Родился в 1956 году в городе Кутаиси (Грузия). Поэт, прозаик, бард. Образование высшее техническое. С 1979 по 1985 жил и работал в Казахстане, в городе Ермак. В 1986 и 1987 годах – лауреат городских фестивалей авторской песни. Лауреат Грушинского фестиваля 1987 года. Член жюри фестиваля им. В. Грушина, Ильменского фестиваля и Международного Грушинского Интернет-конкурса.
Публикации: в газетах «Путь» – г. Ермак, «Ленинская смена» – г. Алма-ата, «Гудок» – г. Москва , «Ленинец» — г. Уфа , в литературных альманахах «Бельские просторы» и «45 параллель» Автор нескольких книг стихов и прозы. Технический директор фестивалей «Агидель», «Малиновый аккорд» и клуба авторской песни «Белый ворон». Автор сборников стихов и песен «Недосказанные слова», «Спираль», «Вселенские ножницы», романа «Прощай, салага!».
Служил на флоте, работал на железной дороге, в жилищном хозяйстве, на радио. Ветеран подразделений особого риска.
Живёт в Уфе.
«Тихо, в полголоса»
Стихотворения
***
Сдвигается время куда-то,
былые пределы поправ…
Не веруй в попутные даты
и парус потрёпанный правь.
Ещё не опознаны дали,
огни маяков не видны,
хоть к небу кораблик вздымали
упругие гребни волны.
Там беды хватали за горло,
там кровь холодела в висках,
и слово, звучавшее гордо,
не сковывал низменный страх.
Не веруй в попутные даты —
Секундою зря не сори.
Сдвигается время куда-то,
и склянки поют до зари.
***
Однопутка. Поезда
то туда, а то оттуда.
Люди едут кто куда.
На столах в купе посуда.
Проводницы носят чай.
Карты, книги, разговоры.
Между «здравствуй» и «прощай» —
два шага по коридору.
Люди едут кто за чем —
кто на юг, а кто на север,
кто на время, кто совсем.
За окном полынь да клевер.
Однопутка. Свет луны.
Мерный стук колёс о стыки
стих давно уж, но видны
Промелькнувших судеб блики.
Утекает дней вода…
Я не еду никуда.
***
Ах, какие чудеса
эти ваши словеса!
В них и светится, и дышит
предрассветная роса.
Кабы мне вот так писать,
букву с буквою вязать,
смог бы многое, наверно,
я тогда порассказать:
как под лёгким дуновеньем ветерка
камыш поёт,
как из крохотных мгновений
утро дню одежды ткёт,
как одежды те сжигает
на костре своём закат,
как, загадочно мигая,
искры звёзд в ночи дрожат.
Отчего живу, спеша,
отчего пишу, греша,
почему она такая непонятная —
душа.
***
Только бы успеть выдохнуть,
прохрипеть, прошептать главное…
Потому и прошу: вы-то хоть
пожелайте мне бурь в плаванье.
Кораблям поутру грезится:
рвутся с кнехтов концы швартовые.
Им бы носом в волну врезаться,
позабыть про огни портовые.
И, скрипя на ветру мачтою,
парусами поймать явное:
как бы шторм ни пугал качкою,
мы в желаньях своих — равные.
И даётся нам всем поровну.
Брать, не брать — это дело каждого.
Кто корону возьмёт, кто борону,
кто трусливое, кто отважное…
И в любовях своих — равные,
мы под небом одним маемся.
Для того чтоб сказать главное,
для того чтоб успеть покаяться.
***
Льву Малыху
Я сегодня в меру гордый,
независимый и клёвый.
Я несу свои аккорды
на смотрины другу Лёве.
Новый опус гениален,
в этом я уверен на сто.
Риск почти что минимален,
я великий бард — и баста.
Лёва это понимает,
поглядит и скажет: «Знаешь,
песни путной не бывает,
если пальцев не сломаешь».
Я, конечно, верю Лёве
и не строю кислой морды.
Я уже почти не клёвый
и какой-то весь не гордый.
Независимо от стажа
независимость теряю.
Лёва — друг, он слова «лажа»
на мой счёт не применяет.
«Сыровато, серовато…» —
пел когда-то Клячкин Женя.
«Всё вторично, вчеровато,
а хотелось бы движенья.
Новизны. Она, Витюша,
в песне лишней не бывает».
Он берёт гитару: «Слушай…»
и Витюшу добивает.
Я бреду домой счастливый.
Хорошо, что друг есть — Лёва.
Он не гордый, не ворчливый,
независимый и клёвый.
***
Разучивает лето дожди по голосам,
наивно полагая, что песня будет долгой.
Три радужных куплета — три месяца, а там
умолкнет дружный хор, ветрами сбитый с толку.
Так будет непременно, но после, а сейчас
не стоит предаваться унынию и скуке,
пока за облаками рождаются для нас
торжественных кантат ликующие звуки.
Обычные три ноты — мелодия проста,
но каждый такт исполнен возвышенного смысла.
Прочтённая украдкой с кленового листа
она звучит, чтоб мир однажды сделать чистым.
