Перейти к содержимому

ЕЛЕНА НАИЛЬЕВНА

Дважды победитель  конкурса «Итоги года» Большого литературного клуба  (в 2019 и 2020 году), серебряный (ЧБ-2018) и бронзовый (КМ-2019, ЧБ-2020) призёр Чемпионата Балтии и Кубка Мира по русской поэзии и Международного Грушинского Интернет-конкурса.

Печаталась в журналах «Юность», «Литературная газета», «Дальний Восток», «Белый ворон», «Литературный Иерусалим»», «Енисей», «Формаслов», «Тропы», «Глагол», «Буквица», «Витражи» и т.д. Есть два сборника стихов — «Под облаками» (2013) и «А яблок было!» (2016), изданных в Москве.

Закончила Самарскую государственную сельскохозяйственную академию.

Живёт в Самаре.

«Даун»

Стихотворения

Даун

Говорите «люблю», и когда он
ничего не ответит, тогда
вы поймёте, как «солнечный» даун
чёртов мир этот любит, балда.

Выходя за порог, где насмешки,
где подножки, наивный чудак
неизменно выносит орешки —
угостить, подарить, просто так.

Невпопад, неуместно, некстати
держит липкий фундук на весу.
Вот стоит улыбается — нате,
повторяя: ещё принесу.

А зачем, он об этом не думал —
вновь всучает орешек рука.
Так и вы говорите — люблю, мол,
даже пусть безответно пока.

Самолёт

Вот самолёт теряет высоту
и скоро вцепится в Курумоч коготками,
а я смотрю на эту красоту —
мигающую звёздочку на ткани
ночного неба, а потом разбег —
взлетает новый, и другой взлетает
и сразу тает, как на коже снег,
как рафинад в стакане с чаем, тает.

Отрыв —  и подступает к горлу ком
в волнении и трепете, когда я
по ком-то, кажется, грущу (по ком?),
цикл возвращений в небо наблюдая,

и понимаю: как ни мельтеши
ты на земле, каким ни будь важнецким,
однажды не удержит плоть души,
и разделить восторга будет не с кем.

Барахлишко

Храни меня, уездный городок,
когда и сам до ниточки продрог
своими совами в лесу, за старыми домами,
синицами своими, соловьями,
впустив за пазуху весенний холодок.

А вот рассветный розовый дымок
потянется к бледнеющей луне;
храни меня, уездный городок,
как родинку у мамы на спине;
как кладбище вода не подмывает,
лишь освежает ливнями гранит;
храни меня, ведь время поджимает,
и дочка по-китайски говорит.

Я оглянулась — а уже полжизни нет,
и в памяти всё призрачно и шатко:
у деда был коричневый берет,
у ёжика — малиновая шапка.
Дед брал надутый шарик первомайский
и, потерев о маковку мою,
лепил на потолок, блестели глазки;
я и сейчас туда не достаю.

А на ночь дед читал, читал про Нильса
(а умер, и потом всё снился, снился),
а бабушка крутила диафильм,
я — пуп земли, и никакой печали,
ведь даже если свет нам отключали,
то в блюдце капал жёлтый парафин.

Храни меня вот в этом, городишко,
как в сундуке нелепом барахлишко,
а бабушка вдруг — раз — и умерла,
а я открыла этот сундучок-то —
опять глаза блестят, и всё нечётко —
ну, тряпочки, ну, кучка барахла.
А выбросить я так и не смогла.

Я вижу всё закрытыми глазами

я вижу всё закрытыми глазами
вот девочка в соломенной панаме
с левреткою играет у воды
и море омывает их зады

слетел на повороте водный лыжник
но не потонет, он же не булыжник
а катер подобрал и вновь помчал
по волнам недотёпу закачал

я вижу это, ни на что не глядя
вот на шезлонге отдыхает дядя
красиво, выпукло и ничего святого
а, это мой любовник, не считово

вот тётя рядом с ним, глухонема
а, подождите, это я сама

она его по бронзе кожи гладит
в порту, где воевал когда-то прадед
где чаячий не умолкает хай
и водоросли, как ни бултыхай

Царство птичьих глоток

Смотри, ползущие деревья
вдыхают снег и черноту,
и галки, словно ожерелья,
подчёркивают наготу.

В бурлящем суетливом птичье,
толкущемся наперебой,
я заполняю вне приличья
все паузы тобой, тобой.

То бой с нахлынувшим безвольем,
то снова, Господи прости!
За наказанием безмолвьем
должно прощение идти.

Мой нрав безропотен и кроток
с таким трудом, с таким трудом.
Смотри, здесь царство птичьих глоток —
и дым отечества, и дом,

и рваная фата пороши
на спящем розовом кусте.
Я собиралась быть хорошей,
но ты везде.

Я избалована тобой

я избалована тобой
за много лет настолько, что я
от каждой курочки рябой
хочу яичко золотое

все говорят: какая фря
пеняют: гля, какая цаца
а значит, баловал не зря
своим уменьем прикасаться

и позволением идти
куда глаза бы ни блестели
и знал, что все мои пути
в твоей кончаются постели