Родился в 1945 году в Оренбурге. Окончил Латвийский госуниверситет, отделение журналистики. Прозаик, поэт, журналист, художник. Главный редактор литературного радиожурнала «Вечерний калейдоскоп» на радио «Голос Израиля» — «РЭКА». Член правления международного союза писателей Иерусалима. Автор 28 книг стихов, прозы, очерков, эссе. Лауреат ряда международных премий по литературе, журналистике и изобразительному искусству. Среди них – Бунинская, Москва, 2008, «Добрая лира», Санкт-Петербург, 2007, «Левша» имени Н.С. Лескова – 2019, «Бриллиантовый Дюк» – 2018 и 2019, «Петербург. Возрождение мечты, 2003», . В 2012 году стал лауреатом (золотая медаль) 3-го Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков и дипломантом 4-го международного конкурса имени Алексея Толстого. 2015 год – дипломант Германского международного конкурса «Лучшая книга года».
Живёт в Иерусалиме с 1978 года.
Содержание
«Двуликая боль счастья»
Рассказ
(на фоне эпидемии коронавируса)
1
Канун карантина
Что такое старость? Это когда не перед кем уже похвастаться своими успехами.
Так размышлял Ром, понимая, что хвастаться ему не перед кем, хотя старости не чувствовал. да и какая старость, если ноги по-прежнему носят, в кармане не дыра, размером в кулак, а пластиковая «Виза» с материальным обеспечением на пять тысяч шекелей.
И все же, почему старость? По той основной причине: не перед кем похвастаться своими успехами. Новый репатриант! Ни друзей, ни родственников! А то, что по еврейской кодировке бабушка в наличии, так и её в живых тьму лет не видел. Последний раз виделись на свадьбе. Не бабушкиной разумеется. На собственной. Но потом не заладилось. Не с бабушкой, понятно, уехала в Израиль, сразу как открылась дорога. С женой не заладилось. Она тоже настроилась на Израиль. И — развод, слёзы, вспышки ярости: «У тебя такой шанс, а сидишь здесь, хорошей погоды ждёшь! Дождёшься, когда метлой погонят. Помяни моё слово, сразу после Московской олимпиады сделают от ворот поворот!»
Однако пропустить «домашнюю» олимпиаду, ему, спортивному журналисту, притом «невыездному», ну никак не возможно. Нужно быть сумасшедшим, чтобы кинуться в Израиль, который отказался от участия в играх, когда здесь, в Питере, наклёвывается командировка в Москву, и пиши – не тушуйся, преодолевай шторма конкурентной борьбы за оперативность.
Рванул в Москву, сверкнул в двух-трёх репортажах, но собкором в «Советский спорт» не взяли, хотя предварительно обещали, а затем всё поутихло, шторма прошли стороной, вслед за удачей, которая мелькала на горизонте. Мелькала, мелькала и погасла, наделив сердце горечью, а душу какой-то гнетущей пустотой.
Что это? Умом не воспринять! Впрочем, ум и душа – понятия несоединимые. Другое дело, ум и жизненный уклад, душа и любовь. Другое дело, да, другое…
Задумаешься тут. Дело другое, а дела на самом деле никакого нет, и не предвидится. Новый репатриант пенсионной неопределённости! Ни детей, ни жены – развёлся и со второй. Ходи на курсы иврита, гуляй по улицам, можешь заглянуть и в ресторан – карман позволяет. Но смешно сказать: карман позволяет, а настроение артачится: какой к чёрту ресторан, если там не пьют под оркестр, а лишь кормятся от пуза, как в заводской столовке.
Гримасы Израиля? Они самые. В анфас и в профиль. Соблазнишься вывеской, зайдёшь. «Вам что подать?» А посмотришь кругом: на столах тарелки, за тарелками чавкуны – ам-ам, вкусно нам! – и ни одной бутылки водки, ни одного пьяного, выясняющего отношения с напарником по чревоугодию. Скукота, а ещё ресторан. А ещё с вывеской «Ган эдем», «Райский сад» в переводе.
