Евгений Алексеевич Обухов родился в 1954 году. Учился в московском пищевом институте. Один из старожилов клуба юмористов «Чёртова дюжина». Автор 20 сборников прозы, стихов и пьес, составитель (либо участник) около восьмидесяти коллективных сборников. Участник Антологии сатиры и юмора ХХ века (плюс составитель её тома «Клуб 12 стульев»). Автор восьми томов Государственного каталога почтовых марок, нескольких книг по коллекционированию, в том числе «100 великих почтовых марок», «Марки мира. Ошибки, курьёзы…», «100 великих монет мира».
В январе 2022 года исполнилось 50 лет со дня первой публикации в периодической печати. В 1970-е годы некоторое время числился инженером, но потом спас от своего присутствия отечественную пищевую промышленность. После чего работал в районной газете, служил в армии в Заполярье. С 1980-х гг. был зав. отделом в журнале «Филателия СССР», спецкорреспондентом журнала «Крокодил», Главным администратором «Клуба 12 стульев» (т.е., зав. отделом юмора) 16-й полосы «Литературной газеты» (1999 – 2002, 2003 – 2005), главным редактором журнала «Аншлаг» (2002 – 2003) и журнала «Филателия» (2005 – 2019).
В ХХ – начале ХХI вв. лауреат премий «Золотой телёнок» «Литературной газеты», премий «Московского комсомольца», журналов «Крокодил», «Вокруг смеха» и др. Дипломант (2016, 2019, 2021), лауреат (2017), и победитель (2018, 2020) фестиваля «Умный смех»; дипломант (2016), лауреат (2017, 2021 – два Больших Золотых Ёрша) и звание «Глыба юмора» (2019) фестиваля «Ёрш»; дипломант фестиваля «Песня Булата» (2017, 2018), дипломант (2019, 2021) и лауреат (2020, 2021) фестиваля «Русский Гофман», Серебряный лауреат «Золотого пера Руси» (2020), многократный участник фестивалей «Золотой Остап», «Русский смех» и мн. др. Член малого жюри (2019, 2020, «Песня Булата») и Большого Жюри (2019, 2022, «Ёрш»). Почётный член Московского общества филателистов. Член секции прозы Московского союза литераторов.
Живёт в подмосковном Дедовске.
Содержание
Фразы
Иные гордые курицы и на лотке в супермаркете выпячивают грудки.
Он был статен и красив, но жена звала его «обезьяной», потому что от него уже произошло несколько человек.
К концу рабочего дня дегустатор был абсолютно трезв, поэтому его уволили за прогул и профнепригодность.
Новые вещи напоминают о старости, а старые – о молодости.
Брак по любви избавляет от излишних расчётов.
После разрушения Берлинской стены Михаил Горбачёв написал книгу «Майн кайф».
Надпись на этикетке тушёнки: «с говядиной», причём, «С говядиной!» – это тост.
Не только ангел-хранитель, но и ангел-накопитель, ангел-оформитель и ангел-выдаватель …
Миниатюра «Одиночество»: Я буду жить долго и счастливо и умру в один день.
Чтобы иметь будущее, нам надо спасти своё прошлое.
Татарские ханы: Тохтамыш и Шумелкамыш.
Мона Лиза на майках и сумках – Бедная Лиза!
Плафоны в литературном кафе были музами засиженные.
Одностишья
Опять тебя волнуют ножки… Буша…
В глуши не возбудить тебя «билайном».
Да так спускают флаги, а не брюки.
Хотя бы цены поднялись к утру…
Вы часом не бандит? У вас рука в мозолях…
Ещё чего: опять рожать в субботу!?.
Язык? Да: голливудский, в совершенстве…
Мне доктор рассказал, как твой круиз прошёл.
Ну, вот: опять испортил штампом паспорт!
Светает, милый… Ну, хотя бы спой!..
Нью-скороговорки
Андронов Николай без дрона драил адронный коллайдер.
Попутала путана путане пантеон понтов по пути на испытание.
Гурманы с гуру ругались: у гуру рагу из гризли изгрызли.
Антисанитарию в Санторино санэпидстанция санкциями санэпидставила.
Турецкое турагентство турлыкало: затуркали турне трубадура Туркана: турнули с турбазы Турина в Туркестан за туризм с турнепсом.
Гурбангулы Бердымухамедов украл у Танирбергена Бердонгарова кораллы.
От творца до конца
(из цикла «Новая всемирная ЕГЭстория)
***
В Риме сабинянок модно воровать.
Столько их набрали – некуда девать.
Каждая девица вскоре стала – мать…
Не ходите, девки, в Колизей гулять!
***
Задумал Бах за Моцарта отмстить,
Послал к Сальери – рыбкой угостить:
-Неси деликатес, пусть ест без страха.
-А что сказать?
-Да фугу, мол, от Баха.
***
Явился к Мендельсону сын в денницу:
«Обрыдла школа, я хочу жениться!»
Вскипел маэстро: «Это блажь и шарж!
«Жениться вздумал? Марш отсюда, марш!»
