Родился 4 сентября в 1955 году в Ленинграде. Выпускник исторического факультета ЛГУ. После учёбы занимался в основном преподавательской работой в школах и вузах города. Писал стихи, занимался журналистикой.
Публикации в журналах «Звезда», «Аврора», «Нева», «Шут». В 1991 году в издательстве «Современник» вышла книга стихов «Купель». Осенью 2014 года в Санкт-Петербурге была издана книга избранных стихотворений «Ангелы пространства».
Победитель Международного Грушинского Интернет-конкурса 2011 года в номинации «Поэзия».
Живёт в Санкт-Петербурге.
Содержание
«Время на вкус»
Стихотворения
Божьи коровки
Посланник богов безымянных, увы, не промазал.
На лазерный, видно, сменил допотопный прицел.
И небо, которое только что было в алмазах,
Свернулось в овчинку, и краешек чуть заалел.
Лишь капельку крови поймал я ладонью неловко.
Скатилась она в придорожную липкую грязь…
…И крылья расправив, взлетела, как божья коровка,
И мир накренился, позволив ей в небо упасть…
Свет клином сошёлся, в тот свет отразившись наивно,
Я богу молился, и тут же дерзил сгоряча.
Звенящие капли июльского тёплого ливня,
Обрывок пространства и время с чужого плеча.
В чем мать родила, я стоял на коленях устало.
Великая честь – превратиться в безликую часть…
…Казалось, что небо на землю некстати упало,
И мир накренился, позволив мне в небо упасть…
Сбежать бы, исчезнуть, уйти подобру-поздорову.
Презреть суету, и томление духа, и тлен.
Десятки, и сотни, и тысячи божьих коровок,
А, может быть, капелек крови из вспоротых вен
С ладоней моих обречённо взлетали навстречу
Заре восходящей грядущего судного дня…
…Дробились минуты, пространство давило на плечи.
И мир накренился, и небо упало в меня…
Письмо снежной королеве
– А ворон с вороной? – спросила Герда.
– Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой,
ходит с чёрной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу.
Г. Х. Андерсен «Снежная королева»
Ну, здравствуй, ошибка моя фатальная. Я тоже застрял в ледяной глуши и тщетно пытаюсь найти проталину в заснеженных дебрях твоей души.
Вчера я раскладывал карты веером, в пасьянсах на части судьбу дробя, безумно желая, чтоб ты поверила, что мир не обязан вокруг тебя вращаться, одаривать светом ласковым, скулить у твоих королевских ног, раскрашивать будни цветными красками…
Ты знаешь, а я бы, наверно, смог тебе подарить пусть не всю Вселенную, но свой уголок на её краю. Я даже согласен, пускай разменная монетка согреет ладонь твою. Из пальчиков выскользнет и покатится, легко затеряется где-нибудь. Ты снимешь корону и в белом платьице проводишь монетку в последний путь.
На все ледяные четыре стороны ты можешь отправить меня – пойду. А хочешь, я стану придворным вороном, как в сказке? Но только имей в виду, что воронам свойственно одиночество, во взгляде таится немой укор, а их потрясающий дар пророчества, как правило, сводится к «Nevermore!»
И всё б ничего, но уйти по-доброму уже не получится – злись, не злись. Зверёк, что от боли кричит под рёбрами, когтями стальными кромсает жизнь, судьбу изменяет по наущению той силы, что всякой другой сильней…
И пройдена точка невозвращения, и стимула нет возвращаться к ней.
Короткие тени скользят по комнате, луна безразлично глядит в окно. В моём беспокойном, но тихом омуте чертей разномастных полным-полно. Они на свободу рванут при случае, и всё это действо, как мир, старо. Потрёпанный бес, одолев излучину, уткнулся рогами в моё ребро. Увы, как бывает порой, не сразу я сумел догадаться, что он не враг. На ниточках, к пальцам твоим привязанным, душа моя пляшет не просто так. В экстазе порочном гремит оковами, звенит бубенцами, как верный шут.
