Перейти к содержимому

ВЯЧЕСЛАВ ХАРЧЕНКО 2

Член Союза писателей Москвы. Родился в 1971 году на Кубани, детство и юность провёл на Камчатке, закончил механико-математический факультет МГУ и аспирантуру Московского Государственного Университета леса, учился в Литературном институте имени Горького.
Публикации в журналах «Новая Юность», «Арион, «Знамя», «Эмигрантская лира», «Крещатик», «Октябрь», «Волга», «Новый Берег», «Зинзивер», «Дети Ра», «Литерратура», «Филигрань»,  и др. Автор четырёх книг прозы.
Лауреат Волошинской литературной премии (2007) и премии журнала Зинзивер» (2016, 2017, 2021). Рассказы неоднократно входили в короткие и длинные списки различных литературных премий «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна», «Русский Гулливер», премия имени Фазиля Искандера и др. и переводились на немецкий, китайский и турецкие языки.
Живёт в городе Симферополь.

«Чёртова дюжина»

1 Не спи, не спи художник

Погода стоит отличная, так что можно пить кофе в парке. Ко мне на лавочку подсела девочка лет двенадцати с мороженым. Рядом много свободных лавок, зачем села ко мне непонятно. Посидели, помолчали. Подошли голуби, и я стал их кормить семечками.

— Они больше булки любят, — сказала девочка.

Я посмотрел на голубей. Голуби Москвы, откуда я приехал в Южный город, любили все. Они ели даже чипсы и гамбургеры, запивая колой. Оглядел окрестности, в принципе булки продавались рядом в булочной, но мне было лень идти ради голубей в булочную.

— Может семечки тоже едят, — сказал я.
— Плохо едят, — ответила девочка. Голуби активно клевали семечки.
Девочка подумали и произнесла:
— Мы их вчера рисовали в классе.
— Так ты художник, — улыбнулся я.
Девочка продолжала лизать мороженое.
— Не спи, не спи художник, — процитировал я.
Девочка поперхнулась мороженым:
— А мама говорит надо спать.

Я задумался. Теперь мне предстояло объяснить маленькой девочке, почему художник не должен спать.

— Ну это фигурально,- говорю.
Девочка совсем перестала лизать мороженое. Видимо я переборщил со словом фигурально.

— Я говорю – это понарошку.

Похоже нынешнее поколение и слово «понарошку» не знало.

— Да дядя, — девочка, доела мороженое, выкинула палочку в мусорку и пошла в глубь парка, — не зря мне мама говорила не разговаривать с взрослыми.

2 Печатка

Я давно не занимаюсь бизнесом. Все мои потуги остались в далёких девяностых, когда я играл на бирже и покупал акции российских предприятий.
А тут в доме завелась моль. Она приехала с какими-то крупами и сначала жила в жестяных контейнерах, а потом, когда любимая жена Лена варила пахучую рассыпчатую гречку, проникла в одёжный шкаф.
Мы с Леной в страхе начали разбирать вещи: шубы, пальто, дублёнки, костюмы, и под ворохом всего этого ужаса я обнаружил слегка поеденный молью бордовый бандитский пиджак — наследие лихого, но радостного времени.
Я аккуратно вынул пиджак из шкафа, внимательно и придирчиво осмотрел его, отряхнул с плечиков пыль, чихнул, сглотнул, напялил на себя и подошёл к зеркалу: во я какой!
Как ни странно размерчик подошёл.
Я достал из закромов родины золотые цепь и печатку. Цепь лихо обвила мою потяжелевшую забыченную шею, а печатка с камешком, к сожалению, не налезла на указательный палец. Все-таки фалангу со временем раздуло. Я хотел положить печатку обратно, но Лена зачем-то сказала, что в принципе кольцо можно расточить у ювелира.
Утром 3 июня 2017 года в субботу я попил кофе в автомате ветеринарной клиники и пошёл с печаткой в ювелирную мастерскую, которая находилась на пересечении улиц Судакова и Таганрогской.
Было тихо и воздушно. С юго-востока дул лёгкий небольшой радостный ветерок, медленно и степенно колыхались деревца, упоительно пели соловьи, прыгали по кустам воробышки, и мне казалось, что моя сорокапятилетняя жизнь все-таки имеет какой-то смысл и проходит не зря.
Ювелиром оказался молодой безусый азербайджанец. Он долго рассматривал мою печатку, косил на красный блестящий камешек, а потом сказал, что до двадцать третьего размера расточить получится, но очень сложно и можно повредить камень. Я подумал и согласился. Юнец после каких-то дерзких манипуляций с молотком и зубилом вернул мне расширенную печатку, и я натянул ее на указательный палец правой руки.
Покупая же сигареты «Ява золотая» в табачном ларьке я заметил, что этот деятель неудачно сделал работу: камень треснул.
Это было горе. Большущее горе. Потому что именно так пропадают настоящие воспоминания, и теперь моя юность на расстоянии видится никчёмной и ненужной, как первая ушедшая настоящая любовь.
Я долго сидел в парке имени Чехова на крашеной лавочке, ел мороженое и курил сигареты, наблюдая за молодым поколением, радостно раскатывающим на роликовых коньках и скейтах. Мамочки и бабушки водили своих детей и внуков по тенистым аллеям, мне хотелось что-то сказать им, но я не знал, что я могу сказать, а главное не понимал, зачем нужно что-то им говорить.
Ближе к обеду мне захотелось есть, и я побрёл домой. У магазина «Дикси» стояла беззубая бомжиха Черепаха, протягивая проходящим для мелочи пустую консервную банку, которую она сжимала в грязных ладошках.
Я бросил Черепахе пятак, но моя расширенная азербайджанцем печатка соскользнула с моего указательного пальца и громко звякнула о дно банки. Бомжиха Черепаха благодарно и изумлённо схватила перстень и натянула себе на большой палец. Под лучами яркого солнца заблестел красный камень. Его призывный цвет так подходил под алые губы бомжихи.
Я не стал забирать печатку у Черепахи и пошёл домой.
День только начинался.

