи о том, что происходит на Украине.
— Маш, не смотри больше телевизор, а? Или смотри только комедии.
Маня моментально меняется в настроении. Хихикает:
— Эротику.
Смеёмся обе.
— Слушай, мой нашёл какую-то свою однокурсницу в интернете, и завёл с ней шашни, — заговорщицки говорит Маня. – А я знаю пароль к его странице в Фейсбуке и все читаю. Ой, там уссышься…
Смех серебром рассыпается в трубке.
— Она в Питере живёт, художница, вся такая-растакая, интеллигенция. Спрашивает его кем он тут, в Канаде, работает. Ну, а мой не хочет признаваться, что водителем грузовика, пишет: “У меня компания по дальним перевозкам”. Попросил меня его сфотографировать во фраке, чтобы ей показать. Ну, я сфотала. Импозантный такой стоит, в белой рубашке, во фраке, а внизу – семейные трусы. Только она этого не увидит, я его от пояса и выше снимала…
Маня хохочет как нашкодившая девчонка.
— Как ты это позволяешь? А если уведёт?
— Она далеко, в Питере. И вообще, кому он нужен? У него зубы вставные, начальная стадия диабета и мужское достоинство на полшестого.
В следующий раз мы встречаемся с Маней чтобы сходить в японский ресторан. Вижу у Мани – губы странные. Синие и запавшие.
— Я решила накачать себе губы, — объясняет. – Лабутенов нет, пусть хоть губы будут.
Слово “губы” она произносит с украинским “г” — глухим. Теперь представьте себе такой монолог с этим “г”:
— Доктор вкачал мне в губы что надо. А они вдруг начали проваливаться. Я не поняла почему. Я прихожу к нему и спрашиваю: “Где мои губы? Я вам столько денег отдала, где губы?”
Я не выдерживаю и покатываюсь со смеху. Она не обижается.
Мы болтаем о всяком-разном. Маня слушает меня с большим уважением и бесконечно верит. Она быстро перенимает мою точку зрения на то, на се, и это умиляет. Кроткие люди редко встречаются, а поскольку во мне этой черты нет и близко, в Мане она меня просто восхищает. Хочется прижать ее к себе, поцеловать в затылок и сказать: “Какая же ты милая!”
На Маню нашёл хохотунчик.
— А мой-то влюбился в однокурсницу по самые уши… Пишет ей: “Целую твои лепесточки”, представляешь?
Я вытаращиваю глаза. Маня кивает, показывая, что я правильно догадалась.
— И постоянно проверяет, дошла ли она вечером с работы до дому. Пишет: “Я посчитал разницу во времени, ты уже должна вернуться, а ты не вернулась, я волновался”.
— По-моему, это уже too much…
— Да кому он нужен…
— Не скажи, вдруг та фифа захочет в Канаду…
— Не захочет. Он ее спрашивал. Она ответила, что ни за что. Она любит Питер и не хочет в Канаду. Да кому Витька нужен? Мы с ним двадцать лет вместе. Работа у него тяжёлая, скучная, пусть развлекается. На расстоянии.
Потом Маня надолго пропала из виду. Обе мы были заняты и вдруг она звонит. Я даже не поняла сперва кто это. В трубке раздавался рев.
— Наташка! Он ушёл! Виктор! Да, к этой, из Питера. Уехал к ней, и сказал, что не вернётся!
Час я слушаю сбивчивый рассказ, перемешанный с воем. Выясняется, что в один вовсе не прекрасный день муж, который с вставной челюстью и диабетом, заявил, что ему очень стыдно и неприятно это говорить, но он вынужден признаться, что безумно влюблён в однокурсницу, и хочет с ней жить в России. Маня взывала, сын перестал с отцом разговаривать, все безрезультатно. Виктор купил себе белые штаны и уехал к возлюбленной.
— Может, ещё вернётся?
