Родился в Ленинграде в 1961-м. Поэт, писатель Бард. Член ТО «Пилигримы». Первая специальность – технолог по обработке металлов, вторая – судовой механик. Зимовал в Арктике, на острове Средний архипелага Северная Земля, ходил в рыболовном флоте, районы промысла – Атлантический и Тихий океаны, сейчас работает на Балтийском судостроительном заводе Санкт-Петербурга. Рассказы, стихи и песни начал писать в рейсах, поэтому для него вначале было море, и только потом появилось слово.
Победитель Международного конкурса «45-й калибр» имени Георгия Яропольского и Международного Грушинского Интернет-конкурса.
Живёт в Гатчине.
Рассказы
Содержание
«Огни Бискайского залива», «Машка и Сашка»
Огни Бискайского залива
Рыболовный траулер «Путна» пружинно подрагивал, то мягко натягивая швартовы, то отпуская, у своего временного пристанища: Муэлье дель Рефухьо. Мягкое солнце отвесно лило фотоны на белые, словно кусочки рафинада, здания города. Все свободные от вахты с утра турбулентно перемещались по кайе Алвареда, то втягиваясь в прохладу лежащих на пути магазинов, то струйкой выбрызгиваясь из очередного кафе. Андрей Дронов, матрос-рулевой, отдыхал планомерно. Первый день он отводил покупкам; с заранее заготовленным списком подарков семье и себе он обходил лавки и лавчонки, прицениваясь, примеряясь и торгуясь до хрипоты с владельцами конвертируемого товара. На вторые сутки он позволял себе расслабиться, крепко выпивал, но не перебарщивал: «держал банку». Третьи сутки посвящались отдыху от отдыха: Андрей бесцельно бродил по городу, заходил в уютные, безлюдные в дневное время ресторанчики, заводил под чашку кофе разговоры с официантками на дикой смеси русского, английского и испанского; после отправлялся на пляж искупаться и исподтишка поглядеть на загорающих топлес молодых симпатичных капиталисток. Выполнив намеченную программу, он возвращался на судно и до самого отхода не уходил с палубы. Облокотившись на поручень фальшборта, Дронов курил, глядел, как портовые краны вращают журавлиными шеями, с лёгкостью перенося огромные контейнера, сетки с мешками или упаковки листового металла то с причалов на корабли, то с кораблей на причалы; как снуют по пирсам докеры, автопогрузчики, стивидоры и бродячие собаки. За причалами в лёгкой дымке высились голубые горы Большого Собачьего острова, чайки лениво парили над покрытой лёгкой рябью бухтой. Щурясь на солнце, на палубу вылез лоснящийся от пота и смазки вахтенный моторист Серёга Никишин, встал рядом.
— Гляди, Дрюня — пасюк!
Андрей повёл глазами по направлению Серёгиного указательного пальца: по носовому швартовому концу с судна в сторону причала неспешно и вальяжно шествовала крыса. Серёга выудил из кармана робы горсть мелких гаек:
— Забьёмся, что попаду?
— Давно не проставлялся? Давай, на «кирпич».
— Лады, пьём вместе, — предусмотрительно сделал себе послабление режима Сергей и метнул первую гайку.
Гайка просвистела метром выше каната. Вторая тюкнулась в канат чуть впереди крысы — та, повернув голову, презрительно посмотрела на парней. Сергей подкинул в ладони очередную гайку, прищурил левый глаз и сделал замах.
— Пре-е-екра-атить! Па-ачему акваторию засоряем?! Дронов, опять ты здесь, простите за выражение, фигнёй страдаете?! Вы знаете, какие здесь штрафы за бросание мусора, а?
— Да пошёл ты…
— Что-о-о-о? Да ты у меня!..
Андрей круто развернулся и, оттолкнув первого помощника плечом, ушёл на корму, за траловые лебёдки. Следом подтянулся и Серёга.
— Чего ты лаешься с ним постоянно?
Дронов, перегнувшись через леер, смачно сплюнул за борт:
— Глянь, Серый, ещё одна!
По кормовому концу так же неторопливо двигалась к берегу огромная крыса. За ней, метрах в двух, ещё одна, чуть меньше. Из клюза показалась голова третей.
— Ни хрена ж… Они что, в увольнение собрались?
Через несколько минут все свободные от вахты, повылазив из кают, наблюдали массовый исход грызунов:
— Эй, пасюки, пивка с берега принесите!..