3 Зефир

Долгая жизнь в Москве научила меня бороться с супермаркетами. Вот например купил я зефир ванильный, а жене нужен шоколадный. Так и говорит:
— Нужен шоколадный.

Я иду в магазин и заявляю:
— Обменяйте мне зефир ванильный на зефир шоколадный.
— Не будем, — отвечает мне кассирша.
— С чего бы?
— Не будем и все.
— У меня чек есть.
— Не будем, — твердит кассирша.

Но в Москве я знаю волшебное слово:
— А уголок потребителя у вас есть?

Кассирша замолкает.
— А закон о защите прав потребителя у вас висит.

Кассирша бледнеет.
— А сейчас будем снимать кассу.

Кассирша подпрыгивает и меняет ванильный зефир на шоколадный.
В Южном городе всё не так.
Я говорю об уголке потребителя, законе о защите прав потребителя и требую снять кассу.
Плотный южный кассир не реагирует. Потом немного помолчав говорит:
— Снымай.

Если честно, я не знаю, как снимать кассу, я вообще не знаю, что это такое.
Кассир похоже тоже.
Какое-то время мы смотрим друг на друга.
Понимая что я не понят, я начинаю мямлить:
— Мне бы зефир шоколадный.

Кассир что-то цыкает и меняет зефир.