Но к чему перевод? И без лексических упражнений ясно: здесь просто перевод денег, без всякого размаха, и пусть сто раз – ам-ам, вкусно нам! – сознаёшь: самые блистательные шедевры кулинарии переводишь всего-навсего на фикальную массу. Противно и поучительно. Но в полном соответствии с жизненным предназначением. Разве не так? Представь себе, мнилось, какой ты замечательный журналист, что ни статья – шедевр. А со временем доходит и до тебя невосприимчивая прежде зловредная шутка старых коллег-борзописцев: утром в газете, вечером в клозете. Бр-р-р! Хошь – не хошь, а напьёшься для облегчения. И здоровье пойдёт на поправку, и больше здравого смысла появится в жизни. А то крутится – вертится, крутится – вертится, и всё – замкнутый круг. Ни начала, ни конца. Проще говоря, начала не помнишь, а конец? Спасибочки, о нём и думать не хочется. Пусть о нём думает коронавирус. Говорят, подкрался из Китая уже и в Израиль, вот-вот объявят карантин, и сиди дома – не высовывайся наружу. Лучше шажок туда, шажок сюда, и впритык к Русскому подворью выискать входную дверь, за ней питейное заведение. Глядишь – вот тебе витрина разномастных бутылок, вот тебе стойка, а вот и смешливый бармен с моноклем в глазу, глянцевым котелком пушкинского фасона на голове и с наводящим вопросом во рту.
– Русит?
– Из Питера.
– Водки?
– До краёв.
– Нервы?
– Депрессия.
– У новичков, наоборот, эйфория. И без лишней опаски от встречи с заморским вирусом. Мол, израильская медицина, как русский балет, впереди планеты всей.
– Ладно вам! А с какого это пригляда я новичок?
– Иначе были бы давно знакомы.
– Познакомиться не поздно и сейчас.
– Грошик.
– Ром.
– Это в честь пиратского застолья?
– Чего-чего?
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
– Пей, и дьявол тебя доведёт до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
– Споём в унисон?
– Да ну тебя, лучше приткнусь куда в закуток, посижу, подумаю.
– Водку не забудь, в самый раз для подпитки мысли.
А что? Ничего! За столиком довольно уютно. Рюмку опрокинул. Поднесли вторую, а на закуску мясца и салатик. Вилочку подложили слева от тарелки, ножичек справа – культурные, будто из Питера! – и вдобавок сказали: «Спасибо, что зашли. Приятного аппетита!». Чудеса, да и только. Денег не попросили, о платежноспособности не справились, а говорят «спасибо». И кто? Девчушка лет двадцати, не больше, если не меньше. Вроде бы израильтянка, но говорит по-русски, правда с акцентом.
– Русит?
– Родилась в Израиле.
– А говоришь…
– Все говорят, и я говорю. Без разговора на софа русит – русском языке – Грошик на работу не берет.
– Посетители… все на подбор русит?
– Тут же водка прямиком из России. Тебе нальёшь, мне нальёшь, и сразу все ахим – братья.
– Пьёшь?
– Даже не пробую.
– Чего же водку нахваливаешь?
– Пирсом – реклама в переводе с иврита. Ты в первый раз, значит, нужно увлечь, и будешь у нас завсегдатаем. Так правильно сказать по-русски?
– У тебя всё правильно. Ты чисто бальзам на душу.
– Рижский бальзам?
– Нет, это я к слову.
– А я подумала. Ты ищешь кампанию, потому меня и назвал под свое имя. У тебя алкогольное – Ром. И мне дал алкогольное – Бальзам. Шми – моё имя, на самом деле, Галит.
– Галя?
– Можно и так. Всё одно в переводе на иврит – волна, как поймут обычные израильтяне. А ты Ром, в честь пиратского алкоголя?
– Полное имя – Роман. Но в Израиле, мне сказали, не стоит им пользоваться. Потому что Рома – это Рим на иврите, и напоминает о римском владычестве.
– Выходит, ты историк?
– Журналист.
– И я журналист.
– Где? Здесь, за стойкой?
– И здесь. Как не догадываешься, тут самый живой материал забегает.
– Набегает!
– Принимаю редакторскую поправку, набегает. Подчас и в нетрезвом виде. Но всё равно, разговорчивый.
– Как я?
– И ты разговорчивый.
– У меня депрессия.
– А у меня экзамены на носу. Нужно сдать для зачёта в универ материал о новом репатрианте с давними корнями в Израиле. У тебя есть корни?
– Были. Но давно обрублены.
– Холокост?
– И Холокост, и… Бабушка Мария пережила Холокост в гетто, а потом, как появилась возможность, уехала в Израиль. Здесь и похоронена.