— Учтите, дезертиров назад не берём!..
— Паспорта у замполита не забыли забрать?..
Сходящий на берег офицер испанской погранслужбы, приостановившись, осуждающе покачал головой. С мостика прозвучала команда, усиленная мегафоном: «Поднять трап! Отдать швартовы!» Береговые матросы споро скинули крюками огоны с битенгов, концы полетели в воду, причал медленно отошёл от судна. В образовавшуюся пропасть между бортом и стенкой причала свалились несколько опоздавших крыс и, задрав острые морды к небу, поплыли к берегу.
* * *
— Проверь трюма на водотечность, Михалыч.
— Уже проверил, командир, сухо. — боцман виновато развёл руками.
— А у тебя? — капитан повернулся к старшему механику.
— Всё в норме. Ребята на брюхе и машину, и кочегарку исползали, электрики по кабельным трассам прошли — без замечаний.
— Ч-чёрт!.. Не нравится мне это… — капитан потёр гладко выбритый подбородок, — организуйте-ка, мужики, усиленную вахту на переходе. И чтоб ни грамма никто, унюхаю — спишу к ядерной бабушке.
* * *
В дверь каюты коротко стукнули, Серёга едва успел спрятать за спину вино. Замполит, не перешагивая порог, поводил носом.
— Та-а-ак … Пьём, значит?
Андрей глянул исподлобья:
— Что, забыл, как копчиком ступеньки считал? Могу повторить.
Дверь захлопнулась. Серёга, ухмыльнувшись, вопросительно посмотрел на Дронова.
— К сеструхе моей клеился, козёл. Капитаном представлялся, всяко-разно клинья подбивал. У ней мужик тоже в море, а этот повадился: то с цветами заявится, то с коньяком. А тут она попросила кран починить, ну я пришёл, ковыряюсь под раковиной, вдруг звонок. Маринка открыла, чего-то там пошебуршало, потом слышу — вроде позвала, только сдавленно как-то, будто из-под подушки. Захожу в комнату, а этот хорёк её к шифоньеру прижал и лапает, под халатик лезет. Ну, я его за шкирку, приложил мордой к стене пару раз, да спустил с лестницы. Вот, в рейсе встретились.
Из судового транслятора прозвучало: «Матросу Дронову срочно зайти к капитану».
— Стуканул уже, сука. Давай, Серёга, ещё по стакану — один хрен теперь.
— Ты кэпу-то расскажи, он мужик неплохой.
— Сам разберусь, не маленький.
* * *
В каюту ввалилось полтора центнера по имени Виолетта, тридцати лет. Идеей фикс Виолетты было забеременеть не важно от кого, родить и бросить флотскую бродячую жизнь. Отличиться она успела ещё на отходе из родного порта. С причала, как водится, жёны и дети машут ручками папам-мужьям, грусть расставания. Судно отдаёт концы и медленно отходит от причала. И тут на палубу выходит пьяненькая Виолетта, переваливает грудь через леера, и орёт: «Гуляйте, девки, ваши яйца в надёжных руках!» Капитан отреагировал мгновенно, объявив по громкой связи на всю акваторию порта: «Повар Янусова, просьба немедленно перейти на левый борт для предотвращения опрокидывания судна!».
— О, привет, Анусова! Говорят, крысы из-за тебя сбежали, кормила плохо.
— Янусова, дурачок. И не хами мне, а то придушу. — Виолетта, сев на диван, шевельнула бедром, задвинув Серёгу в угол под иллюминатор, обхватила его за шею рукой и притянула к груди:
— Ну что, малявка, любить меня будешь?
— Пусти, шею свернёшь! Дура!.. Да люблю я тебя!.. Как брата, блин!..
Дверь тихо щёлкнула: вернулся Андрей и запер каюту изнутри на замок. Театрально выставил перед собой руки:
— Продолжайте, ребята, продолжайте. Не надо отвлекаться от большой и чистой любви, моя скромная персона не должна вас смущать. Только плесните стакан огненной воды пассажиру, и он покинет вашу обитель до утра.
— Какому пассажиру? Что случилось, Дрюнечка?
— Не волнуйся, Виолетта, девушкам волноваться вредно. От этого в организме случаются различные катаклизмы типа внеплановой беременности. Списали. До берега иду пассажиром. Наливай.
— Ну, помпа, сексот долбаный!.. — Серёга стукнул ладонью по столешнице и полез в рундук за бутылкой виски.