4 Спасти Россию

В «Независимой газете» первый раз я пытался опубликоваться в 1998 году. Это была единственная газета, которую я в то время читал. В тот год случился дефолт, и моя брокерская контора, в которой я торговал акциями разорилась. Разорилась ещё куча брокерских контор и инвестиционных компаний, государство заморозило облигации государственного займа и кинула кучу банков и иностранных инвесторов. Если бы Лужков построил Москва-Сити чуть раньше, то можно было бы наблюдать, как из него падают финансовые воротилы, как в Великую депрессию в США вылетали брокеры из окон небоскрёбов Манхеттена.
Поэтому я не вылетел, остался жить и пытался найти работу. Работы конечно не было, и тогда решил написать план спасения России, раз уж себя я прокормить не мог. На оставшиеся деньги я зачем-то купил не компьютер, а электронную печатную машинку, над планом я думал месяц, набил его за неделю, и, хотя перепечатывал три раза, все равно получилось с ошибками: «Фбрики рабочим», — писал я. «Змлу- крстянам», — писал я. «Капитал – бркерам», — вещал я.
Я помню, как приехал на Мясницкую и прошёл в уютное советское помещение. Меня встретила секретарша в летах.
— Чего вам, — спросила она.
— У меня материал, — ответил я.
— Давайте, — сказала секретарша.
Она взяла у меня листы бумаги и быстро пробежала их глазами. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Видимо она повидала многое.
Потом она положила материал в красную папку и что-то записала в толстый журнал. Папка мне показалась подозрительной. Почему красная?
Секретарша отвернулась от меня к окну. Я стоял, стоял, а потом кашлянул:
— Кхе.
Секретарша обернулась:
— А, вы ещё здесь.
— Да.
— Чего вы хотели?
— А когда вы напечатаете, — спросил я.
Секретарша записала мне на обрывке газеты номер телефона.
— Звоните.
Я честно звонил три раза. Не брали трубку. Потом два месяца покупал «Независимую», чтобы посмотреть, не вышла ли моя статья. Потом опять звонил. На десятый раз трубку взяли.
— Вы кто, — спросили меня.
— Харченко, -ответил я.
— И чего вы хотите.
— Вы статью мою напечатали?
На той стороне закряхтели, было слышно, как листают журнал.
— Не взяли в печать.
— Чего, — переспросил я, я не мог представить, что план спасения России никому не нужен.
Трубку положили. Послышались гудки. Я шёл домой от автомата красный, в чудовищной тоске, мне казалось, что разверзся мир.
Пройдёт 12 лет и «Независимая» напечатает мои рассказы, потом возьмёт интервью, но пройдёт это как-то буднично. Я уже никогда не почувствую, как разверзся мир.

5 Зубной

У меня разболелся зуб. Реагирует на холодное и горячее – явно пульпит. Промучился ночь. Под утро даже челюсть закрыть не могу. Болит и болит, то есть только рвать нерв.

А нервы у меня глубокие, не как у нормального человека. Лучшие стоматологи Белокаменной и Культурной столицы обломали на моих нервах зубы, а тут пошёл по ДМС. Чего бы не сходить по ДМС, если есть бесплатный ДМС.

Сначала я звонил в страховую компанию, и они уточняли могу ли я рвать нерв по ДМС. Могу. Потом мы искали стоматологическую поликлинику, по которой по ДМС я могу вырвать нерв. Нашли.

Позвонил:

— Аааааааа, — ору, — у меня болит зуб.

— Приходите, приходите, — щебечут на том конце.

— Только мне по ДМС.

Затихли.

— А вы в страховую звонили.

— Звонил, — говорю.

— И что они сказали.

— Что можно у вас по ДМС.

— Странно, — проворчали на той стороне, — надо выяснить.

— Блин, — ору, -да я готов и так заплатить, примите.

Оживились:

— Приходите, приходите, конечно.

Пришёл, мрамор зелёный, лепнина зелёная, бахилы салатовые под цвет мрамора.

— Мне говорю зуб по ДМС.

— А, это вы.

Начинают звонить в страховую, типа Вячеслав Анатольевич пришёл по ДМС, а есть ли у него ДМС, а есть ли у нас с вами договор о ДМС, что же вы не сказали, что есть ДМС.

Достали кипу бумаг (болел ли я ковидом, персональные данные, адреса, патологии, болячки) – подписываю, а зуб болит.

Подписал, повели в кресло. Милая девочка лет 14-ти долго смотрела мне в рот.

— Ой, — говорит, — а у вас полчелюсти нету.

— Конечно, — отвечаю, — мне 50 лет.

— Аааааа, — протянула, — болит, — и ткнула в больной зуб молоточком.

Я аж подпрыгнул в кресле.

— Болит, — кричу.

— Может рентген сделаем?

— Да уж сделайте.

Повели на рентген. Сняли, опять усадили.

Слышу, как за стенкой идёт консилиум: удалять, рвать нерв, пульпит, десна вспухла.

Заходят трое, долго втроём смотрят в рот. Самая старшая (лет 18-ти) говорит:

— Надо нерв рвать.

— Да, да, — киваю.

Ну консилиум ушёл, оставили четырнадцатилетнюю.

Вколола заморозку, жужжит бормашиной.

Жужжит, жужжит, жужжит. Полчаса жужжит. Бросила все убежала.

Опять слышу за стенкой:

— У него нет нерва.

— Как нет?

— Должен быть. Посмотри.

Входит опять консилиум. Долго смотрят в рот.

— У вас нерв-то есть, -спрашивают.

Мычу, рот-то занят.

Принесли микроскоп. Ищут втроём нерв. Принесли длинные иглы, тыкают в рот. Нерва нет.

