Родился в Москве, в рабочей семье в 1954 году. Окончил факультет русского языка и литературы МОПИ им. Крупской (ныне МГОУ), где и защитил диссертацию (1981). Дебютировал в литературе как поэт в 1974 году. Один из самых читаемых авторов России, прозаик, публицист, журналист и драматург, писатель и поэт, чьё творчество вот уже сорок лет привлекает к себе всеобщее внимание. Кандидат филологических наук, почётный профессор МГОУ.
Юрий Михайлович член Союза писателей и Союза журналистов Москвы. Председатель Совета Национальной Ассоциации Драматургов. Лауреат Золотой Бунинской медали, автор бестселлеров «Совдетство», «Гипсовый трубач», «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа», «Небо падших», «Демгородок», «Апофегей», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Козленок в молоке» и многих других. Член жюри Международного Грушинского Интернет-конкурса.
Живёт в Переделкино.
Содержание
Это мой город
Я родился…
В самом центре, в доме на углу Маросейки и Большого Спасоглинищевского переулка, в ту пору называвшихся, соответственно, улицами Богдана Хмельницкого и Архипова. Между делом замечу: теперь в Москве нет почему-то никакой топонимики, связанной с именами гетмана-воссоединителя и замечательного художника-передвижника, жившего именно в этом переулке. Видимо, возвращая старые имена, надо перемещать отменённые названия, если они того достойны, в другие части города. У нас десятки полубезымянных улиц вроде Веерных, Песчаных, Магистральных, Парковых и прочих. А Шолохова из Ново-Переделкино хорошо бы переместить поближе к центру.
Впрочем, для людей, появившихся на свет в советские годы, словосочетание «в этом доме родился… » не совсем корректно. У меня есть такие строчки:
Тот дом, где появился я на свет,
Куда, точнее, прибыл из роддома…
На Маросейку я прибыл из Лефортово, из роддома, выходившего окнами на Немецкое кладбище. Так бывает. А вот вырос я в Балакиревском переулке (район Переведеновки), в общежитии маргаринового завода, там же окончил 348-ю школу. Эти места подробно описаны в моей книге «Совдетство», кстати, по ним уже водят экскурсии москвоведы, людям интересно, где жил и по каким улочкам-закоулочкам бродил мой герой Юра Полуяков. Думаю, теперь, после выхода «Совдетства-2», этот интерес усилится.
Москва моего детства была…
Замечательной! Эта часть старой Москвы, называвшаяся в советские времена Бауманским районом, очень разнообразна. Сохранились дворянские гнезда, например дом, где жил дядя Пушкина — Василий Львович, видный в те годы поэт. Много купеческих домов — каменный низ, деревянный верх. Немало образцов заводской архитектуры конца прошлого века и времён советской индустриализации. Есть прекрасные образчики столичного модерна, например Хлебная биржа, где располагался дом пионеров, куда я ходил в разные, совершенно бесплатные кружки. Здесь же, по обе стороны Бакунинской улицы (прежде Покровской), начиналась рабочая Москва. И мой переулок назван не в честь замечательного композитора Балакирева, а в честь его однофамильца — рабочего пуговичной фабрики, погибшего в перестрелках 1917 года. А вот площадь в честь члена «Могучей кучки» Балакирева появилась в Москве только в 2017-м, после выхода в «Литгазете» моей нашумевшей статьи «Где проспект Ивана Калиты?» о белых пятнах московской топонимики.
И ещё одно воспоминание: Москва моего детства была в значительной степени деревянной и топилась дровами, по переулкам постоянно разъезжала ассенизационная бочка, опустошая обычные в те годы для столицы выгребные ямы. Сегодня той, бревенчатой Москвы уже нет, если не считать исключений вроде музея Виктора Васнецова. Нет и моей 348-й школы с профилями великих писателей на фасаде. Вместо неё современный учебный комплекс, куда я даже боюсь заходить, чтобы не спугнуть воспоминания…
Теперь я живу…
В Переделкино. Мой путь в Переделкино был долог и тернист. Из Балакиревского переулка в 1969-м мы переехали в Бабушкин, только-только ставший частью Москвы. Родителям дали новую квартиру от предприятия. В пяти минутах ходьбы от нашего 5-го Ватутинского переулка начиналось дачное Подмосковье с дореволюционными рубленными теремами, вскоре снесёнными. Рядом был сельский погост, где ещё хоронили покойников из ближних деревень. Теперь все под асфальтом. Я понимаю: город, меняясь, поглощает многое, в том числе и кладбища. Это неизбежно. Но кто мешает нам ставить памятный знак, крест с информационной табличкой хотя бы… Потом, после женитьбы, я перебрался в кооператив в Орехово-Борисово, на Шипиловский проезд, идущий к Царицынскому комплексу по самому краю знаменитого оврага, где теперь горнолыжный спуск. Там мы прожили десять лет и перекочевали на Хорошевское шоссе — квартиру мне как перспективному литератору дал Союз писателей. Из окон с одной стороны был виден памятный камень, установленный на месте падения самолёта Валерия Чкалова, а с другой стороны распахивалось огромное пустынное Ходынское поле, ныне застроенное… Однажды на нем сел циклопический «Антей» — грохот был апокалиптический, а люстры под потолком болтались как маятники. И только в 2001-м мы перебрались на улицу Довженко в Переделкино, вскоре включённое в Большую Москву…
Впервые в Переделкино я попал в 1978 году — приехал в дом творчества писать свою первую повесть «Сто дней до приказа». Потом старался ездить туда каждый год, чаще зимой. Влюбился в эти места. И когда появилась возможность здесь выстроить себе дом, я так и сделал, благо гонорары позволяли. За городом и дышится, и думается, и работается иначе… В последние два года благоустроили парковую зону, устранив последствия чудовищного нашествия древоточца, сожравшего в округе почти все ели… Теперь ходить на лыжах и гулять одно удовольствие. Кроме того, я люблю покопаться в земле, сказываются крестьянские корни…
Если жить в Москве, то…
Только на Красной Пресне, окнами на зоопарк — мечту моего детства. К тому же рядом Дом литераторов, в который я захаживаю без малого полвека.