— Вот ворюга поганый… — Виолетта посерьёзнела — мальчишки, а вы знаете, что помпа валюту ворует? Они со вторым штурманом когда берут продукты на экипаж, договариваются с шипшандером, и пишут в накладных цену повыше, а на самом деле берут что похуже и подешевле, разницу делят.
— Эва, удивила! — Дронов презрительно скривился. — Да почти в каждом рейсе такая фигня. Доказательств-то нету…
* * *
По укоренившейся привычке, старпом поднялся на «собаку» без пяти четыре, сунул ноги в тапочки, а кипятильник в стакан, и поднялся на мостик. Расписавшись в вахтенном журнале и оставив четвёртого штурмана порулить минут двадцать самостоятельно, он намеревался попить крепкого чая и умыться, чтобы вернуться на мостик к половине пятого. За бортом непривычно тихо плескался Бискайский залив, подёрнутый предрассветным туманом.
— Расчётное время до траверза Бреста три часа двадцать минут, Алексеич. — доложил четвёртый.
— Хорошо, Витя. — старпом бросил взгляд на радар и шагнул к выходу, однако что-то его задержало, какой-то штрих на тёмно-зелёном круглом экране. Вглядевшись, он заорал:
— Право руль! Крути право, мать твою!.. Малый ход!..
* * *
Выкипевший стакан мягко треснул. Серебристая капля расплавившегося металла скатилась на палубу каюты. На красной ковровой дорожке пыхнуло еле видимое пламя, расползаясь чёрным пятном. Дойдя до переборки, огонь будто притух, но, тлея, просочился по кабельной трассе сквозь радиорубку и выскочил в салоне команды. Ветер надувал паруса занавесок на приоткрытых иллюминаторах. Тихо потрескивая, занялся линолеум. Пуская ядовитый сизый дым, выгнулись и свернулись листы пластика на переборках. Дубовые ноги столов почернели, обугливаясь. Огонь неторопливо продвигался вглубь траулера, скрупулёзно выедая каждый квадратный сантиметр. Спустившись по трапу на нижнюю палубу, он рыжим котёнком, играющим с собственным хвостом, закружил по узкому коридору. Откинув одеяло, спал в своей каюте Андрей Дронов. Влажно посапывала, причмокивая и чему-то безмятежно улыбаясь, Виолетта. Накопленная за рейс усталость свалила экипаж. Кемарил, облокотившись на шаткий столик, вахтенный механик. Под мерный гул дизелей, навевающий дремоту, привидением бродил по машинному отделению моторист Серёга. Нервно подрагивая корпусом, траулер продолжал двигаться норд-норд-остом. Судно ныряло мокрым носом в грязно-серый воротник тумана, разрывая его влажную шерсть тонкими настороженными антеннами и кургузыми мачтами. В образовавшиеся прорехи вплёскивались серо-зелёные волны, звучно чмокали борт и прятались под киль. Наконец туман стал опадать, завиднелись весёлые огоньки посёлков на побережье Бискайского залива.
— Душно что-то. Подними мастера.
Виктор согласно кивнул и направился к выходу. В открывшуюся дверь рванулось пламя, заставив штурмана отступить.
* * *
Семь коротких, один длинный. Семь коротких, один длинный. Звонок громкого боя, словно электрошоком, пробивал сознание спящих. Люди выскакивали из кают, на ходу натягивая одежду и спасательные жилеты. Пробивались сквозь задымлённые, пышущие жаром коридоры кто с огнетушителем, кто просто завернувшись в одеяло и окатившись водой. Обнаруженный огонь, перестав таиться и стесняться, пьяно праздновал свободу: вис на проводах, гудел в вентиляционных шахтах, бесцеремонно врывался в кладовые и гальюны. Со звоном лопались лампы; внутри корпуса глухо бухнуло — взорвался котёл, окутав паром левый коридор нижней палубы и на время притушив пламя; новогодними петардами ушли в тёмное небо ацетиленовые и кислородные баллоны. Боцман с четвёртым штурманом среди общей сутолоки носились по шлюпочной палубе, торопливо отстёгивая и сбрасывая в воду спасательные плотики.
