Член Союза Российских Писателей. Лауреат ряда международных поэтических конкурсов: «Эмигрантская лира», «Славянские традиции», «Серебряный стрелец», «Русский Stil», «им. Петра Вегина», «Пятая стихия», Международного Грушинского Интернет-конкурса, литературной премии имени Игоря Царёва, литературной премии имени С. Есенина «О, Русь, взмахни крылами», форума русскоязычных авторов «Литературная Вена». Несколько лет являлась членом жюри Всероссийского литературного конкурса газеты «Московский Комсомолец»; Международного литературного конкурса «Кубок Мира по русской поэзии»; Международного Грушинского Интернет-конкурса. В 2015 г. стала обладателем диплома «Признательность» от «Литературной газеты». Имеет публикации в отечественных и зарубежных периодических изданиях. Автор поэтического сборника «Любви великости малые», автор слов к романсам и песням, автор лирических новелл. Профессия вне литературы: юрист.
Живёт в Ярославле.
Содержание
«Запомните меня»
Стихотворения
И ты
— Мама, бабушка умерла навсегда?
Навсегда-навсегда?
Даже если громко заплакать?
Даже если на улицу – в холода –
без пальто, босиком,
ну… совсем… без тапок?
Даже если дядьБорин вреднючий Пират
вдруг сорвётся с цепи и меня укусит –
всё равно она не придёт надо мной обмирать?
Пожалеть, полюбить, пошептать:
— Не куксись…
всё до свадьбы, увидишь, сто раз заживёт,
вот поверь мне – нисколько не будет больно.
Слушай сказку, золотко ты моё,
про жука с Дюймовочкой.
— И про троллей!
— Скоро папа должен прийти,
разберётся, ужо, с дядьБорей.
Ишь, наделал Пират историй:
покусал ребёнка, помял цветы!
— Мам, а ты не умрёшь — навсегда?
Я без тебя спать не буду, играть и кушать…
— Никогда не умру… Не верь никому, не слушай.
— Мам, и я не умру?
— И ты.
Запомните меня
Запомните меня, прошу, такой:
наивно пухлогубой, подвенечной;
и щёк ещё непочатую млечность,
и глаз нерасплескавшийся покой.
Запомните меня, прошу, травой,
а не тропинкой, заплутавшей в чаще;
запомните и вспоминайте чаще
тот голос мой, цикадами звенящий,
а не обиды дерзкой тетивой.
Запомните,
что я была – река! Её вода,
не ведая плотины,
не задыхалась от осклизлой тины
в зелёной рясе мёртвого пруда.
Запомните кленовою листвой –
венком на волосах, вульгарно рыжим…
«Запомните меня!» – прошу бесстыже,
и никну виноватой головой.
Запомните мой сентябрёвый цвет,
и эту, вам даримую, улыбку,
и этот миг – нечаянный и зыбкий,
который опрокинут на портрет.
…Запомните меня, прошу, такой.
Ведь я такой себя уже не помню!
Венец кленовый рдеет вероломно
на голове натурщицы другой.
Мимо
Казнить нельзя и миловать нельзя,
Скорей всего, что даже и не нужно.
Меж небом и землёй скользя,
За воздух лист хватается недужно.
И в миг парения листа,
Лишённого корней и воли,
Один из ста, один из ста
Подставил тёплые ладони.
И молча приложил к щеке,
И гладил тёмные прожилки,
И долго нёс потом в руке,
И дома опустил в бутылку
Отсохший мёртвый черенок
Листа,красивого покуда,
Чтоб завтра замести в совок
горчичный прах былого чуда.
Казнить нельзя и миловать нельзя,
Скорей всего,что даже и не нужно.
Меж небом и землёй скользя,
Мои стихи парят над зябкой лужей.
Мои стихи неведомых стихий,
Над городом, глухим неумолимо,
Парят стихи, парят мои стихи,
Твоих ладоней
Мимо,
Мимо,
Мимо.
Из другой главы
Тихий голос моей любви так и не был тобой услышан.
На ладони твои легли лепестки облетевших вишен.