— Наташенька, не думаю, — уже немного успокоившись, говорила Маня. – Я его понимаю… Мы жили уже по инерции. Вроде и никакой любви уже не было. Давно. Так, родственники. А в молодости он меня очень любил – подлавливал на каждом углу, поклялся обязательно меня добиться. И добился. И вот это все прошло. Я его понимаю… Сама виновата. Располнела. А та, крысючка, на каблуках. Снимки ему посылала в красивом белье… А я-то, дура, уши развесила.
— А я тебе говорила, — начала было я и споткнулась. Надо быть последней сволочью, чтобы ворчать теперь.
— Нет, ну ты понимаешь… Он, правда, влюбился и мне было жаль рушить ему эту сказку. Он летал. А он же мне не только муж, а будто уже брат или сын. И я хотела, чтобы он получил немножко счастья… Я же не думала, что он полетит через океан.
Она замолчала, а потом будто заново осознала свою потерю и закричала:
— Наташка, мы были двадцать лет вместе, в двух эмиграциях! Мы поддерживали друг друга, утешали, а теперь все коту под хвост!
Она рыдала.
Я не знала чем утешить и говорила: “Да не бойся… Сейчас та баба узнает, что он не владелец компании, а шофёр, и не захочет с ним связываться… Это ж мезальянс. Да, он тоже учился на художника, но когда это было… Эмиграция его потоптала. Он сейчас Ван Гога от Матисса не отличит. Тебе все равно, а ей — культурный шок. О чем он с ней будет говорить? О ценах на топливо? О том, сколько в каких компаниях платят за милю? И ты говоришь, у него на полшестого… Зачем он ей такой?”
— Это на меня на полшестого! – провыла Маня. – А на нее, может, работает…
Я скорбно замолчала.
***
Прошёл год. Виктор не вернулся. Писал Мане по интернету покаянные письма. Но, говорил, любит Людмилу и ничего не может с собой поделать. Дал Мане код от своего счета в банке, чтобы она выплачивала ссуду за дом. Дом оставил полностью ей. Просил у сына прощения и понимания. Интересовался Маниным здоровьем. Прислал со знакомым, который часто летает из Калгари в Питер по делам, подарки. Мане – золотые серёжки, сыну – куртку с надписью “Россия”. В общем, вёл себя как порядочный человек.
Маня притихла, тосковала. Но ругать Виктора мне не позволяла. “Ну не любит он меня, что, сдохнуть ему, что ли?” – устало огрызалась.
Одно время она начала усиленно следить за собой: покрасила волосы, маленько пособлюдала диету, правда, быстро сдавшись, делала себе невероятный дорогой маникюр в салоне. Ей рисовали на ногтях и бабочек, и лилии, и разбитое сердце. Разве что осетинских пирогов не рисовали. А на плече она сделала татуировку – змейку.
— Портрет нашей разлучницы! – говорила. – Витька столько мне о ней рассказывает, что я ее уже сама люблю.
Смеялась, конечно. Пыталась держать хвост пистолетом.
И ещё, несмотря на то, что Виктор дал код от счета, ей пришлось больше работать. Во-первых, деньги быстро уходили, а он же больше не ездил по калифорниям и аризонам, так что счёт только таял, не пополнялся, а во-вторых, ей было неудобно, что он остался в одних белых штанах в стране, которую давно покинул, и в которой долго не мог найти работу. Шофёром не хотел – стеснялся новой жены, а ни на что другое не брали. Выпал он из российской жизни, да и гражданства не было. Мане было стыдно его “обирать”.
В итоге, Виктор и его пассия решили ехать в Канаду. Не в Манин дом, а купить другой. Благо, у Виктора хорошая кредитная история и ему без проблем дадут ссуду в банке.
— Что и требовалось доказать! – рявкнула я Мане. – Зазноба твоего Вити хотела в Канаду, но ломалась.
Маня промолчала. Ей была обидна мысль, что Витя любит Людмилу, а та его использует. Маня не хотела в это верить. Ей хотелось, чтобы у него все было хорошо. И вообще, если он приедет, с ним иногда можно будет видеться.
Она соскучилась.