Виолетта в нейлоновой ночной рубашке, высунувшись в коридор нижней палубы, испуганно ойкнула, инстинктивно попятилась и заметалась по узкой каюте. Некстати вспомнив детскую формулу «прошла голова – пройдёт и всё тело», она распахнула иллюминатор и, выставив вперёд руки, попыталась вылезти наружу. Грудь с трудом, но прошла, оставшаяся часть туловища застряла намертво. Ощутив жар пятой точкой, Виолетта истошно заорала. Еле разлепив глаза, Дронов натянул штаны, рубаху и свитер. Найдя на ощупь в полутёмной каюте документы, завернул их в кусок полиэтилена, тщательно заклеил скотчем и сунул в карман. Подумав секунду, налил полстакана виски из початой бутылки, неспешно выпил. Сигнал тревоги всё ещё тоскливо звенел, постепенно сходя на хрип. Андрей прощально оглядел каюту, захватил бутылку и шагнул в коридор. Из завесы грязного, едко пахнущего гарью пара на него вылетел замполит, прижимая какой-то пакет к груди.
— Дронов?.. Вы почему здесь? Вы что, не знаете, где нужно находиться по тревоге?!
— А я пассажир, мне по барабану, — недобро ухмыльнулся Андрей.
— Да Вы!.. Саботажник!.. Я Вам приказываю!..
Коротко, без замаха, Дронов впечатал открытую ладонь в брызгающий слюной рот. Замполит, выставив вперёд руки с пакетом, словно передавая эстафету, закатил глаза и рухнул навзничь. Андрей машинально принял пакет и, так же машинально в него заглянув, присвистнул: деньги. В основном доллары, аккуратно сложенные в пачки и перетянутые резинкой, но были и гульдены, и дойчмарки. Сунув пакет под рубаху, он нырнул в машинное отделение. Душное царство соляры и масел напоминало преисподнюю; по переборкам метались всполохи, дым сочными гроздьями клубился под подволоком. Серёга сидел, привалившись спиной к дизель-генератору, бессмысленно глядя перед собой. Андрей нагнулся, похлопал его по щекам — голова мотнулась, взгляд стал чуть более осмысленным. Дронов попытался поднять приятеля:
— Серёга, ты живой? Вставай, вставай, бродяга, выбираться надо… Шевели отростками, жопа, зажаришься…
Втащив ватное тело в тоннель валопровода, Андрей нашарил рукоять и задраил клинкетную дверь. Воздух в тоннеле был затхлый и влажный, но дышалось здесь легче. Дронов опустился на колени, зачерпнул ладонью воды из-под настила, плеснул в лицо Сергею.
— Подняться сможешь? — Сергей с трудом встал на четвереньки.
— Во, нормалёк, двигай в корму, к аварийному.
Поминутно натыкаясь в темноте на шпангоуты и оскальзываясь, Андрей добрался до дейдвуда и нащупал скобы аварийного лаза. Протиснувшись наверх, откинул люк, в горловину хлынул свежий воздух. Через пару минут над палубой показалась и голова Серёги. Его тут же начало рвать; не в силах справиться со спазмами, он беспомощно повис в проёме люка на растопыренных локтях, выворачивая желудок наизнанку. Дронов неторопливо закурил, присев на кнехт. Надстройка судна пожухла и съёжилась, ветер доносил сюда кислый запах обгоревшего металла, траловая палуба практически не пострадала. Усиленный акустикой открытой воды, метался над волнами предсмертный сип Виолетты. Вытащив за шкирку Сергея, Андрей влил в него остатки виски, напялил через голову спасательный круг, связав себя и моториста булинем, и, подтолкнув к слипу, скомандовал:
— Поехали.
* * *
В конце декабря Андрей Дронов и Сергей Никишин стояли на причале клайпедского рыбного порта, наблюдая, как втягивается на рейд буксир-спасатель «Гордый», таща за собой порыжевший и скособоченный корпус БМРТ «Путна».
— Когда снова в рейс, Дрюня?
— Хватит, пожалуй. Отплавался я, Серёга. — глядя на обгоревшую громадину, задумчиво произнёс Андрей и поёжился. — Вернусь в деревню, построю дом, женюсь… Тебя в свидетели приглашу, приедешь?
— Приеду.
— Ну, тогда до встречи в сухопутной жизни, братуха. Бывай.
И Андрей, подняв воротник куртки, зашагал к проходной.