Белой замятью те слова, что цвели, да на землю пали —
ненаписанная глава молчаливой моей печали:
залит солнцем вишнёвый сад – узловатых стволов узоры,
где бликующий долгий взгляд и застольные разговоры
под деревьями — о стихах, о растущих цветах и детях,
где моё счастливое «а-ах!» и твоё «больше-всех-на-свете»;
впереглядку — душистый чай, вперемешку — поток признаний
с поцелуями невзначай на смешливом хромом диване;
где сбывается тайный сон — задохнуться в тугих объятьях,
где прерывистый тихий стон объявляет «нон грата» платью.
…Мелких пуговок стройный ряд устоит под твоим напором,
но трофеем в сраженье скором упадёт мой дневной наряд.
…Где в упругом согласье тел приоткроется суть сиамства,
где шмелёвому постоянству — лип дурманящий беспредел;
…где заливистый смех воды в час полива над садом грянет —
где ещё не боюсь беды, что не в этой главе настанет.
Не детские сказки из детства
Бабушкин дом в деревне; скрипучий ставень
Машет гостям приветно в проулке тихом,
Белый жасмин из детства – неувядаем;
Крестики на погосте с вьющейся повиликой.
Сделаем крюк привычный, когда приедем,
Мама поплачет, отец опрокинет стопку,
Проса насыплем птицам, конфеток детям,
Выполем клумбу, расчистим к могилкам тропку.
Каялись руки взрослых, и непривычны
Брату и мне их объятья в траве по пояс;
Злость и обиды канули в земляничный
Воздух, не подавая больше скрипучий голос.
…В башнях своих бетонных мы глухо тужим:
Сны наши, знаешь сам ведь, не здесь ночуют!
Город, в котором мы кем-то кому-то служим,
В плен наши жизни (обе!) забрал впустую.
Плавать в протухшей воде – отмирают жабры:
(Та, родниковая, в пластик давно разлита);
Из полумёртвой речки рыбу спасать пора бы –
И поселить в том самом, бабушкином корыте.
…Как же призывно машет скрипучий ставень
Родом из детства, как однокрылая птица.
Точно такой же птицей совесть моя и память
В окна чужие каждую ночь стучится.
Тебе хранить мой смех
Тебе хранить мой смех:
(устрой мне эту малость!),
мой смех остался там,
где нынче нет меня.
Хранить до той поры,
пока в одну усталость
мы вместе упадём,
и нас – соединят.
И в комнате одной,
в каком-то иномире
мы будем хохотать
беспечно и светло;
тебе хранить мой смех
в коробочке зефирной
и приходить ко мне
за синее стекло.
Здесь ауры цветут
геранью в цвет индиго,
непониманья нет,
нет зависти и зла;
здесь ты читаешь мне
главу из детской книги,
а я тебе стихов
охапку принесла.
Здесь подадут мой смех
к жасминовому чаю,
ещё — твой поцелуй
и… неоплатный счёт.
Я помню этот мир
и по нему скучаю.
Сейчас там сильный дождь,
стекающий со щёк.
Страх глубины
Позволь мне на прощанье целовать
И греть губами знобкие ладони,
Смотреть в твои глаза — они бездонны:
Я в них боюсь надолго заплывать.
В них нет материков и островов
Ни одного надёжного причала…
Пока обоих нас не укачала
Бескрайняя любовь без берегов;
Пока шторма обыденных обид
Наш парус на клочки не истрепали;
Пока врасплох нас беды не застали,
Пока предательство под килем не бурлит,
Прости и постарайся осознать:
Хроническое счастье — невозможно.
Я не хочу любовь опошлить ложью
И болью неизбежной изнурять.
Пусть в море опрокинется закат,
Смеркаются и гаснут наши лица,
И больше никогда не повторится
Случившееся с нами миг назад;
Ведь эта нежность — скрытая тоска,
Так убери с лица мои ладони!
Всмотрись в мои глаза — они бездонны:
В них берег не пытайся отыскать.
Ничего такого
Ничего такого. Ну позвал на кофе
Бывший однокурсник, что сидит напротив.