Но, Ваше Величество, расколдовывать меня бесполезно – напрасный труд. Мы верим, упрямо творя грядущее, едва ли не каждому миражу.
Нарядная жизнь, как строка бегущая, мелькает, а я на неё гляжу. Поэтому пусть всё идёт по-прежнему, своим чередом в суматохе дней…
…Искрится на солнце вершина снежная, и ворон устало кружит над ней…
Время на вкус
Теперь-то всё просто, привычно, зеркально, знакомо.
И сами с усами, и опыт мотаем на ус.
Однако и мы из песка возводили хоромы,
И жить ухитрялись, и пробовать время на вкус.
Пьянящее, сладкое, вязкое, терпкое время,
Судьбу примеряли к себе молодым на авось.
Мы были никем, стали всем, а, конкретнее, всеми,
Но, к счастью, за всех отдуваться не нам довелось.
Всегда находился такой, кто сурово, но вкратце
Внушал молодым – мол, покажут вам кузькину мать…
…Мы слишком легко научились красиво прощаться,
И так же легко разучились красиво прощать…
А время бурлило, неслось и плескалось по венам.
Но карты легли наконец-то как надо – не в масть.
Когда отстоялась безликая, серая пена,
Вся тяжесть похмелья по душам прошлась
И пришлась
Некстати, не вовремя…
Время-то было эрзацем,
Хотя и сегодня не лучше – «опять двадцать пять»…
…И мы разучились изломам судьбы поражаться,
Зато научились без промаха цель поражать…
Пусть наши хоромы давно превратились в руины,
И пусть непривычен и горек стал времени вкус,
Титаник плывёт, и до боли знакомая льдина
Давно откололась и выбрала правильный курс…
Dance macabre
Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры,
и тем коротким безумием счастья,
которое испытывает только страдающий больше всех.
Ф. Ницше
Старый питерский двор.
Вся компания в сборе.
Кто-то тихо подсел, кто-то молча прошёл.
А старушки сидят у подъезда и спорят
О квартире моей –
Нехорошая, мол…
– Как жена померла, одичал мужичок-то.
Всё один, да один,
Видно спятил уже.
Хоть бы окна открыл, так зашторены окна…
– Заглянуть бы…
– Ты что? На восьмом этаже
Он живёт бобылём больше года…
– Постой-ка,
А давай постучимся.
– Не лезь на рожон.
Вот вчерась, говорят, образа на помойку
Выносил, представляешь?
С нечистым дружён…
…А квартира моя в эту ночь приоткрыта,
Голубые огни пляшут возле дверей…
Все чудовища спят, только щерятся сыто,
Если мимо проходит апостол Андрей.
Символичен не он, а порог Ренессанса.
Получилось у нас, или было дано?
На чудной граммофон «Пляски смерти» Сен-Санса
Ставит друг наш Андрей, наливает вино.
Смерть танцует легко под мелодию смерти.
Вариант оркестровый, и древко смычка
Издаёт стук костей, и в ночной круговерти
Закружились скелеты…
А с нами пока
Наш хранитель Андрей, возвращённая вера,
Обречённая жить, несмотря на богов.
Я целую тебя…
Глаз открыла Химера,
Уплывала куда-то основа основ
Безраздельной любви…
На душе стало пусто.
И не скажешь ведь Господу: «Трогать не смей!»
«…Нет, не надо мне их, – так сказал Заратустра –
Этих спутанных сетью небесной зверей!»
Никому не нужны…
Разорвал бы подушку,
Из кровати разжёг поминальный костёр…
…Поседевший старик так любил бы старушку…
Если бы, да кабы…
Вот и весь разговор…
Мальчики играли в Бога…
Мальчики играли в бога…
Деревянный крест.
Запылённая дорога,
Вдоль дороги лес.
Молоток, моток шпагата,
Несколько гвоздей.
Кот ни в чём не виноватый,
Четверо друзей…
На костре пекут картофель
Четверо ребят.