— Зови Якова Самуиловича.

Через полчаса приходит шаркающей походкой полуслепой дряхлый Яков Самуилович.

Вчетвером смотрят в рот. Яков Самуилович опять долго смотри на снимок.

— Ого, — говорит.

— Чего, — мычу.

— Нервы на три раза ниже стандарта.

— Да, да, — кричу, — у меня нервы глубокие.

— Ну-ка, — Яков Самуилович с силой тыкает мне иголкой в рот.

От боли я подпрыгиваю из кресла до потолка.

— О сука, — кричит Яков Самуилович, — есть, нащупал.

— Аааааа, — ору я.

Яков Самуилович дряхлой рукой делает одно легкое движение, и мой нерв трепещется в его руке.

-Фууууу, — консилиум вздыхает, все расходятся.

Четырнадцатилетняя врачиха говорит:

— Ну до завтра.

— Чего до завтра, цементируйте, — еле языком ворочаю в слезах, а она аппаратом каким-то у меня во рту пикает.

— Завтра зацементируем, больно глубоко, лекарство поставим и завтра приходите, а то всю клинику всполошили, лучшие умы задействованы.

— Извините, — плачу, — извините.

— Ничего, ничего, завтра мы вас ещё, как гуся, нашпигуем, — и улыбается.

6 Краб

В советском детстве я жил на Камчатке, а поэтому красную браконьерскую икру я ел ложкой, а в окрошку вместо докторской колбасы моя мама клала мясо камчатского краба. Он свободно продавался в магазинах Океан в виде двухметровых клешней по 7 рублей килограмм, что при северных надбавках и средней зарплате в 300 рублей в месяц было доступно. Клешни надо было правильно разрезать ножницами (по обратной стороне, где нет пупырышек) и достать красно-белое мясо. В 16 лет я приехал учиться в Москву, краба здесь не было, да и честно конец восьмидесятых был голодным, как и девяностые, но где-то после реформ Гайдара в магазинах все появилось, хотя и по бешеным ценам.

И вот в году 1998 я зашёл в магазин и увидел в продаже крабовое мясо. Оно было по виду точно такое же, как и в моем камчатском детстве, красно-белое, рассыпчатое, правда не в клешнях, и когда я его покупал для своей первой любви, то был уверен, что покупаю именно краба. Жили мы тогда на ее съёмной квартире и вот я пришёл с работы и прямо с порога заявил, что купил редкого дефицитного краба по бешеной цене.

Алена обрадовалась, поцеловала меня, долго не понимала, как его есть, я объяснил, мы зажгли свечи открыли Арбатское вино, включили Джо Дассена, Алена жевала краба с чуть прикрытыми глазами и сладострастно охала. Тот вечер я запомнил надолго, это был вечер пламенной любви. Единственно, когда я жевал краба, то мне его вкус показался странным.

Утром я внимательно изучил упаковку с помощью английского словаря. Оказалось эта продукция японского рыбпрома была аналогом краба и была сделана из минтаевой муки. Я ничего не сказал Алёне, быстро выкинул упаковку, а Алена надолго запомнила тот вечер и ещё не раз вплоть до нашего расставания вспоминала его.

7 Редактор

У каждого редактора, достигшего 50-ти летнего возраста и находящегося в профессии лет 25 бывает материал, который он не хотел бы печатать, но все-таки напечатал.

Утром Сидорову было удручающе плохо. Во-первых, он плохо спал, во-вторых, он вчера немного выпил, а в-третьих, он вспомнил рукопись Тымерланского.

Тымерланского он знал 23 года. Первые его рассказы были блистательны, и Сидоров с удовольствием их печатал, но постепенно, как-то исподволь рассказы Тымерланского становились все хуже и хуже. Чем больше премий и признания получал Тымерланский, тем его рассказы, повести и романы становились все хуже и хуже. Их печатали и печатали, а они становились все хуже и хуже. Причём внешне Тымерланский не менялся. Он по-прежнему был моложав, весел, доступен и искренен, но почему-то с годами Сидоров стал ценить в тексте не искренность, а мастерство, а Тымерланский, как был искренен 20 лет назад, так и через 20 лет остался искренен. Месяца два назад Сидоров открыл очередную рукопись Тымерланского, полученную по электронной почте, и углубился в чтение. Его рассказ ничем не отличался от рассказа, который Тымерланский прислал год назад, и два года назад, и пять лет назад, и десять лет назад, и двадцать лет назад. Он был боек, насущен и жив, но если еще год назад эта живость вполне устраивала Сидорова, то сейчас показалась вульгарной. Он с трудом дочитал рассказ Тымерланского до конца. В принципе читатель любил Тымерланского. В журнал приходили письма с вопросом о новых планах Тымерланского и будущих текстах Тымерланского, но вот именно сейчас Сидоров понял, что так дальше продолжаться не может. Он набрался мужества, хоть и побледнел, но отправил рассказ Тымерланского в корзину. Какое-то время ему было плохо и все болело, но потом вдруг наступило отчаянное облегчение, и он даже как-то забыл об этом.

