Поэт-песенник, писатель. Родился в 1958 году в Ленинграде. Высшее образование получил в Ленинградском политехническом институте, а среднее музыкальное образование в музыкальном училище. Сочинять стихи начал в 1975 году в качестве автора и исполнителя Ленинградского городского клуба песни, работал в различных ВИА и рок-группах Ленинграда.
Публикации в периодике: «Смена», «Советская культура», «Новгородская правда», «Тюменский комсомолец», «Уральский рабочий», «Новый мир», «День и ночь», «Причал», «Эрфольг», «Дальний Восток», «45 параллель» и др.
Автор текстов более чем 100 песен на музыку Александра Зацепина, Сергея Березина, Аркадия Укупника, Вячеслава Малежика, Валерия Ярушина и других композиторов, в исполнении: В. Легкоступовой, В. Леонтьева, В. Ярушина, В. Малежика, В. Зинчука, Эдиты Пьехи, М. Шуфутинского, групп «Ариэль», «Нескучный сад», «Пламя», и др.
Проживает в Санкт-Петербурге.
Содержание
«Стойкость»
стихотворения
Стойкость
Оловянный солдат из призыва обломанной ложки
на бессменном посту охраняет мячи и матрёшки,
не пугают бойца вой пластмассовых пуль и картечи,
наша форма крепка, не допустим каверны и течи…
Наша форма крепка, и солдат достаётся сынишке,
защищают войска мирный отдых потёртого мишки,
ни к чему выбирать между танком и старой кобылой:
а солдатик — участник боев, и в живых — подфартило…
Да участник боев, и ему отступать не пристало,
сколько их полегло в искорёженных грудах металла?
Не сгорел, не обмяк, не поддался на сладкие речи,
оловянный солдат — он, по сути, такой человечий…
Не красив, не урод, в трудный час не преклонит колена,
не китайский, а тот (из любимых отцом), довоенный….
Оловянных солдат не упрячешь в обшарпанный ящик…
Дай им, Боже, любви, не игрушечной, а настоящей….
Ёжик
Сколько трагичности в мире: туманы и реки…
Ёжики бродят в траве, в городах — человеки,
в тайной надежде отведать душистого чаю,
с другом/подругой вечерние звезды считая…
— Шишел не мышел, — пророчат летучие мыши,
ухает филин, а страхи ночные все ближе…
Слабо фонарик мерцает вдали светлячковый,
отданы: чувства, долги, ожиданья, швартовы…
Кто сбережёт нас в промозглой ночной канители,
ёжиков — стражей тончайших душевных материй?
Кто защитит от простуды, тумана, испуга?
Как хорошо, что мы живы и есть…
Друг у друга…
Ходики
На стене, на гвоздике
жили-были ходики:
жили-были,
жили-были
(точно ходики ходили),
жили-были,
жили-были
(горевали и любили,
провожали и встречали,
дни недели отмечали).
Досаждали только гири:
так тянули и давили,
возвращая к прошлому —
ничего хорошего…
Как-то лопнула цепочка —
встали ходики, и точка:
неразлучны в мире
ходики и гири…
Вот превратности судьбы…
Жили-были,
жили бы…
Дом, который я строил
Дом, который я строил,
был, как водится, мал:
в нем я не был героем,
на Луну не летал,
колдовским баритоном
не тревожил сердец,
не бросал батальоны
под разящий свинец….
Но зато в этом доме,
без дверей и замков,
есть и солнце на склоне,
и погост стариков,
запах хлеба из печки,
нежность близкой руки,
и резное крылечко
на четыре строки.
Помилуй
Помилуй… Бог в улыбке и руке,
а не в иконах в красном уголке,
Он, безусловно, прячется повсюду:
помоет губкой грязную посуду,
под вечер шьёт и штопает носки,
а что Его шаги — они легки,
касания Его подобны чуду…
У тихих вод заросшего пруда
желтеет одуванчик придорожный,
он тоже Бог, и жизнь его проста,
а мы с тобой, выдумывая сложность,
ей воздвигаем гордый пьедестал…
А сколько жить — полгода ли полста?