Под сосной, как на Голгофе,
Рыжий кот распят.
Лижет…
Лижет…
Лижет воздух…
Рядом – пустота.
Смерть кошачья ходит возле
Страшного креста.
«Вроде сдох, – сказал Серёга. –
По домам пора…»
…Мальчики играли в бога,
Кончилась игра…
Во имя веры
Ещё дробился колокольный звон,
Хмелел народ…
Смятением объятый,
Санкт-Петербург давно был обречён
На диктатуру пролетариата.
И день, и ночь
Была настороже
Внезапно одичавшая столица.
Грядущий Апокалипсис уже
В кошмарных снах увидели провидцы.
Ещё звенели лихо бубенцы,
И в ресторанах подавали мидий…
Неисправимых сыновей
Отцы,
Стыдясь, предпочитали ненавидеть.
А сыновья смеялись им в лицо,
Словам предпочитая револьверы,
Чтоб разрядить их,
Может быть, в отцов…
Во имя веры всё…
Во имя веры…
Крондштад, 1921
Мертвецов везли обозами,
Шли живые в Питер пешими.
Говорят, туман был розовым,
На крови густой замешанным.
Над Кронштадтом вились вороны,
Над собором, да над башнями.
Полыньи зрачками чёрными
В глубину манили страшную.
Кровь за кровь…
Цвели подснежники
Над могилами расстрелянных.
На цветах клеймо мятежное –
Тоже молоды и зелены.
Сколько судеб исковеркано,
По ночам рыдали матери.
Вы в Кронштадтский лёд,
Как в зеркало,
Посмотрите повнимательней –
Небо серое разостлано…
Наступали дни пасхальные.
По церквушкам над погостами
Гасли свечи поминальные.
Отгремело лето грозами,
Шли невесты на венчание…
…А туман остался розовым,
И вода хранит молчание…
Когда идёт гражданская война…
«В гражданской войне всякая победа есть поражение»
Марк Анней Лукан
Ещё дробился колокольный звон,
Хмелел народ…
Смятением объятый,
Санкт-Петербург давно был обречён
На диктатуру пролетариата.
И день, и ночь была настороже
Внезапно одичавшая столица.
Грядущий Апокалипсис уже
В кошмарных снах увидели провидцы.
Ещё звенели лихо бубенцы,
И в ресторанах подавали мидий…
Неисправимых сыновей
Отцы,
Стыдясь, предпочитали ненавидеть.
А сыновья смеялись им в лицо,
Словам предпочитая револьверы,
Чтоб разрядить их,
Может быть, в отцов…
Во имя веры все…
Во имя веры…
* * *
Страна языческих пожарищ,
Убогих через одного.
Возьми грех на душу, товарищ,
И шлёпни брата своего.
По-христиански, под осиной
Схороним братца, а потом
Мы смерти вескую причину
Отыщем классовым чутьём.
Товарищ, медлить не пристало.
Увидел сук — руби сплеча.
Ты есть боец ревтрибунала,
Ты носишь бант из кумача.
Товарищ, выпей и согрейся,
Не первый, не последний он…
Ушёл в туман французский крейсер,
Мерцая золотом погон.
Страна Святых и святотатцев,
Икон, благословивших зло.
С Россией тяжело расстаться,
И не расстаться тяжело.
* * *
«Настало время скрипок, господа!»,-
Уселся дирижёр на пень трухлявый.
А сотня ожидала переправы,
И музыку в себе несла вода.
Перебирал, как струны, камыши
Подкравшийся, пропахший гарью ветер.
И солнечные зайчики, как дети,
На берегу резвились от души.
Река здесь начинала свой разбег,
За плёсом вырываясь на свободу.
Измученные кони пили воду,
И пленных было десять человек.
Смотрел на всё устало дирижёр:
«Горнисты, господа, в десятке первых,
Играть начнём большевикам на нервах,
И чтобы чисто, шашка – не топор.
На то и щуки, точно, караси?