Уверенным мажором вступает сводный хор,
по случаю надевший зелёные одежды.
Взмахнёт упругой веткой незримый дирижёр,
и глубина небес засветится надеждой.
***
Когда накопятся обиды
и перельются через край,
вчерашней сказке не завидуй, —
играй на дудочке, играй.
Вдыхай в её пустое тело
невзгодам, выпавшим назло —
нелепо с виду, неумело —
души бессмертное тепло.
Её мелодию простую
не заглушит вороний грай.
Но и на то не претендуя,
играй на дудочке, играй.
Живи, не думая о плате,
живи без жалости к себе.
Ничьё богатенькое платье
не примеряй к своей судьбе.
Когда сойдут к тебе и скажут,
есть две дороги — выбирай,
не устрашись небесных стражей —
играй на дудочке, играй.
***
Даше
Метёт листвою золотой
осенняя заря.
Не торопись, октябрь,
постой
срывать с себя наряд.
Пока твои шаги шуршат, —
по небу синь разлей.
Ещё натерпится душа
глуши пустых аллей.
Казаться будет:
не согреть
ни памяти, ни рук,
и нестерпима круговерть
прощаний и разлук.
Ещё обжечься предстоит
нещадным льдом утрат.
Ещё не собран в мегалит
песок у счастья врат.
Ещё не названа цена
единственной любви.
И жизнь
как будто в дар дана,
и рана не кровит.
Пока не кажется пустой
надежда на весну,
не торопись, октябрь,
постой:
мгновенья не вернуть.
***
Когда не встречен
главный человек,
зря прожиты:
минута,
годы,
век.
Дожди шумели,
падали снега,
плыла по речке
стылая шуга,
и день, и ночь,
и по утру заря…
Всё — зря.
Жизнь прожита.
Фальстарт,
пустой забег.
Беда —
не встречен
главный человек.
***
Как мало времени дано
на обретенья и потери,
на нашу веру и безверье.
Как мало времени дано
нам на любовь и неприятье,
на отчужденья и объятья.
Как мало времени дано
на скрытность и на откровенье,
на боль, на муку, на терпенье.
Как мало времени дано
нам на грехи и покаянья,
на чуткость и непониманье.
Как мало времени дано
нам на ошибки и просчёты,
на блажь и на сведенье счётов.
Как мало времени дано,
чтобы осмыслить сущность круга,
чтобы узнать друг в друге друга.
Как мало времени дано
на соглашенья и отказы.
на постиженье этой фразы —
КАК МАЛО ВРЕМЕНИ ДАНО.
***
На кофейной чёрной гуще
не гадай, не ворожи.
Срок, который нам отпущен,
надо попросту прожить.
Можно спорить бесконечно,
как, да с кем, да почему,
говорить о смысле вечном,
непонятном никому.
Заплетая ум за разум,
подвергать сомненью суть,
и при всём при том ни разу
не прервать фатальный путь.
Низведя судьбу до точки,
когда некого винить,
всё сгущается до строчки:
Надо было просто жить.
И рожденному в сорочке
точки той не миновать.
не положено отсрочки,
и сначала не начать.
***
Жарче, чем солнце в ярости,
плещущее протуберанцами,
могут быть поцелуи
юных проказниц Падуи.
Будет что вспомнить в старости:
ночи с вином и танцами.
Чем ты рискуешь, мальчик мой,
с ними в постели падая?
Блекнуть твоим фантазиям
в буйстве ночного празднества.
Что им, убогим, снилось,
даже из тех, что лучшие?
Это страна Экстазия
льнёт, обвивает, ластится.
Ты ей отдайся, мальчик мой,
больше не будет случая.
Сердце твоё оплавится
Кровью, внутри вскипающей.
И, прикоснувшись к истине,
губы твои обуглятся.
Падуя. Мне б отправиться
нынче туда. Я — знающий.
Не заблудиться полночью
в узких и гулких улицах.
Только твердит упрямая
память — змея ползучая:
больше не будет случая,
больше не будет случая.
***
Крутись, крутись, веретено,
свивай тугую нить.
Взывает ветер за стеной
все ставни отворить.
Но крепок кованый засов
и теплится очаг.
И, если ты к беде готов,
повержен будет враг.
Крутись, крутись, веретено —
не время горевать.
Пусть на дворе темным-темно,
и каждый путник — тать.
Дождёмся проблеска зари.
Каким бы ни был враг,
пока в дому свеча горит,
повержен будет мрак.
Крутись, крутись, веретено.
В любые времена
не будет вдоволь нам дано
ни пищи, ни вина.
Но не вини лихие дни,
вины их в этом нет.
На лютне струны подтяни,
и воцарится свет.
***
До будущей весны теперь не стает снег.
Меж вымерзших домов, блуждая, эхо тонет.
Качая чью-то тень уже который век,
распятый на столбе фонарь чуть слышно стонет.
Согреться б у огня, расслабиться, понять,
что обречённым жить смирение зачтётся.
Как глупо всякий раз на холода пенять,
как жалко, что понять никак не удаётся.
Пора менять пальто. Надежды никакой
растолковать зиме, как этот снег некстати.