Под гнетом гирь торопятся часы…
Недолог век у капельки росы,
И по тропинке за крутым холмом
мы к первозданной тишине бредём…
Для грешника такая благодать
со стороны за Богом наблюдать…
Не параллельное
В параллельных мирах мы летим — горделивые птицы,
в параллельных мирах, где не встретиться и не проститься,
в параллельных мирах, постигая вселенский простор…
Параллельность миров разделяют заборы и стены,
сохранив своё «Я», мы возводим преграды из тлена,
ни звонка, ни письма, ни привета, ни взгляда в упор…
Нам дороже Евклид, но правы Лобачевский и Риман,
наше первое: «Ма!» от прощального неотличимо,
мы не ценим счастливых мгновений до крайней поры…
Параллельны миры… Мы как линии в них одиноки,
не транжирьте любовь: быстротечны улыбки и вздохи,
и, пожалуйста, будьте добры, берегите миры!
Ослябя
Кинь камнем слово —
расколешь привычный мир…
Начать ли снова,
чем склеить души стекло?
Иссохли слезы,
ты предан, седой кумир,
толпой бездумных,
воистину повезло…
Один и в поле,
как труден твой каждый шаг:
исколот болью,
под стягом дурных вестей…
Вставай, ты — воин,
прорежет твоя душа
стандарт стандартов,
банальность банальностей…
Заряжен злобой
дуплета смертельный залп,
венец терновый
не скинешь на вираже…
Вставай, попробуй,
коль духом не так уж слаб…
Взлети на небо,
тебя не убить уже.
Невское
Почём времён связующая нить,
что так тонка, а всё-таки не рвётся?
грядёт апрель, и Питер греет солнце,
и ангелу над городом парить…
расстроенный весною лёд хренов,
хрустит как чипс — хвала непрочной жиже,
и, кажется, ливонцы даже ближе,
чем в сумраке тринадцатых веков…
пусть редкий зритель, не сомкнувший ряд,
простится с драмой озера Чудского,
вдруг рыцари в заржавленных оковах
от нас живых потребуют доплат…
суровый край горнил не только меч,
в почёте ковка бодрости, а с плеч
слетание голов… в худой лачуге
куда ценней наличие кольчуги…
представьте, как кровавый супостат
в ваш каплевидный щит ударит, гад,
чуть что, так Александр, ему поклоны
за годы без ордынцев и тевтонов…
рукой подать до неба и печи,
лишь смажем каплей мёда дёгтя бочку,
вдруг Бог услышит, и ссудит отсрочку
(от виселиц куда святей лучи).
но горьким оказался в Городце
медовый пряник: схима и забота,
в народе что? — рыданья до икоты
и скорбные раздумья на лице…
иной апрель, китайская кольчуга,
вопрос не нов, а встанем ли за друга…
что трепетать перед чужой свиньёй,
когда родные ближе? ой-ёй-ёй…
мы снова к Александру — честь, поклон
да здравствует весенний перезвон,
ведь лики на обGooglенном щите – всё те же,
а присмотришься — не те….
Марго
Утри слезу. Лететь не страшно:
покойся, мирное вчера…
В твоём дворе на Патриарших
козла забили опера…
Здесь в суматохе стылых буден
мы были счастливы вполне,
не сомневаясь, что прибудет,
оттуда всадник на коне…
Несясь в полете первозданном
средь мастеров и маргарит,
топили печь моим романом
который хорошо горит…
Всё также с пятачок окошко
и небылицы о коте,
всё та же мёрзлая картошка
на керосиновой плите….
Козлы ворчали и сопели
о стол стучали домино,
а потный человек в шинели
цедил фалернское вино…