Но вот вчера уже почти под вечер он получил письмо Тымерланского с вопросом, что с его рукописью. Сидоров прочитал письмо Тымерланского и испугался. Во-первых, он не знал, что ответить Тымерланскому, а во-вторых, он понимал какая будет реакция главного редактора журнала, если Сидоров не возьмёт рукопись Тымерланского. Какое-то время Сидоров раздумывал, что же ему делать, потом долго страдал, потом мучился, потом выпил пятьдесят граммов коньяка, потом полез в корзину и нашёл рукопись Тымерланского, перечитал ее и вдруг понял, что совершил ошибку. Ещё немного подумав, он написал Тымерланскому, что рукопись взята в ближайший номер и выпил ещё 50 граммов коньяка. И вот теперь утром Сидоров смотрел в зеркало и не мог понять, что же заставило его совершить этот поступок, и было ему горько, больно и стыдно.

8 КВД

— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Это отдел кадров Кожно-Венерологического Диспансера.
— Да, а что вы хотели?
— Хотела на работу к вам устроиться.
— А что у вас есть медицинское образование?
— Нет.
— Может вы закончили медицинское училище?
— Нет.
— Ну тогда мы не можем вас взять на работу, до свидания.
— Постойте, — говорит посетитель.
Достаёт из сумки шесть розовато-голубых книг и кладёт на стол директору отдела кадров.
— Что это, — спрашивает директор.
— Это книги.
— Зачем они мне.
— Я их написала.
— Ничего не понимаю, а мы тут причём.
— Они все про любовь.
Директор долго рассматривает книги. Потом открывает одну из них на первом попавшемся месте. Читает вслух:
— Он достал свой нефритовый стержень и с болью вонзил его в её чресла.
Чешет нос:
— Да, занятно, но я все равно не понимаю причём здесь КВД?
— Ну вы же за любовь.
— Мы скорее против любви, лечим, так сказать, последствия.
— Ну можно же их предупреждать.
Директор непонимающе смотрит на автора. Автор, чувствуя, что ничего не удалось, собирает со стола книги и понуро выходит. Вдруг уже в дверях слышит:
— Постойте.
Директор куда-то звонит. Долго не берут трубку, наконец раздаётся: «Алло».
— Слушай Марь Иванна, а мы ещё наш боевой листок выпускаем, — спрашивает директор.
В трубку что-то отвечают.
— У меня кое-кто есть для тебя.

9 Птичье молоко

Иванов родился в большой семье, поэтому конфеты всегда делились и выдавались порционно. Особенно мальчик-Иванов любил конфеты «Птичье молоко», его любили и два брата Иванова, поэтому конфет «Птичье молоко» Иванову доставалось немного.

Сегодня сорокадевятилетний Иванов шёл усталый с работы домой и вдруг в витрине конфетного магазина увидел коробку конфет «Птичье молоко», такую же как в его советском детстве. Иванов остановился у витрины, сглотнул слюну, решительно вошёл в конфетный магазин и купил коробку конфет «Птичье молоко». Он пришёл домой (жена была на работе, а дети в школе), открыл коробку и долго смотрел на коричневые прямоугольнички из своего детства, а потом решил съесть одну конфету. В детстве все конфеты «Птичье молоко» имели разную начинку. Были белые, коричневые, розовые, жёлтые и салатовые. Конфета Иванова оказалась белой. Иванов не любил белое «Птичье молоко». Тогда Иванов взял вторую конфету и надкусил ее. Конфета оказалась розовой. Иванов улыбнулся. Он любил розовое птичье молоко, но все-таки жёлтое ему нравилось больше. Тогда он стал искать жёлтое птичье молоко и незаметно съел всю коробку конфет. Иванов перепугался — все-таки в его детстве «Птичье молоко» было дефицитом. Он быстро оделся и побежал в конфетный магазин и купил вторую коробку конфет жене и детям.