что нам ещё совсем не время на покой
и рано расправлять уныния кровати.
Пора менять пальто и думать об ином,
печалей и невзгод вокруг не замечая.
Но чью же это тень фонарь, что за углом,
все ночи напролёт качает и качает?
***
В. Ланцбергу
Тихо, вполголоса, о сокровенном —
так, чтоб расслышали те,
что на краю необъятной вселенной
ждут этих слов в маете.
Медленно-медленно, строчку за строчкой
всё повторить не спеша,
не погрешив не единою точкой,
это посланье верша.
Тихо, вполголоса, без напряжения —
шёпот слышнее вдали —
непостижимой души отражение
тёплым мерцаньем пролить.
Для бесконечного нет расстояния.
Нам отпуская грехи,
тихо, вполголоса, как покаяние,
Ланцберг читает стихи.
***
В озябших пальцах октября
снежинка первая не тает.
О чем он, ветреный, мечтает,
газон поникший серебря?
Опять зима на мой порог
без приглашения и стука.
Невыносимая разлука,
и вместо слов — в устах парок.
Твоё нелепое «прощай»
на фоне крайности природной
по сердцу льдинкою холодной
царапнет будто невзначай.
Я больше верю октябрю,
его приходам и уходам,
его белёсым небосводам,
от глаз скрывающим зарю.
Я больше верю холодам,
что между нами просочатся.
тем чудесам, что не случатся
назло неверующим нам.
***
Пока ещё невнятен звук
Среди шумов, теней и пятен.
И всплеск волнующихся рук
невидим, но уже понятен.
И повинуется уже
едва заметному дыханью
лежащий глубоко в душе
росток несмелый состраданья.
Всё ощутимей и больней
он пробивается наружу,
и звук, вибрирующий вне,
его корням, как влага нужен.
Слова и ноты — дети мук.
Какая в вас сокрыта тайна?
Вы — мой хронический недуг,
а все болезни не случайны.
В каком горячечном бреду,
ища дорогу по наитью,
я снова вместе вас сведу?
Не знаю.
Только не молчите.
***
Как безмятежно в сознании спит —
точно перо на руке птицелова —
незащищенное тихое слово.
Дунь — и оно полетит.
Непостижимо, откуда-то вдруг
нота случайная в мир просочится.
Звонкою каплей в окно постучится
прежде неведомый звук.
Так появляется первый куплет,
жаждущий стать удивительной песней,
автор, которой пока что безвестен.
Будто совсем его нет.
Нота за нотой — отлив и прилив.
Слово за словом, строка за строкою,
не оставляя друг друга в покое,
вместе вольются в мотив.
Так, оторвавшись от пальцев, едва
сделав глоток долгожданной свободы,
тает стрела в глубине небосвода.
Что ей теперь тетива?
Знай, птицелов, что всему вопреки
лучшая песня пока что не спета.
Главный вопрос не имеет ответа.
Птичка спорхнула с руки.
***
Когда тебе за шестьдесят,
а впереди ни зги,
на шее камнем не висят
ни слава, ни долги —
легка походка, светел взгляд,
дороге нет конца,
и ты секунде каждой рад,
в отличье от юнца.
Когда тебе за шестьдесят —
ты знаешь цену злу,
и как обидно дни горчат,
упавшие в золу.
Ты знаешь: жизнь пошла в распыл,
считая от пелён.
Хотя ты в ней, бесспорно, был
добром не обделён.
Когда тебе за шестьдесят —
ни в чём себе не лги.
И пусть друзья тебе не льстят
и не простят враги.
Не доверяй считать судьбе
тобой прожитых лет.
Люби и верь. Представь себе:
другой дороги нет.
***
Вот так,
однажды истончась,
зима закончится внезапно.
Ах, как захочется назад,
но
в иголку ниткой не попасть.
Так пряжею
из прежних чувств
узор причудливый не вышить.
Как ни старайся —
не расслышать
шагов по снегу ломкий хруст.
Там пар из уст
и холод густ,
бесцветен свет
и воздух пуст.
Там мы красивы и юны.
И влюблены.
***
Всё ярче и теплей
предчувствие весны.
Несбывшиеся сны
острее и тревожней.
И в то, что с первых дней
снега обречены,
пожалуй, только им
поверить невозможно.
А помнишь чистоту
и торжество небес?
Нагой, продрогший лес
и нас в оковах буден?
И падал, падал снег,
как чудо из чудес.
И знать мы не могли,
когда про что
забудем.
***
Когда-то, рано или поздно,
но промедления не жди:
ты будешь встречен и опознан
по стуку гулкому в груди.
И промелькнут года и лица,
как табуны в седых степях.
И никуда уже не скрыться
от стрел, нацеленных в тебя.
Не уповай на встречный ветер,
на даль, на сталь, на щит, на быт…
Нет никакой брони на свете,
что стрелам этим не пробить.
***
Мне б выдох на лету
поймать и удержать.
Пылинкой на свету
в окне твоём дрожать.
Быть отблеском зари
в глазах твоих с утра.
Молчать, и говорить,
и слышать. Как вчера.