Краткий словарь юнги:
БМРТ «В. Путна»: Большой Морозильный Рыболовный Траулер «Витаутас Путна», проект 394, построен в 1965 году на судостроительном заводе «Балтия», Клайпеда, Литва, СССР; стр. № 231; номер ИМО: 6600395; порт приписки Клайпеда, бортовой Л-231. Восьмого декабря 1989 года в Бискайском заливе, по пути с промысла в порт Клайпеда, на траулере «Витаутас Путна» вспыхнул пожар. Во время пожара погибли двое членов экипажа, остальные восемьдесят покинули траулер. В спасении экипажа данного БМРТ участвовал экипаж судна Балтийского Морского Пароходства «Пётр Машеров» (порт приписки г. Ленинград), на борт которого и был поднят практически весь экипаж БМРТ «В.Путна», и успешно доставлен в Голландию.
\
Муэлье дель Рефухьо (Muelle del Refugio, исп.): улица в портовой части Лас-Пальмаса; муэлье переводится и как причал, и как пружина; рефухьо – укрытие, приют.
Кайе Алвареда (Calle Albareda, исп.): улица Алвареда в Лас-Пальмасе, средоточение мелких лавочек с конвертируемым товаром, рассчитанным на советского моряка.
Большой Собачий остров: Гран Канария (Gran Canaria, исп.), один из Канарских островов.
«Кирпич»: столовое вино в литровой упаковке «тетрапак».
Первый пом. капитана, он же «помпа»: замполит судна в советское время.
Клюз: круглое или овальное отверстие в фальшборте, палубе или борте, окантованное литой рамкой с закруглёнными краями, служащее для пропускания и уменьшения перетирания якорной цепи и канатов.
Мегафон: в эпоху отсутствия всеобщей телефонной «мобилизации» — конический рупор, приставляемый ко рту для усиления голоса.
Огон: постоянная петля на конце троса, образованная переплетением его прядей; ударение на первую «о».
Битенг: прочная полая тумба для швартовки, устанавливается как на кораблях, так и на причалах. Спаренный битенг называется кнехт.
«Собака»: вахта с 04-00 до 08-00 утра.
Четвёртый штурман: штурман-стажёр, несущий вахту под наблюдением старшего помощника капитана.
Шипшандер: торговый агент по снабжению судов в порту, чьи товары не облагаются пошлиной.
Мастер: капитан.
Були;нь (англ. bowline — носовая верёвка), он же беседочный узел: незатягивающаяся концевая петля.
Слип: наклонный участок палубы в кормовой части рыбопромысловых судов, по которому осуществляется спуск и подъём трала.
Машка и Сашка
Светлой памяти
Александра Георгиевича Гамбургера,
навигатора, посвящается.
Одноэтажные домики из отбеленной ветром и снегом древесины. Кое-где деревянный настил по обтёсанному вечным морским прибоем кругляку. Крутые лесенки с дощатыми поручнями. Натянутые от домов к сарайчикам пеньковые, выбеленные солью, канаты. Собачьи будки, крепко сколоченные, заботливо покрытые рубероидом. Порядок в хаосе камня и снега. Это ЗФИ — Земля Франца-Иосифа. Суда-снабженцы «Наварин», «Пономарёв», «Гижига», «Объ» с мая по октябрь курсируют меж островов архипелага. Наша Арктика. Архангельская область, Приморский район. На «точки» — пограничникам, гидрологам и немногочисленным аборигенам — мы доставляем снабжение. Безымянные точки, отмеченные координатами на секретных картах: градус Северной широты, градус Восточной долготы. Керосин вертолётам, солярку вездеходам, уголь котельным. Лук, картошка, квашенная капуста, консервы в жестянках, доски и металл – для строительства светлого завтра в медвежьем углу.
Выгрузка в Арктике – как десантная операция в тылу врага. Из трюма на понтон подают бочки и мешки, сверху быстро натягивают сеть, чтобы не смыло груз, буксирный трос закрепляют на гаке видавшего виды катера с некогда белой капитанской рубкой. Натужно урча, катер тянет понтон к пологому берегу, люди подхватывают трос, закрепляют его на береговой лебёдке и подтаскивают к берегу. Катер цепляет освободившийся понтон и тянет его к пароходу. Работа не останавливается сутками. Вахта сменяет вахту – «четыре через четыре». Надо спешить, лето в Арктике короткое, злое и холодное.
Переход судна на следующую «точку» занимает когда четыре-пять часов, когда все двенадцать. Но в конце сентября он может затянуться на неопределённое время. В один из таких затянувшихся переходов я и услышал эту историю. Теперь, сидя в беседке на даче, рассказываю её своим друзьям. История от многочисленных пересказов обросла новыми подробностями, красивыми дополнениями и деталями, которые в силу географической отдалённости объекта опровергнуть не представляется возможным. Она стала почти легендой, в которой бородатые полярники-гидрологи, офицеры-пограничники и солдаты с карабинами через плечо несут нелёгкую службу.