Он вернулся домой, разделся, достал вторую коробку конфет, поставил ее на стол и незаметно уснул. Ему снился сон, как его мама делит конфеты «Птичье молоко» между Ивановым и его братьями, и Иванову не досталось его любимого жёлтого «Птичьего молока». От обиды Иванов разволновался и проснулся. Перед ним за столом сидели жена и дети. Иванов радостно улыбнулся и дал детям по конфете, но дети сказали, что им нужен сникерс, а жена сказала, что не ест сладкое.

10 Волосок

Когда отец узнал, что после окончания университета в 90-е я стал играть на бирже, то очень расстроился. Он сказал мне, что всегда мечтал, чтобы я стал учёным. Я никогда не задумывался о том, кем я хочу стать. Я просто поступал в лучший университет, потому что мне сказали, что он лучший, потом я поступил в аспирантуру, потому что мне сказали, что надо поступать в аспирантуру. Потом всем сказали, что надо заниматься бизнесом. Под бизнесом предполагалось все: от обмена валюты у метро, до торговли сникерсами и косметикой на рынке в Лужниках. Когда мой научный руководитель узнал про брокерскую контору, то сказал что-то весёлое про контору, но я тогда не понял его юмора. Умение думать не как надо, а как хочется пришло ко мне слишком поздно, когда оказалось, что я умею только писать, да и сейчас я в этом сомневаюсь. С отцом меня примирила только первая книжка. После ее выхода он, выпив горячительное (а впивал он регулярно), вышел на улицу своего посёлка и всем рассказывал, что его сын писатель (сказать же о себе, что ты писатель, это все равно, что сказать о себе – я хороший человек). Так со мой стал здороваться весь посёлок, что меня пугало, потому что в эпоху интернета они вдруг узнали обо мне такие факты, которые я и сам не знал.

Когда папу неожиданно настигла болезнь, то я не верил в самое мрачное, но оно произошло причём как-то быстро и гнетуще. Этого периода я почти не помню (наверное, память специально вымарывает худшее). Помню только, когда он уже почти не мог говорить и двигаться, я сидел у его постели и папа вдруг глазами показал, что ему неудобно. Сначала я двигал ему подушки, потом пытался перестелить белье, потом пытался накормить. Когда стал кормить, то осознал, что проблема во рту. Мне показалось, что у него там косточка или остаток пищи или болит зуб. В принципе я был близок к истине, но промучился ещё час, пока не понял, что ему под губу попал волосок. Когда я вынул волосок, то радостно вздохнул и уехал в Москву, но буквально через три часа мне позвонил брат и сообщил, что все произошло. Я понимаю, что это должно было произойти и никакой связи нет, но мне до сих пор кажется, если бы я не нашёл тот волосок или искал его дольше или не понял, что это волосок, то папа бы жил дальше.

11 Ира

Иванов проснулся сам без будильника, к тому же сегодня была суббота и будильник не должен был звонить. Иванов открыл глаза и посмотрел в потолок и вспомнил, что вчера к нему приезжала  бывшая жена, которую он не видел десять лет. Нет они ставили друг другу лайки и поздравляли с праздниками, но не более того. И вот Ира неожиданно захотела к нему приехать. Сначала Иванов удивился и подумал, что Ира хочет к нему вернуться, но вдруг понял, что это странно возвращаться через десять лет.

Он вспомнил, что они познакомились случайно, на вечеринке у друзей, болтали, танцевали, немного выпили, а потом поехали к нему. То есть как у всех. Единственно Иванов сказал утром Ире, что она может остаться. Бывшая жена осталась, и они прожили вместе десять лет, а теперь десять лет не виделись. Ира почти не изменилась, приехала на новой машине, они заказали суши и долго говорили обо всем. Иванов в основном молчал, а Ира говорила. А потом Ира зачем-то рассказала, что в тот вечер приехала в Москву из Перми (Ира из Перми), ее долго звал к себе один человек, владелец крупной строительной фирмы, и если бы не встреча с Ивановым, то жила бы она с ним, так как ехала к нему, долго переписывалась, а потом поехала.