***
Жена ждала… Стоит… Мрачнее тучи…
«Достиг Америки!» – похвастался Веспуччи.
«Намазано вам мёдом, что ли, там?!»
И — хрясть! — помойной тряпкой по устам!
***
Был Рембрандт с Саскией законно обручён:
Брал на колени, пылкой страстью увлечён.
Любил он целовать её. Саски—
—я тоже не страдала от тоски.
***
Франсуазу Монтеспан полюбил Людовик.
Та ему: «Хочу колье и в Версале домик!»
Он смеётся: «Монтеспан!
Ты ж со мной ещё не спан!»
***
Однажды к Гоголю явился Герострат,
Чтоб хлопнуть горячительного стопочку:
«Эй, что ж камин такой холодный, брат?
Дай что-нибудь скорее на растопочку?!»
***
Сошлися в захолустном кабаке-с
Старик Мартынов и старик Дантес.
И, вспоминая прошлого беремя,
Твердили: «Были люди в наше время!»
***
В Ясную Поляну к Льву Толстому
Черепановы явились по-простому:
«Как живётся, граф? Какие планы?
Мы ж соавторы по приключеньям Анны!»
***
Явилась Пушкину однажды Керн А. Пе.
На узкой вдохновения тропе.
Поэт не стал ей сантименты разливать.
Оттёр с тропы, и Керн – кувырк! — в кровать.
***
Лёд речной зимой долбил Ермак,
По-сибирски разминаясь так.
И дружина, типа как прикол,
Хмыкала: «Ермак-то – ледокол!»…
***
Даль исписал тетрадей целый воз,
Чтоб знать, чем жив народ и чем он дышит.
Бывало, кинет в форточку навоз,
Хозяйка выскочит… А он за нею пишет, пишет…
***
Клаудья Шиффер к солнышку поближе
Залезла топлесс на отель в Париже.
Народ толпится: «Что же там на крыше?»
На крыше – Шиффер… Не спугните, тише!
***
Говорят, Мерилин Монро
Подкалымила хитро:
Стала в юбке старой моды
Проверять воздуховоды.
Хоккуистики
***
Полез к любимой в старинный мезонин.
Но хрустнул в саду затвор берданки.
Не спит старый ото-сан, а мог бы тестем стать…
***
Уронила лаборантка склянку с росой…
Бегут академики с визгом,
словно дети от грозы…
***
Слушает Берлиоза в опере тёща.
Лью масло оливы
на остановке трамвая…
***
Скатился рюкзак с самой вершины Фудзиямы…
Ещё сто восемь билетов
освободилось на восхождение…
***
У моей гейши теперь другой самурай.
И надсмехаются они:
«Катись кусиякой по Малой Окинавской!»…
***
Сердито послала жена в булочную.
Но сакэ вкуснее лепёшек…
Ужинать сегодня ей без хлеба. И без меня.
***
Обратилась карета в тыкву…
Знать, уже проголосовала
Золушка.
***
Знает в Японии каждый:
«От сумо и от тюдзи
не зарекайся!».
Гвозди
/документы, обнаруженные не археологами/
Петиция
«Как мы есть плотники Вахремеевы, миром и по твоему наказу подряжённыя на строительство новаго собора, соблаговоли, царь-батюшко, повелеть выдать на сие строительное дело 5 (пять) пудов гвоздей калёных».
Резолюция
«Эвон, карман расхлабенили! Сроду к царю не ходили с такими-то запросами. Небось хватить с них и двух пудов. Пущай дьяк грамоту-то ихову перепишет, как подобает. Боярин Покровский».
Указ
«Ревностно радея о благе государственном и неусыпно рачея, мы, государь, и прочая, и прочая, считаем достаточным выдать означенным плотникам вместо двух пудов – 20 фунтов гвоздей калёных» /подпись закорючиста, печать/.
Записка
«Онфим! Посылаю тебе с девкой ключи от анбара, поди, там в ларе гвозди. Отвесь по царёву указу плотникам, какие с утра во дворе дожидаются. Да гляди, ты им все двадцать-то фунтов не давай, все одно – холопы, грамоты да счёта не ведают. Бог даст и не поймут ничего. Боярин Покровский».
Записка
«Егорий! Возьми в избе короб какой да бежи к боярскому анбару, гвоздей домой отнесешь, огород городить станем. А взамен возьми тех, что в чулане в мешочке висят, плотникам отдашь на боярском подворье. Да любых-то не неси, выбери, какие уж зело ржавью пошли. Пусть их и берут. А боярину-то на глаза с коробом не попадайся и окромя гвоздей сам мешочек плотникам не давай, он и нам под табак сгодится. Онфим».
Постскриптум (из путеводителя)
«…Покровский собор является уникальным объектом деревянного зодчества. Особо ценно в этом памятнике то, что, как установлено в процессе реставрации, срублен он неизвестными плотниками без единого гвоздя».