Люблю гулять…
Везде. Если есть время, я просто брожу по столичным улицам и переулкам, захожу в глубокие дворы, где иногда можно найти много интересного. Иногда, спустя год-два, заходишь в знакомый переулок и разеваешь от изумления рот: перед тобой совершенно неведомый особняк, скажем, в стиле модерн. Откуда он тут взялся? Оказывается, был всегда, его просто отреставрировали, очистили от поздних надстроек, выкрасили в «родной» цвет — и вот перед тобой произведение архитектуры. Я люблю ходить и по советской Москве, по пригородам. Недавно приехал после годичного перерыва на станцию «Матвеевская» и остолбенел: стеклянное здание станции, эскалаторы, вокруг ухоженный сквер, торговый павильон, красиво стилизованный под чугунное литье начала XX века. Зашёл — обильный восточный, судя по продавцам, базар. Купил банку мёда с ростовских пасек. Он, правда, оказался балованным. За этим надо следить.
Любимый московский район…
Люблю Сретенку, Пятницкую, Гончарную, Ордынку, Садовое кольцо, «Аптекарский огород», описанный в моем романе «Гипсовый трубач». В Москве мне нравится Москва.
Нелюбимый московский район…
Таких нет, хотя, конечно, иной раз попадёшь в какую-нибудь Богом забытую промзону и думаешь: как тут люди живут? Но даже там стали появляться скверы, аллеи, уютные дворики, детские площадки…
Любимые рестораны…
Знаете, я человек не ресторанный, из последних посещений запомнился «Воронеж» на Пречистенке. В музеи и театры хожу постоянно, стараюсь не пропускать интересные выставки.
Давно хочу съездить…
Сто лет не был в Кусково. Но доберусь как-нибудь…
Меня можно встретить…
Да где угодно. Например, в книжном магазине на Арбате. Недавно оказался на краю Москвы. Узнали, спрашивают: какими судьбами? Ответил. Стали хвалить свой район, мол, ни на какой центр не променяем.
Моё отношение к Москве менялось…
Как к жене, от острой влюблённости до пожизненной привязанности.
Москвичи отличаются от жителей других городов…
Москвичи разные. И по социальному положению, и по культурному уровню, и по происхождению. Правнуки местечковых евреев, прорвавших унизительную черту осёдлости, — москвичи. Внуки «лимитчиков» 1970-х — москвичи. Дети таджиков, приехавших на заработки в 1990-е и тут осевших, — тоже москвичи. Я коренной москвич, но мои дедушки-бабушки — крестьяне, приехали в столицу с Рязанщины. Одни перед революцией, вторые в индустриализацию. Есть, наверное, в Москве и потомки боярина Кучки, но я с ними как-то не знаком. Чем мы отличаемся от остальной России? Мы избалованы и эгоистичны, хотя добросердечны.
Москва отличается от других мировых столиц…
Ну, у нас лучше метро, у нас лучше продукты, у нас лучшие центры «Мои документы», у нас есть Кремль с Оружейной палатой, у нас лучше мэр, наконец…
В Москве мне не нравятся…
Нелепые новшества, которые вводят иногда, никого не спросив. Вот теперь название следующей остановки объявляют, когда автобус уже отъехал, а раньше говорили, например: «Академия художеств. Следующая — Пречистенка». Пассажир успевал сориентироваться. А зачем в метро над переходами таблички со списком станций заменили разноцветными номерами линий? Кому мешали списки станций? Мне, пенсионеру, по ним ориентироваться проще. Ещё я не понимаю, по какому принципу в столице ставят памятники. Памятник Ростроповичу есть, а Свиридову нет, Плисецкой есть, а Улановой нет, Магомаеву есть, а Лемешеву нет… Бронзовый Окуджава стоит, а великому поэту Аполлону Григорьеву, родоначальнику гитарной поэзии в России, первопроходцу арбатской темы, к недавнему 200-летию даже мемориальной доски не повесили. Как это понимать? Говорят, проблема в финансах, а на Окуджаву дал денег Чубайс. Разве это государственный подход? Смех сквозь слезы.