Иванов лежал в постели и все это вспоминал. Он встал и подошёл к зеркалу. На него смотрел пожилой, постаревший, полысевший мужчина, с щетиной и жёлтыми от табака зубами. Иванов никогда много не зарабатывал, он всю жизнь проработал клерком в банке, он не был певцом или писателем или художником, квартира ему досталась от бабушки и почему Ира тогда осталась с ним он не понимал. Он вдруг понял, что никогда не понимал женщин. В его мужской голове просто не укладывалось как можно переписываться два года, поехать в Москву и остаться жить с абсолютно незнакомым человеком, которого увидела первый раз. Иванов ещё раз посмотрел в зеркало. Он обычный, и ещё он не понимал, почему через десять лет Ира от него ушла. Да у них не было детей, но за десять лет они не раз попадали в передряги и вытаскивали друг друга из них, объездили мир, и что-то можно было придумать, но Ира просто пришла к нему однажды и сказала, что уходит, а вот вчера приехала и что это значило Иванов не понимал, но он точно знал, что никогда в своей жизни не понимал ни одной женщины.

Иванов ещё раз посмотрел в зеркало, взял мобильный телефон, нашёл вотсап Иры и набрал сообщение:
— Надо чаще встречаться.

Телефон какое-то время молчал, все-таки было утро, но потом звякнул ответным сообщением:
— Да, надо чаще встречаться.

12 Иностранец

Сижу на лавочке Южного города, курю, у меня обеденный перерыв. Вдруг подбегает взъерошенный человек в кожанке и с рюкзаком и начинает быстро-быстро говорить. Я ничего не понимаю. Прошу говорить медленнее. Когда человек начинает говорить медленнее улавливаю иностранный акцент.
— Как мне добраться до Ялтинской трассы.

Долго объясняю, как доехать до Куйбышевского рынка, свернуть направо и ловить 51 троллейбус или междугородние автобусы и маршрутки.

Иностранец неожиданно перебивает:
— А в Евпаторию?

Подробно рассказываю как добраться до железнодорожного вокзала и сесть на нужный маршрут.

— А в Феодоссию.

Начинаю рассказывать про Феодоссию.

Иностранец перебивает меня и спрашивает, как доехать до Севастополя.
Удивляюсь ещё больше, но опять же спокойно объясняю, как добраться до Севастополя. В конце добавляю:
— А вам вообще куда?

Видно, что этот вопрос привёл иностранца в замешательство (похоже это итальянец, уж больно быстро говорит). Иностранец какое-то время раздумывает, а потом спрашивает:
— А пиво, где можно купить?

Показываю ближайший супермаркет Похоже пиво насущнее Ялты, Евпатории, Севастополя, а также Алушты, Гурзуфа, Партенита и Керчи.

13 Кубик Рубика

Я ни разу не собрал кубик рубика. Я даже читал журнал «Наука и жизнь», где пытался понять, как собрать кубик рубика, но это мне не помогло. В детстве меня это печалило мало, но года я поступил в университет на математический факультет, у меня сложился комплекс, потому что вокруг меня все легко собирали кубик рубика и запоминали число Пи до 20 знака (наверное, я в душе гуманитарий, и такие сложные вещи мне постичь не дано). Однажды лучший собиратель кубика рубика Валерик посмеялся надо мной и сказал, что я не соберу кубик никогда.
— Соберу, — ответил я упрямо и испугался.
— Ага, ага, — улыбнулся Валерик.
— Соберу, — ещё раз упрямо ответил я.
— Даже за сутки не соберёшь, — Валерик кинул в меня кубик рубика и ушёл играть в футбол.
Какое-то время я сидел потрясённый. Потом пытался крутить и вертеть кубик, потом страдал, потом рыдал, потом впал в отчаяние. В юности у меня была гордыня, я страдал от гордыни, но не мог от неё отказаться. Я ещё пострадал час, а потом взял и переклеил цветные квадраты кубика рубика, собрав его таким образом.
Вечером Валерик зашёл в мою комнату. Я сказал ему:
— Я собрал кубик рубика.
Валерик не поверил, он долго рассматривал собранный мной кубик, удивлённо подносил его к глазам. В конце концов он уважительно пожал мне руку и даже позвал меня поиграть с ним в шахматы.
Говорят, после меня этот кубик рубика так никто собрать больше и не смог, что неудивительно, он же был переклеенный.

***