– У нас в Иерусалиме?
– У вас, у вас, но не нашёл могилки. Ходил-ходил, сплошь иврит на надгробьях, а где русский язык, и там не нашёл имени Мария.
– Не спрашивал у смотрителей?
– У них тоже в голове иврит, а в записях – смотрели в кладбищенскую книгу! – и… смотришь в книгу, видишь фигу, без всякого намёка на имя моей бабушки.
– Оно и понятно, Мария!
– Яснее нельзя?
– Чего яснее! Тут у нас каждого переписывают на еврейский лад. По желанию, конечно. Мария на иврите Мирьям. Могу предположить, что твоей бабушке вручили тедаут зеут – удостоверение личности – на имя Мирьям. Так, если не перевирать историю, звали по-настоящему и маму Иисуса Христа.
– Скажешь…
– Скажу и добавлю: моя машина под боком, садись и поехали. Ты найдёшь бабушку, я материал для зачёта по журналистике.
– А Грошик?
– Грошик найдёт постоянного клиента. Я правильно говорю по-русски?
– Правильно.
Чудо чудное, диво дивное, но, как оказывается, ключик к решению загадки лежит в области элементарного незнания местных условий жизни. Хуже, когда такое незнание доводит до неба в клеточку. Впрочем, пока что небо смотрится отлично, ни в клеточку, ни в линеечку: солнышко светит, асфальт покладисто ложится под колёса. Раз – два – три и выезд из города, поворот налево, чуть дальше направо и стоп машина – приехали: кладбище, служебная конторка, светящийся экран компьютера и вопрошатель-очкарик, матёрый знаток местной географии.
– Имя-фамилия?
– Мария Гольд.
– Иврит, рак (только) иврит.
– Они оле хадаш. Я новый репатриант.
– Ми иторген? Кто переведет?
– Галит.
– Бавакаша. Пожалуйста.
– Мой старший друг ищет место захоронения своей бабушки Марии Гольд, по-израильски Мирьям Захав.
Да, великое дело – иврит! Пару слов, и кладбищенский лабиринт уже не «терра инкогнита», а исхоженная вдоль и поперёк земля с путевыми указателями, ведущими на участок восьмидесятых годов. Теперь и без провожатых несложно добраться до искомой могилки.
Каменное надгробье. На нём слова памяти и любви.
– Галит! Что тут написано?
– Дорогая Мирьям! Ты остаёшься жить в наших сердцах. Мишпаха – семья Коль. Хава, Михаль, Галит.
– Постой, постой! Откуда здесь твоё имя?
– Здесь и мамино имя Михаль.
– А оно откуда?
– Это надо спросить у бабушки.
– Какой бабушки?
– Бабушки Хавы, по-русски Евы.
– Которая Коль? Мою первую жену звали Ева, но фамилия у неё была моя Кольман.
– Укоротили и перевели на иврит. Коль – это голос по-нашему.
– Так это же…
– Сюрприз? Так правильно говорят по-русски?
– Скорее, чудеса Земли обетованной!
– Да, чудеса, не иначе. Не думала – не гадала, что иврит и до дедушки доведёт.
– А я и не знал, что Ева беременна.
– Лучше позже, чем никогда, дедушка! Как я рада, что ты живой!
– Боже! А нельзя ли Еву увидеть сейчас?
– Соскучидся?
– Ещё как! 40 лет, и ни одной свиданки, – деланно пошутил Ром, хотя и не испытывал никакого шутливого настроения.
– Ну, если соскучился… тогда… Давай, деда, сделаем и бабушке сюрприз.
– Каким образом?
– Самым элегантным. На русский лад, но с еврейским уклоном.
– А проще?
– Чего проще? Послезавтра годовщина смерти твоей бабушки Мирьям. Мы всегда всей семьёй приходим сюда. Свечи зажечь, камешки положить на камень памяти. Вот и ты приходи. Придёшь?
– Прибегу!
Всё так удивительно и неожиданно, но поразительно, насколько вовремя. Словом, спасительный нож хирурга при внезапном воспалении аппендицита.
– Только не доводи бабушку Хаву до инфаркта, – Галит игриво погрозила пальчиком.
– Постараюсь. Валидол на всякий случай прихвачу.
– Ну, тогда, как у вас говорят, вперёд с песней.
– И с валидолом.
– До послезавтра!