В Москве мне не хватает…
Улыбчивости и музея славянофилов.
Из интервью для журнала «Москвич Mag» 2022 года
«Напрямки скажу, ребята…»
Стихотворения
***
На фронте нехватка во многом.
Там гибнут, чтоб нам с вами жить.
А может, военным налогом
Буржуев пора обложить?
Прощай суета фейерверков,
Фуршетов и гонок «поршей»!
Теперь у нас новая мерка
И новый порядок вещей.
Наш враг, вероломный и лютый,
Он горло нам выгрызть готов…
Да будут отныне салюты
В честь взятых навек городов!
***
То пиарясь, то позорясь,
Вздор неутомимый нёс
Пресловутый Джонсон Борис —
Альбионский альбинос.
Чем дурнее, тем речистей, —
Он ещё поистерит,
Прежде, чем совсем очистит
Тот дурдом на «Даун-стрит».
***
Напрямки скажу, ребята,
Ляпну, точно на духу:
Что-то русских маловато
И в эфире, и вверху,
И в искусстве, и в науке…
Даже злость порой берет.
Взял бы кто-то на поруки
Скромный титульный народ!
***
Герои полгода воюют,
В крови продвигаясь вперёд.
А кто воровал — тот ворует.
А кто предавал — предаёт…
Шесть месяцев русские дали
Объяты смертельным огнём.
Тревожно сияют медали,
Которые мёртвым даём.
Войной окончательной пахнет,
А мир болтовнею объят.
Когда же Царь-пушка бабахнет?
Царь-колокол бухнет в набат?
Парад Победы
Зачем анафемой грозите вы России?
А. Пушкин, «Клеветникам России».
Я стою на трибуне парада
Как соратник, а не ротозей.
Справа – красной гробницы громада.
Слева – славы имперской музей.
Эта площадь хранит отпечатки
Победительных майских шагов,
И вослед им гремит по брусчатке
Поступь праздничных сводных полков.
Их движение неудержимо.
Содрогаются стекла окрест.
И во славу российского Крыма
Марш «Славянки» играет оркестр.
Мимо с предупредительным гулом
Проплывает родная броня,
И своим мироточащим дулом
Танк новейший глядит на меня.
Промелькнули в нижайшем полете
Истребители.
Головы вжав,
Перешёптываются в заботе
Атташе надоевших держав.
Эта мощь рождена не для страха.
Для покоя.
И помня о том,
Как дымилась руина рейхстага,
Не грозите нам грязным перстом!
2015
Бессмертный полк
В день пресветлый портреты героев
Мы проносим под сенью Кремля.
Победив и Отчизну отстроив,
Вы ушли.
Но сырая земля
Отпускает вас в этот великий,
В этот горький и радостный час:
Из могил поднимаются лики
И с надеждою смотрят на нас…
Мы идём!
Даже литр в организм закинув,
Ни в каком горячечном бреду
Я не грезил, что пойдут на Киев
Русские по мартовскому льду.
Но, к одним и тем же автоматам
Примыкая смертные штыки,
Осеняясь нашим общим матом,
Сшиблись братья, а теперь — враги.
Мы идём! И в схватке оголтелой,
Не жалея крови и трудов,
Свастику железом срежем с тела
Матери всех русский городов!
***
Сегодня, вы слышали, День доброты?
Не знаю, любезный читатель, как ты, —
А я заявляю (пусть мне повредит),
Что зол и на наше начальство сердит!
Наверно, обычай у власти таков —
Держать население за дураков.
И только когда уже к стенке припрёт,
Призвать на подмогу безмолвный народ.
Но крутится мысль — я гоню ее прочь:
А если народ не успеет помочь?
13.11.22.
***
Снаружи холодно и мглисто.
Налью-ка я себе вина.
Сегодня день артиллериста.
И памятью душа полна.
Когда-то, жизнь меняя круто,
Повестку вдруг вручили мне.
Я заряжающим стал — с грунта
В чужой далёкой стороне.
Ходил, как водится, в наряды,
А на плацу в кровь ноги стер.
Таскал в полцентнера снаряды
И впихивал на транспортёр.
«Акация» не куст, поверьте,
А гаубица — высший класс!
Доныне самоходки эти
Воюют с честью за Донбасс.
К земле припав в дыму горячем,
Вминая грохотом виски,
«Акация» снарядом зрячим
Врага разносит на куски.
… Промчалась жизнь, как поезд мимо.
Заждался Вечный Судия
А все ж от грунта, почвы милой,
Не оторвался, вроде, я…
19.11.22.
——————— оОо ———————-