* * *
Вторые сутки «Наварин» продвигается в проливах архипелага ЗФИ, раздвигая мощным корпусом битый лёд. Команда в привычном послевахтенном ритме прогуливается по главной палубе, встречается на юте, курит-балагурит. «По правому борту – белые медведи!» — объявляет вахтенный штурман. Щелкают затворы фотоаппаратов. Десятки глаз с любопытством следят за хозяевами Арктики.
Пароход упорно движется вперёд. Льдины с медведями отдаляются, вот их уже не видно, и какой-то бородач в армейской ушанке произносит: «Кто был прошлую навигацию на ЗФИ, не даст соврать …» — любопытство берёт своё, его окружает толпа, и рассказчик, закуривая, продолжает. «… На этот пост мы добирались на белом теплоходе «Клавдия Еланская». Я знал, что на «точке» буду отвечать, кроме прямых обязанностей, за работу котельной и подсобного хозяйства. Одно дело – знать, совсем другое дело – увидеть. Вся подсобка состояла из десятка поросят и огромной свиньи-кормилицы Зорьки с двумя рядами отвисших сосков, к которым то и дело прикладывались пятачками вечно голодные поросята. Кормилица была настолько ленива, что солдату-подсобнику приходилось её перетаскивать за ноги с места на место, когда он убирал в хлеву.
Сбоку к свинарнику примыкала котельная с угольным сараем, забитым под самую крышу мешками с углём. В углу котельной на печи, в огромном закопчённом чане, булькала похлёбка для свиней. Боец в засаленной телогрейке время от времени подкидывал в топку уголь, поддерживая «вечный огонь». Большой деревянной лопатой шевелил в чане. Тут же стоял топчан, покрытый полосатым матрасом, покосившийся стул и небольшой столик со свисающими по углам обрывками прошлогодней газеты «Красная звезда». Армейский нож и открытая банка тушёнки дополняли картину благоустроенного солдатского быта.
Изголодавшиеся за долгую зиму песцы не боятся человека, медведи по одному, чаще по двое патрулируют окрестности. Без карабина дальше ста метров от заставы не отойти. Но и стрелять по занесённому в «Красную книгу» медведю нельзя, только рядом, по камням, чтобы напугать. Они как будто знают свои права и разоряют склады с провизией, перекатывают бочки с соляркой в надежде поживиться. Одним словом, веселятся. Повадилась и к нам медведица с подростками. Мы отгоняли их, как могли – шумели, стреляли, травили собаками. Да не любая собака побежит на взрослого медведя. Особенно медведицу привлекал свинарник, который мы усиленно охраняли. С северной стороны он был прикрыт невысокой, отвесной скалой, с трёх остальных сторон мы натянули стальной трос и развесили пустые жестянки из-под консервов. Месяца два медведица ходила вокруг котельной и свинарника, нюхала-выглядывала, готовилась к штурму. И этот день настал.
Солдат-подсобник, как всегда, по заведённому однажды распорядку, засыпал в чан картошку, свёклу, остатки обеда. Налил горячей воды, крутанул туда-сюда веслом, подбросил в топку угольку и уселся на топчан подремать. В чане булькало, за стенкой визжали поросята. Зорька поднялась самостоятельно, похрюкивая и постанывая, и, переваливаясь на коротеньких ножках, забилась в дальний угол. Солдатик сильно удивился такому поведению свиньи, встал и пошёл поглядеть, в чём дело. В этот самый момент провалилась часть крыши над печкой и огромная медвежья туша со всего маха влетела мордой в чан. Варево разлетелось по всей котельной. Дикий вой снёс ещё пол крыши. Медведица рванула, что было сил, в угольный сарай, разметав по пути мешки с углём. Наконец ломанулась в приоткрытую дверь, сорвав её с петель и, виляя огромным задом, косолапо загребая мох и камни, чесанула в тундру.
«В ружьё!!!» — я орал так, что от ворот отвалился наличник, больно саданув меня по хребту. Погоня была недолгой, сухо застучал «калаш». Медведь ткнулся мордой в снег и затих. Осмелевшие собаки с визгом и лаем драли ненавистного зверя. Мы молча шли к посёлку. Навстречу бежал Васильичь, гидролог. «Это было нападение» — твердил он как заклинание. «Точно. Нападение. Все видели. Тебе даже адвокат не понадобится»* — успокаивал он меня.