Но завтра объявили карантин по всему Израилю. Из дома более чем на сто метров выходить не разрешено. Сиди дома, и смотри телевизор, если есть хоть толику настроения для этого. А нет, спасайся иначе. Лучше всего… Нет, бутылка не подходит, книга тоже. Остаётся жить в самом себе и размышлять, куда такая жизнь доведёт? Хотя не проще ли обратиться к истокам, и разобраться, как ты дошёл до этой жизни.
2
На проводе телефонная помощь
– Ты в карантине?
– А ты?
– И я в карантине.
– Чего же звонишь, подруга?
– Для поддержки.
– Штанов?
– Духа.
– Не понял.
– Чего не понять? На проводе телефонная помощь! Врубись и откликнись.
– Ау!
– Брось дурацкие шутки! Пойми, люди в унынии, без общения и выхода на улицу. Того и гляди кто-либо из них руку на себя наложат. А я наоборот, не накладываю, а протягиваю руку помощи. Так сказать, психологически воздействую на иммунную систему. Поговорим?
– О чём?
– Да хоть… Ты же выходец из Союза. Самые подходящие темы: о Сталине, о космосе, типа мы впереди планеты всей, о космических пришельцах и обо всем вокруг, что на ум придёт.
– Значит, о предназначении.
– В точку. С этого и начнём. Представляешь? Он на один сантиметр ниже меня, но это не помешало ему подняться выше.
– О ком это ты?
– О ком, о ком? О Сталине! Метр шестьдесят два, а, гляди же, махнул!
– Может, не в размерах суть? Подумай.
– Я подумаю.
– Но не клади трубку.
– И не подумаю.
– А с Тютчевым тебя ничего не роднит? У него тоже метр шестьдесят два.
– Кроме роста?
– Кроме.
– Стихи.
– Как я не догадался?
– Без иронии! Факт есть факт. Он писал «Я встретил вас». У меня «А я тебя не встретила ещё».
– Конкурент…
– Кто?
– Тютчев.
– Я и не догадывалась.
– Он тоже. Но не тебе конкурент. Сталину!
– Не врёшь?
– Зацени! У Тютчева: «И жаворонки в небе уж подняли трезвон». У Сталина, по молодости лет: «Пел жаворонок в синеве, взлетая выше облаков».
– Во времена репрессий не обратили внимания?
– Его жаворонок был уже не актуален в связи со смертью поэта. А вот в 1921 году обратили внимание на другого жаворонка, народившегося в стихах Николая Гумилёва. «Ты жаворонок в горной высоте», – писал он, обращаясь к Марии Левберг.
– И?
– Такое внимание дорогого стоит. Иногда и жизни.
– Но ведь не за жаворонка?
– Приписали антибольшевистский заговор. Но потом, через 70 лет, когда рассекретили архивы, оказалось, что дело полностью сфабриковано сотрудниками НКВД.
– Реабилитировали?
– Поэта реабилитировали.
– Но жизнь… жизнь дважды не даётся.
– А дежавю?
– Это не о прежних жизнях. Просто психическое состояние, будто это уже видел.
– Иногда и пережил.
– Допустим, если не предрассудки. Но где реальные примеры, неопровержимые, как дважды два четыре?
– Сходи на приём к Ричарду Вертеру, там и получишь доказательства.
– Кто он, не секрет?
– Знаменитый врач-гинеколог.
– Понятно!
– Ничего тебе не понятно! Поэтому я чуть-чуть исказил фамилию, а то и впрямь соблазнишься.
– Тогда дай понятие.
– Помогает пациентам вспомнить о прежних жизнях. Как? На основе событий и травм, которые путём инкарнации проявляют себя сейчас в виде спонтанных воспоминаний. Теперь понятно?
– Ага! Врач-гинеколог. Обрабатывает женскую клиентуру с травмированной психикой. На основе потерянной девственности в прошлой жизни. Будто в этой не потеряют.
– Мужики тоже готовы пройти у него обработку.
– Само собой, если на предварительном осмотре им деликатно намекнули, что раньше они были женщинами.
– Глупости! Я сам у него побывал.
– Результат?
– Выведал о прежней реинкарнации.
– Да ну?
– Гну! И никаких проблем!
– Поддубным был, что ли?
– Не Иваном Максимовичем, но цирковым борцом точно!
– Значит, мне рассчитывать на туше, когда встретимся?