Станичники, вперёд и по приказу
Руби красноармейскую заразу
От ноты «до» до ноты «выноси»!
Настало время спирта…
Офицер
Фуражку снял, тряхнул седою прядью,
Полковника назвал позорной б..дью…
…А дальше…
…A la guerre comme a la guerre…
* * *
Мертвецов везли обозами,
Шли живые в Питер пешими.
Говорят, туман был розовым,
На крови густой замешанным.
Над Кронштадтом вились вороны,
Над собором, да над башнями.
Полыньи зрачками черными
В глубину манили страшную.
Кровь за кровь — цвели подснежники
Над могилами расстрелянных.
На цветах клеймо мятежное —
Тоже молоды и зелены.
Сколько судеб исковеркано,
По ночам рыдали матери.
Вы в Кронштадтский лёд, как в зеркало,
Посмотрите повнимательней —
Небо серое разостлано.
Наступали дни пасхальные.
По церквушкам над погостами
Гасли свечи поминальные.
Отгремело лето грозами,
Шли невесты на венчание.
А туман остался розовым,
И вода хранит молчание…
* * *
Ну, вот и всё.
«Подъём, пацан, на выход.
Не обувайся, топай к той стене».
А у крыльца кустится облепиха,
И очень тихо…
Страшно очень мне.
Закрыл глаза — мальчишкой босоногим
Иду на речку с батиным сачком,
А следом Бог… Точней, другие боги —
Почти, как я, но каждый с винтарём.
«Эй, паренёк, тебе, поди, семнадцать?»
Шестнадцать мне…
Шестнадцать будет мне.
Мамуля, мам! Да погодите, братцы,
Не надо мне, не надо к той стене!
«Вязать глаза?
Да ну его, пусть видит.
Баб уведите лучше за сарай.
Чего грустим? Чай, не на панихиде.
Иван, тащи гармонь!
Пацан, вставай
К стене и…
…Пли!»…
Упал, кричу протяжно…
…«Добить!»…
Ну, наконец-то тишина…
…А кем я был?..
Да так ли это важно,
Когда идёт гражданская война…
Кому, как не тебе …
Кому, как не тебе, меня хотя бы вспомнить,
Немного пожалеть о нынешней судьбе,
Подумать в суете и разобраться, кто мне
Дороже был тебя…
Кому, как не тебе…
Ведь ты всегда была чуть-чуть нетерпелива,
Внимала второпях беспомощной мольбе…
Кому, как не тебе, отныне быть счастливой,
Мне этого желать…
Кому, как не тебе…
Я помню, как тогда, в последний вечер зимний,
По комнате кружил в бессмысленной ходьбе…
Кому, как не тебе, прощальные стихи мне
Писать и посвящать…
Кому, как не тебе…
Горит ещё свеча, горит, на всякий случай.
Давно не верю я гадальной ворожбе…
Кому, как не тебе, даётся право мучить,
И право разлюбить…
Кому, как не тебе…
REQUIEM
И сотворил Бог человека по образу Своему…
И был вечер, и было утро: день шестый.
Библия, Быт. 1:27,31
Прости меня…
Уже вступила скрипка,
В ней чистота души шестого дня,
В ней тихий плач и робкая улыбка,
В ней радость и печаль…
Прости меня…
Прости меня…
И ангельские трубы
Пусть призовут крылатого коня.
Я в мёртвые тебя целую губы,
Не уберёг, не спас…
Прости меня…
Прости меня…
Пусть в ангельском напеве
Слова мои как свечи без огня.
Я человек…
Ars longa, vita brevis.
Весь Моцарт для тебя…
Прости меня…
Прости меня…
Валторны doloroso
Вновь окружили звуком тишину.
Шипы во мне…
Тебе достались розы,
Легли в ногах, у вечности в плену.
Прости меня…
Опять рыдает скрипка,
Некстати соболезнует родня…
И я кричу, оглохнув, и охрипнув,
И голос потеряв…
ПРОСТИ МЕНЯ…