Прошло несколько дней. Утро выдалось, по здешним меркам, солнечным и тёплым. На внешнем рейде в ожидании разгрузки стоял «Павел Пономарёв». Счёт времени давно был потерян, круглые сутки мы катали бочки с соляркой и керосином, таскали мешки и ящики с продуктами. Я заметил отсутствие собак: обычно они крутились рядом или лежали у валунов, грелись на солнце. Наконец наступила передышка. «Обь» снялась с якоря, одарила бухту шапкой чёрного дыма из трубы, протяжным гудком распрощалась с Арктикой. «Пономарёв» медленно разворачивался, готовясь занять место в бухте под разгрузку. Собак так нигде и не было видно.
Трое солдат во главе с Васильичем освежевали медведицу, её шкура теперь висела высоко над землёй, на шесте, чтобы наглые песцы не порвали ее в клочья. «Где же собаки?» — спрашиваю. Гидролог махнул рукой в сторону тундры: «Похоже, гоняют молодого медведя за сопкой». Вооружившись «калашом», я и ещё двое солдат направились в тундру. Шли мы около получаса. Внизу, в узкой и глубокой долине, наполовину освободившейся от снега, толкая друг друга и заливаясь лаем, хороводом кружились собаки. Почуяв наше приближение, они добавили громкости; мохнатый вожак стаи подбежал к нам и снова скрылся в лощине.
Я передёрнул затвор, досылая патрон в патронник, большой палец лёг на предохранитель. Мы всматривались в отчаянный собачий хоровод, но медведя не видели. Спускаемся – решил я. Минут через десять всё стало понятно: прижавшись спинами друг к другу, в снежной яме лежали два маленьких желтовато-серых комочка. Они изредка огрызались на собак; по- видимому силы оставляли их, прошло почти пять дней, как мы покончили с медведицей. Собаки своим лаем спасли медвежат от голодных песцов. Теперь наша очередь спасать.
Медвежата поначалу царапались и кусались, но вскоре успокоились на руках у солдат, тыкаясь черными носами в пуговицы на бушлатах. Держать нам их было негде, пришлось запустить в свинарник к Зорьке. Так появились у неё два новых сосунка на воспитании – Машка и Сашка. Она не возражала, скорее из-за природной лени, чем от врождённого страха перед опасным зверем.
Полярный день подходил к концу. Солнце все глубже ныряло за горизонт. Крышу в котельной солдаты кое-как залатали. Зорька заболела, не выдержав переживаний последнего летнего месяца и сквозняков, подхватила воспаление лёгких. Васильичь колол ей пенициллин, накрывал огромным соломенным тюфяком, пытаясь согреть, расставлял вокруг вёдра с горячей водой. Но это не помогло, через некоторое время четверо солдат погрузили Зорьку на сани и увезли в тундру.
Осиротевших во второй раз медвежат решено было переправить на Большую землю. Их долго готовили к этому путешествию: через день устраивали баню, сажали в огромное корыто, натирали хозяйственным мылом и тёрли мочалом, поливая подогретой водой. К приходу ледокола «Киев» Машка и Сашка стали больше походить на медведей, чем на поросят. Вот так эта парочка очутилась на ледоколе… Что дальше, спрашиваете? Да шут его знает, пристроили, наверное, в зоопарк какой-нибудь. Надеюсь, что не разлучили, и что они по-своему счастливы…» Бородач достал очередную «Беломорину», задумчиво помял её, складывая мундштук гармошкой, и снова засунул в пачку. «Судовое время одиннадцать часов тридцать минут. Экипаж и пассажиры приглашаются на обед» — хрипит транслятор. Идём домой.
P.S. В зоопарк медвежата не попали, их взял на воспитание навигатор ледокола А.Г. Гамбургер. Медведи очень любили полоскаться в воде, периодически их опускали на верёвках за борт. И вот одна веревка наконец не выдержала – лопнула, и Машка попала под винты. Сашка вместе с «папой» Александром Георгиевичем перешёл на ледокол «Мурманск». В 1970-м году Сашку подарили Президенту Финляндии Урхо Калева Кекконену (фин. Urho Kaleva Kekkonen, восьмой президент Финляндии).
***