– На лопатки я тебя уложу и без цирковых приёмов.
– Лучше продолжим словесную дуэль. А то у меня принципы в отношении борцовских захватов.
– Тогда вспомни, кем ты представлялась сама себе, когда в раннем детстве смотрела в зеркало?
– Трудно сказать – кем? Мужчиной в шляпе.
– Выходит, дело в шляпе и мы на верном пути?
– О верном пути не скажу, но… Однажды малолеткой я надела папину шляпу и посмотрела в зеркало, чтобы покрасоваться. Честно сказать, увидела не себя, а другого человека, но с моими глазами, лет сорока. Засело это в моей памяти, и, надо было такому случиться, что после прочтения книги Хемингуэйя «Праздник, который всегда с тобой», мне попала в руки книга Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби».
– Кстати, именно ему принадлежит крылатая фраза: «жизнь – это коллекция несчастных случаев».
– Знаю. Но тогда не знала, отправляясь в библиотеку. И что? Видел бы ты моё изумление, когда я раскрыла его книгу с портретом. С внутренней стороны обложки на меня смотрел тот самый человек в шляпе! Тот самый! Тот, кого я видела в зеркале, когда мне едва исполнилось семь лет.
– Семь лет – самый благодатный возраст, чтобы вспомнить, кем был прежде.
– Откуда тебе это известно?
– Из практики. У меня тоже вышел такой фокус. Нашёл в старом сундуке с двойным дном желтеющие от времени фотки. Предки спрятали, должно быть, ещё при Сталине, да забыли о них. На одной – это был богатырски сложенный мужчина в борцовском трико – я внезапно признал самого себя. Бабушке показал, а она сказала: это ее папа. Как это ее папа, когда это я? Как? Да никак! Я, и никаких гвоздей, как сказал бы Маяковский по такому случаю! Но кому докажешь?
– Только самому себе.
– Себе и доказывать нечего. Мне все доказали обычные сны.
– Прадед явился во сне?
– Не то, чтобы явился. Явились какие-то люди с винтовками, арестовали. Потом снился суд. Доказывали, будто я чей-то шпион. Что да почему мне не по мозгам – пацанёнок! Но из идиотских доказательств выходило, что если я на цирковом чемпионате мира боролся с какими-то иностранцами, то автоматически превращался в агента вражеской разведки.
– Расстреляли?
– Это мне не снилось. Бабушка говорила, что после ареста папу больше не видела. Хотела бы узнать подробности, но…
– А ты не рассказывал о своих видениях?
– Рассказывал. Но она плакала, пока я рассказывал. И… вот странность, через одну-две ночи прекратились эти сны. Словно папа ее не захотел больше расстраивать дочку. Ведь старенькая уже была, вдруг сердце не выдержит?
– Отомстить не хотелось?
– Кому?
– Доносчику, например.
– Чтобы жить по-Сталински?
– Поясни.
– Насладиться неотвратимостью мщенья, а затем пойти отдыхать.
– Его слова?
– Слова его, а музыка…
– Только не говори – народная.
– Я и не говорю. Но под эту музыку все плясали. Да и попробуй не спляши – шахсей-вахсей! В годы Большого террора, да будет тебе известно, расстреляно свыше миллиона человек, а в ГУЛАГ брошено сорок миллионов.
– Цифры не с кондачка?
– Так писали при Хрущёве в газетах, видел в подшивке. А нет, так спроси у своего прадеда. Он тоже на лесоповале не прохлаждался. И до отказа прочувствовал вкус сталинской фразы: «лес рубят – щепки летят».
– Не встречались ли наши прадеды на пересылке?
– Кто знает?
– Кто знает, тот теперь не скажет. Время и его не пощадило. Но ты узнать можешь.
– Каким же образом?
– Сновидческим.
– Мне такие сны больше не снятся.
– Это до нашего разговора. А после… считай, время пришло.
– Так что…
– Утро вечера мудренее.
– Тогда до завтра.
3
Связи земные и теленебесные
Единственная связь с миром – телевизор. Но, понятно, односторонняя. Нажимаешь на кнопку пульта, экран выявляет Марка Твена. Он жизнеутверждающе сообщает:
– Я был мёртв миллионы лет до рождения и не испытывал никаких неудобств.
Спасибо за откровенность. Сказал бы заодно, испытывает ли неудобства после реальной смерти.