Звания, награды, и болезни – пофиг!
Мы почти что те же (в сумерки и в профиль)!
Мы опять студенты, едем на картошку;
Вовка любит Ленку, Ленка любит Лёшку.
Мы хохочем смачно, словно нам – за двадцать,
Мой внезапный мачо помнит, как смеяться,
Помнит, как не помнить злое слово «поздно»,
Как в просторном небе хлопотали звёзды,
Как нам эти звёзды гладили макушки,
Как ныряли в росы, обещая куш нам!
…В глубину не лезем, плаваем вдоль шельфа;
У гардин облезлых смастерили селфи.
Потчуют в кафешке импортной картошкой.
Ленка нянчит внуков. В марте умер Лёшка.
Анька и Наташка — нынче андалузки.
Внук Наташки, Сашка, ни бум-бум по-русски.
А красавчик Вовка был поэт, да спился,
Как-то он неловко, Вовка наш, женился.
…Два часа, а после — ничего такого.
Время жизни — осень. Вот и дождик снова.
Благословенье мамино
Я умоляю всех богов,
Прошу свою Вселенную,
Спаси детей, моя любовь,
Моё благословение.
Даруй им жизни соль и суть:
Любимым быть любимыми,
И просто рядышком побудь,
Когда невыносимо им.
Даруй над елями балкон
И птахи трель бессвязную,
И в каждый беспокойный сон
Даруй поляну ясную.
…Но если горькая печаль,
Придёт с разлучным ужасом,
Даруй им чаячий причал
И шум прибоя дружеский,
Пусть этот бестолковый стих
Парит над белой гаванью,
И будет слышимо для них
Благословленье мамино
Ландшафт с бабочками
Встретиться нам с тобой так и не довелось.
Бабочкой шар земной вколот в земную ось.
Трепет цветастых крыл сыплет в мой сон пыльцу…
Сбился с пути?
Забыл путь к моему крыльцу?
Рыж капуцинок зов, нежен их капюшон,
Прячущий лик и лет самозабвенный сон;
Самозабвенных зим самозабвенный звон –
Где нам с тобой двоим свадьбу назначит он?
– Бабочка на цветке, помните львиный зев?
(были накоротке)…
А под крылом – посев
Ликов, что маков цвет; лютиков на ветру,
Лилий (нежнее нет!)… Мудрая речь гуру,
льющаяся рекой (лекция поутру) –
Всё не про нас с тобой (я этот сон сотру!)
– Хочешь моей любви, так говори, не трусь!
Бабочки-феврали. Крылышек тонкий хруст.
…Встретиться на Земле было нам недосуг.
Бабочка на игле – зодиакальный круг.
– Не умирай, держись! Я соберу нектар!
Бабочка. Нежность. Жизнь.
Крыльев твоих пожар
Синхронный перевод
Скучает пристань;
Толгский монастырь
полощет отражения в купели
апрельской Волги.
Мы давно хотели,
покуда дачи с пляжами пусты,
подкрасться к деревянному причалу,
не привлекая оголтелых чаек,
не расплескав непрочной красоты.
…Как будто с вербы жёлтая пыльца,
твой смех осядет на пейзаж прибрежный.
Я снова умолчала слово «нежность»–
попробуй сцеловать его с лица.
Пусть это будет временная суть
того, о чём теперь не скажешь всуе.
Осыплются пыльцою поцелуи
и вербой прорастут когда-нибудь.
Как плещется, как бьёт крылом закат
огромной водоплавающей птицей!
Наверно, мне не раз ещё приснится
и берег, и волна, и долгий взгляд;
твоё повечеревшее лицо,
и это состояние прибоя…
Да, «всё пройдёт»,
но не для нас с тобою
пока что эта мудрость мудрецов.
…Взовьётся в небо колокольный звон
в неслыханной ещё аранжировке:
в нём верба, вечность, поцелуй неловкий
и наших сочетание имён.
В нём — суть и муть неверных вешних вод,
в нём то ещё, за что господь-прости-нам!
…И лишь одной поэзии по силам
осуществить синхронный перевод.