***
А потом Маня влюбилась. В молодого кубинца. Они познакомились на кубинском курорте. Я подозреваю, что он был одним из тех парней, что зарабатывают сексуальным обслуживанием туристок из Канады. Но Маня настаивала, что он хороший …
Она влюбилась так, что жила от встречи до встречи с ним. В интернете. А интернет на Кубе дорог. Так что удавалось в лучшем случае поговорить раз в неделю. Маня худела для него, делала ботокс, покупала наряды – чтобы выглядеть в скайпе привлекательной. Она говорила, что у них необыкновенная духовная связь, что их души – родственники во Вселенной, и что это не она придумала, а он ей сказал.
Я смотрела на фото этого хлыща и сомневалась, что он знает выражение “духовная связь”.
Маня то планировала выйти за него замуж и уехать на Кубу, благо сыну уже 18 лет, то бегала по адвокатам, пытаясь узнать, как перевезти кубинца в Канаду. То переживала, что мать парня не даст ему на ней жениться.
Я все думала: зачем 22-летний парень пишет тётке, которая ему почти в матери годится? Зачем морочит голову? И ответ лежал на поверхности. Чтобы переехать в Канаду, как мечтают многие кубинцы, живущие в ужасающей нищете. Или чтобы получать от Мани посылки. Чтобы приезжала и привозила чемоданы подарков.
Маня именно этим и занималась. Ехала на Кубу, гружёная, как мул. Летала только кубинскими авиалиниями – они позволяют больше багажа брать. Брала два чемодана по 23 кг. каждый, на себя надевала по две-три майки (чтобы потом подарить родственницам возлюбленного), украшения (для них же), и только в носу кольца не было.
Мы часами с ней болтались по канадским комиссионкам, покупая вполне хорошие вещи, некоторые даже с этикетками, по бросовым ценам, за сущие копейки. То есть центы. Все на подарки Эстебану.
Потом Маня что-то поняла. Что – я не спрашивала. Видела, что ей неприятно будет это говорить. В общем, закончились и самба, и румба. Но Маня не винила Эстебана.
— Ты же знаешь, какая у них бедность. Разве можно осуждать нищего за то, что он хитрит, чтобы получить новую рубашку? Он хороший мальчик, просто жизнь у них такая…
Я согласилась. Я и сама очень хорошо отношусь к кубинцам. Умные, благодарные, гордые, смелые. Любят русских. А Эстебаново ремесло… Пусть американцам будет за него стыдно.
***
Прошло два года. Маня успокоилась и больше никого не ищет. Сын у неё неожиданно женился. Рано для Канады. Обычно тут годам к тридцати женятся. И Маня ждёт внучку. Радуется.
Сноху очень любит и балует. Называет доченькой и та в благодарность учит русский язык.
Однажды, увидев русский алфавит, Мелани ткнула пальцем в букву “c” и радостно крикнула: “Сука!”. Я удивилась, а Маня залилась смехом.
— Это мы с ней фильмы российские смотрим, а там все “сука” да “сука”. Ну, я ей и объяснила, что это означает самку собаки. А тут, в алфавите, видишь, у буквы “c” нарисована собака. Вот Мелани и подумала, что “сука”.
Когда они сидят за столом, Мелани жмётся к полной и тёплой Мане как зелёный росток к крепкому родному дереву. И Маня делает мне большие счастливые глаза: видишь?
А недавно я узнала, что Маня… дружит с соперницей. Просто Виктор пригласил Маню и сына к себе на день рождения. И встретила бывшую семью хозяина дома Людмила.
— Я увидела, что она волнуется, глаз на меня не поднимает. Бегает вокруг, суетится, угощает… Мне стало ее жалко, — говорит Маня. – И я тогда пошла за ней на кухню, обняла ее и поцеловала. Сказала, что не обижаюсь. Мне показалось, у неё выступили слезы на глазах. А Виктора я, конечно, люблю. И потому хочу, чтобы он был счастлив. Что хорошего он видел в жизни? Две эмиграции вместе пережили…
***