Но фильм окончен. Переключайся на другой. На затухающей волне скрипичной мелодии закадровый голос:
– Николо Паганини считал, что способному человеку завидуют, талантливому вредят, а гению мстят.
А что нам предлагают здесь, на третьем канале?
– По версии Ван Гога из одноименного фильма Иисус сказал: «Отверните глаза от видимого, посмотрите на невидимое».
Рекомендация полезная. Но инструкции к ней не прилагается. Не Ноев ковчег. Ною были даны божественные предписания по закладке судна: длина 300 локтей, ширина – 50, высота – 30. И пояснение: один локоть равен 52 сантиметрам. Что? Не верится? Не было тогда и в помине сантиметров? Не было, и не нужно. Тем более, что тут же с экрана лезет вообще непреодолимое мозгом сообщение: Ноев ковчег был в форме пирамиды, а не привычного нашему глазу корабля.
Как так? А так! Об этом якобы сказано в найденных отрывках из Кумранских рукописей.
Рукописей не показывают, а говорят, зная, что у зрителя нет возможности возразить. Да и как возразишь? Самоизоляция! Кстати, вот и про неё, и тоже из художественного фильма.
– Бойся самоизоляции, выпивки и женщин.
Какие женщины в самоизоляции? По уточнённым медиками данным, к ним нельзя приближаться меньше чем на два с половиной метра. А к мужчинам? К ним на расстояние ударного кулака, слишком нервными стали.
За примером далеко ходить не приходится. 13 мая у входа в израильскую больницу «Шиба» был застрелен некий молодой человек характерной восточной внешности. Охранники потребовали надеть предохранительную маску, прежде чем пропустят его в фойе. Но посетитель выхватил из кармана не маску, а нож. Один удар, второй, проникающее ранение, крики ужаса, кровь на мостовой и роковой выстрел.
Дело запахло порохом.
Террорист ликвидирован, как подумалось охранникам. Но родственники нападающего считают, что он никакой не террорист, а просто больной человек, пришедший на приём к врачу.
Однако зачем при походе к врачу брать с собой нож? Об этом молчок. И, действительно, зачем об этом говорить? Об этом по желанию можно только догадываться. Впрочем, время такое, до упора насыщенное всяческими аномалиями, что остаётся только догадываться.
О чём? Да о чём угодно! Самоизоляция! Сам с собою наедине. Кто тебя посетит? Кто придёт в гости? Разве что свежая мысль. Вот-вот – мысль. Утешай себя, что и она женского рода. И соблазняй её с намёком на творческое соавторство: «Сижу один, мечтаю за двоих».
4
Душевный раздрай
Разрозненные мысли…
Но однажды наплывает ясность мышления. Вроде бы в прошлом роилось одно – только творчество, только оно. Это главное. То главное, что ведёт по жизни и, казалось бы, возводит к истинному пониманию. Но на подступах к истинному пониманию «Что Такое Жизнь» внезапно обнаруживаешь себя запертым в четырёх стенах плюс диван, простыня, подушка, и с ужасом догадываешься, не с кем поделиться нахлынувшими догадками о смысле и предопределении, о предназначении человека. Кругом пустыня. А если и встретишь кого – не достижим он для дружеской на полутонах беседы, приходится кричать, как на плацу, ибо преграда между вами в два с половиной метра воздушного пространства, якобы не заразишься. Пойдёшь в магазин, законным путём на расстояние ста метров от дома, и под законной маской-намордником. У входа приставят тебе ко лбу пистолет пластмассового типа, нажмут на спусковой крючок и заодно пояснят:
– Проверка температуры.
– Годен? – автоматически спрашиваешь, как на медосмотре при наборе в армию.
– Проходи! Следующий!
Следующий – за твоей спиной. Потеет, паразит, чувствительно, но на безопасном расстоянии, именуемом ныне социальным дистанцировании. Подозрительно переминается с ноги на ногу, будто из штанины хочет незаметно выбросить отвратительного вируса.