Актёр
Тут в одном областном театре один заслуженный артист достиг возраста расцвета. То есть, раскрылся полностью, как бывает в девяносто два года. А закрываться желания не изъявляет. И, будто назло, в тот год кроме сцены все другие подходящие по ситуации места в театре заняты – гардеробщика, директора… Решили тогда его в труппе всё-таки оставить, в одном спектакле немножко использовать. Чуть-чуть — из уважения к заслугам и для бухгалтерии.
Там роль как раз для заслуженного артиста в расцвете, особенно если у него подагра разыгралась – занавес открывается, а он уже сидит. Нашлась такая подходящая историческая драма, тихая, почти без зрителей. И вот, значит, как бы некий предбанник, факелы горят, и сидит этот заслуженный артист. Вбегает дамочка в плюмаже, за ней – то ли Меншиков с шампанским, то ли Кутузов с Малютой Скуратовым, чёрт разберёшь, освещение-то в режиме факельной экономии. И они спрашивают, мол, чьи это покои? А наш заслуженный должен этак сидя учтиво поклониться, и ответить: покои, дескать, самого царя Петра Алексеевича. И больше от него ничего не надо. Он дальше сидит, а эти с царём пляшут, указы пишут, целуются, водку пьют, мух стреляют… Тоска, а не спектакль.
И тут сразу на другой день афиша. Народу в зале едва на два ряда. Холодно, не надышали. Эти, к факелам поближе, на сцену выходят, чьи, мол, тут покои-то? А тот глазами хлопает, паузу держит, и ни бельмеса. Совсем засклерозило. Но потом всё-таки озарился, словно вспомнил что-то из телевизора, и вдруг говорит: «Это покои Путина Владимир Владимирыча!» Артисты так и рухнули, где стояли. Но надо ж как-то реагировать! Дамочка в плюмаже говорит: «Хорошо как попали-то! И оделись по случаю больно красиво, будто в телепрограмме «Модный приговор», и в приёмную Путина без записи первые добрались. Пойдёмте, что ли, с ним о реформах поговорим?» Тут заслуженный артист, как старый конь, дорогу вспомнил, тоже давай отыгрывать: «Какая ж, — говорит, — вам запись, если вы и так Валентина Матвиенко! Вот и Чубайса в камзоле узнаю, и Медведева! Проходите на этот, на саммит!»
Кой-как отсебятиной действие закончили, и занавес скорее закрыли.
На другой день директор в отъезде был, приказ об увольнении не успел подписать. Поэтому старик опять на сцене оказался. Эти подошли опасливо, спрашивают про покои, а сами тут же суфлируют ему чуть не в ухо: «Петра Алексеевича! Петра Алексеевича покои, скажи!» Тот прислушался, губами пошамкал, и вдруг говорит им: «Гитлера это покои, Адольфа Алоизыча!» Дамочка плюмажная тут же в истерику впала: «Сволочь! – кричит. – Задушу голыми руками!» Эти её держат – и не понять, они старика защищают или Гитлера. Хотя, конечно, дамочке уже всё равно, что тот, что другой. Зрители от смеха вповалку – когда в зале много народа, гораздо лучше смеются. Драма, всё-таки.
На следующий день аншлаг. Эти на сцену вышли, с вопросом про покои-то, а старик им как по заученному: «Это покои самого Мамая Батый Кербердыевича! Он повелел тут половецкие пляски устроить, и чтоб всенепременно в неглиже». Из зала тут же заорали: «Правильно, молодец, чего рассусоливать! Давай пляски, и танец живота ещё, мы билеты у спекулянтов по четыре номинала брали! И других артисточек подгоните, каких там в гримёрках поймаете! Пусть все пляшут!».
Назавтра эти ещё от кулис раздеваться стали, для плясок-то. А заслуженный на них прищурился, приклеенной бородой затряс: «Нехорошо поступаете, товарищи кулаки! К Ленину идёте, а сами голые и без чайника!»..
Да что толковать: ожил театр. Стали ветерана в другие постановки приглашать. В «Лебедином озере» он вместо Одетты телевизор на худеньких руках на сцену вынес: «Примета есть: «Лебединое» пляшут, значит, сейчас начнётся, глядите новости!». В «Грозе» Катерину — откуда только силы взялись — как бы из омута вытащил: «Живи, дочка, тебе ещё материнский капитал получать!». А она как про капитал услыхала — вырвалась, опять топиться бросилась, а там под сценой бассейн уже убрали. Зрители в экстазе с галёрки попадали. А в «Войне и мире» Наташе Ростовой на корсет трос защёлкнул и после её слов «Эх, полететь бы!» махнул рукой подсобным за кулисами…
Недавно вечер его был, творческий. Дворец спорта битком. Он наизусть монологи читал, из Донцовой большой отрывок…
Корреспонденты потом спрашивают: «Как же так, в театре два слова путаете, а здесь вон чего!?»
Он ответил просто: «Здесь – это праздник, юбилей, случай. А театр – это сама жизнь. Может, в какой другой стране всё и идёт тихонько по порядку, а у нас в жизни ничего предсказать невозможно. Ни-че-го! Вот уж лет тридцать… а то и все пятьсот».
——————— оОо ———————-