А ты? И ты начинаешь немного подрагивать, опасаясь дыхания сзади, столь же устрашающего при сорока градусах, как и свинцовая пуля. Однако нечаянное упоминание о градусах как-то незаметно сворачивает с проторённого карантином пути-следствия и устремляет – следует уточнить, не преднамеренно – к винным полкам. Лучше сорок градусов ощутить нутром, чем затылком, и очистить себя от заразы старым испытанным способом. Иначе страдать от душевного раздрая и день, и другой. Заодно и перепроверять себя на уровень внедрения в лёгкие подозрительного дыхания соседа по очереди. Надо бы краем глаза взглянуть, куда он направился, чтобы невзначай не пересечься повторно. Нет, он в мясной отдел. Ему водка чуть ли не питьевая отрава для бесперебойно работающего желудка.
Ну и чудак-человек! Не дорос до наших присловий: «Водка – гадость, водка – яд, но сто грамм не повредят». Вот и пугает посторонних людей капельками коварной росы из мокрого рта.
Что взять? «Финскую»? «Абсолют»? Э, нет, возьмём по привычке «Столичную». Возьмём-то – возьмём, это не заржавеет. Но как? Голыми руками опасно. Вдруг её лапал какой-другой ухажёр с неустановленным диагнозом?
Голыми руками – не моги. Но не зря ведь на приколке дожидается твоего внимания кипа пластиковых пакетов. В один легко заходит пятерня, в другой бутылка. И ходи как бы в перчатках, посматривай по сторонам, выискивай заманчивые для застолья вкусности. Но самое основное, сторонись тех, без общения с кем раньше жизни не представлял. Людей!
Сторонись – не сторонись, но не у всех столь предосудительные мысли в голове. Вот у этого в смастерённой из цветного носка маске и с задумчивой миной на хмуром от незнания иврита лице, таких мыслей не обнаружишь и под микроскопом. Крутит в руках, голых руках – приметьте слабину его медицинской подготовки – винную бутылку вишнёвого цвета и спрашивает:
– Это сухое?
– Написано – «хеци».
– На каком языке?
– Иностранном.
– Не хохми!
– На языке Бялика.
– А на языке Пушкина?
– Если Бялика перевести на Пушкина, то «хеци» по моему разумению «наполовину».
– Ага, полусухое, значит.
– Значит… А ты откуда?
– Из Питера, вестимо. Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.
– Чего рубит?
– Капусту, друг ты мой ситный. Кстати, хороший закус, когда из просоленной бочки. Не вдарить ли нам по наркомовской норме заради знакомства?
– После карантина в охотку. А сейчас…
– Ладно, не гонюсь в кореша. А где тут касса?
– Выйди к мясному отделу, и налево вдоль по Питерской.
– Налево мы завсегда можем. Бывай, земеля!
И отвалил. Вместе с микробами, если были при нём. А ты? Ты поправляешь маску на лице, проводишь указательным пальцем по внешней её стороне: не влажная ли от чужого дыхания? Вроде бы пронесло. Сухо, как в горле. Вот бы газировки сейчас хлобыстнуть! Но маску не снимешь, бутылку без резиновых перчаток не откупоришь – а вдруг и на пробке вирус гуляет? И думаешь, скорей бы домой, под надзор закрытой на замок двери, чтобы термометр под мышку, глаза в телеящик, и жить в тоске, поживать в одиночестве, предварительно освежив горло и мозги чистой как слеза.
А на свежую голову и свежие мысли. В особенности под надоедливые радионовости о выборах-перевыборах, карьерных соображениях и намечающихся назначениях на министерские посты. Спорят, ругаются, будто и не догадываются: Матушка-Земля уравновесила в правах всех, живущих на её поверхности, от самого-самого до Самого-Самого.
Каким образом?
Очень простым. Доказательно пояснила коронавирусом, что у человека по большому счёту есть только одно-разъединственное право. Право на жизнь. Во всём остальном человек – не более, чем импровизатор, хотя для этого не обязательно быть джазистом. Повезёт ему, выбьется в крупные боссы, не повезёт, будет страдать в нищете. Но жизнь при этом остаётся с ним, как и надежда на удачу, как и осознание того, что для Матушки-Земли все люди равны между собой.
Иначе и быть не должно!
Казалось бы, чего проще?
Но нет! Из поколения в поколение люди этого не понимали. Поняли теперь? Вряд ли. Пройдёт пандемия, и жизнь покатится по старой колее, от войны к войне, как после смертоносной «Испанки» в 1920 году. Тогда не досчитались свыше 50 миллионов человек, в разы больше чем на Первой Мировой. Но это не остановило нашествие Второй Мировой войны. А может, каким-то мистическим образом и предопределило?
«Вам нравятся жертвы, их есть у меня!».
Намёк красноречивый. Но не будем заглядывать в будущее – справиться бы с настоящим! – но вникнуть в смысл путевых знаков необходимо. Коронавирус побуждает к этому. У микроскопического змеёныша, увенчанного короной, имеется загадочное свойство: заставляет усиленно жить, не сходя с места, в самоизоляции. А как? Это уже не коронавирусу решать. Хоть прыгай по телеканалам, хоть глотай книги, хоть придумывай варианты встреч с инопланетянами, размышляй о потусторонней жизни, а то мечтай о параллельных мирах или вспоминай о первой любви.
5
Телефонная помощь – второй заход
– Доброе утро!
– И тебе того же.
– Ну как? Выспался?
– Ещё зеваю.
– Брось! Займись полезным делом. Вспомни, что приснилось.
– Разумеется, ты, краса ненаглядная.
– Меня интересует реинкарнация.
– В допотопной жизни мы были семейной парой.
– Глупости! Я за тебя не вышла бы и в допотопной жизни!
– Не ерунди! В начале времён не требовалось твоё согласие.
– А равные права?
– Какие права, если я был из породы нефелим?
– Кого? Кого?
– Нефелим. Это небожители, ангелы-наблюдатели, они спустились на землю к местным красавицам и брали их в жены.
– Без спросу?
– Ангелы!
– На ангелов и управы нет?
– Управа на них Бог! Он и устроил потоп, чтобы избавиться от греховных ангелов.
– А женщины? Тоже пострадали?
– Ну, даёшь, красавица! Когда ты в последний раз заглядывала в Библию?
– Не те я учила алфавиты, если перефразировать Андрея Вознесенского.
– Тогда позаимствуй парочку букв из моих.
– Только без намёка на нецензурное слово!
– Хо-хо и ни ку-ку! Итак, буквы А и Ж. Ангелы-нефелим. Спустились на землю. Женщины бросились им навстречу. Возлюбили друг друга. И народили гигантов.
– И мы с тобой?
– Что мы, рыжие? Народили!
– Но почему гигантов?
– Догадка проста. Ангелы прибыли с планеты размером с Юпитер. Там очень мощная гравитация. Не особенно-то вырастишь. А вот их потомки на матушке-земле, заряженные с рождения мощной энергией роста для преодоления гравитации, вымахнули на наших просторах в великанов.
– Ага! Теперь понятно. За рост и были наказаны. Как мамонты и древние ящеры. А то много жрали и объедали голодающих землян.
– Напомню тебе опять, не в размерах суть.
– Зачем же потоп?
– Пути господни неисповедимы. Но одно ясно, эти гиганты уже своим появлением на белый свет попутали божьи планы в отношении развития человечества.
– И он всех утопил?
– Кроме Ноя и его семьи.
– И наших детей из доисторических времён?
– Не плачь понапрасну, наши спаслись.
– Ну да?
– Да, и поселились на острове Сардиния.
– Врёшь!
– Чтоб мне с места не сойти!
– Чем докажешь?
– Доказательства на острове. Там в музее выставлены каменные скульптуры спасшихся гигантов. Высокие, статные.
– А лица?
– Вполне человеческие. И узнаваемые.
– Не темни!
– Обещай, что не упадёшь в обморок.
– Нужно мне это!
– Тогда слушай. У двоих, из тех, кто выставлен в музее, полная схожесть с тобой.
– Иди ты!
– Сейчас и пойду. Вернее, позвоню.
– Куда это ты собрался?
– В турагенство. Закажу два билета на остров Сардинию. Летим?
– А не обманешь?
– Разве обманешь материнское сердце?
– Гиганты – это точно мои дети?
– На месте и проведём проверку на ДНК.
– Но они ведь каменные!
– Однако твоё сердце не каменное. Оно и подскажет.
– Ладно, уговорил. Материнское сердце не обманет.
– Но прежде дай свои позывные. Имя, фамилия.
– Секретов не держим. Хава Коль.
– Хава… О, боже мой, Ева! Это ты? А я тебя не узнал по голосу.
– Не мудрено. Сорок лет, сорок лет…
– Но как ты нашла номер моего телефона?
– Израиль, дружок! Здесь достаточно знать, как пишется наша фамилия на иврите. А я в отличие от тебя, это знаю.
***