Содержание
Игорь Грызлов (Москва)
«Юлий Ким — живой классик, представитель первой волны бардов-шестидесятников. Концерт Юлия Кима — редкий сегодня шанс отдохнуть душой от суеты и ежедневных проблем.».
Из рекламы концерта.
О своём любимом барде, с которым я знаком много лет, я хочу рассказать вам сегодня. И это Юлий Черсанович Ким. Вроде совсем недавно ему было 50, и вдруг 85. А мы и не заметили, потому что за эти годы он ничуть не изменился, по-прежнему, такой же молодой и жизнерадостный и его добрый тонкий юмор в песне покоряет уже какое поколение слушателей.
«А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома… сто грамм»
Юлий Ким
Из его многочисленных рассказов, вспоминаю один, как он без паспорта летел из Москвы в Тель-Авив. И его пропустили, узнав, как известного автора песни. Но, почему-то решили, что он автор песни «Собака бывает кусачей». И пограничники хором ему её спели, а он не стал возражать, что это не его песня.
Юлий Ким многогранен, он – поэт, писатель, драматург, и, конечно, же бард, один из основоположников жанра авторская песня. Лауреат Государственной премии имени Булата Окуджавы (2000), премии «Поэт» (2015), «Золотой Остап» (1998), «Царскосельской художественной премии» (2003), премии «Музыкальное сердце театра» (2007), премии Московской Хельсинской группы в области защиты прав человека» (2016), лауреат фестиваля «Песня года» (1978) за песню Красной Шапочки (музыку написал Алексей Рыбников), награждён медалью «Защитники свободной России» — «За исполнение гражданского долга при защите демократии и конституционного строя 19—21 августа 1991 года».
Родился 23 декабря 1936 года в семье переводчика Ким Чер Сана и учительницы русского языка и литературы Нины Валентиновны Всесвятской. В 1938 году папу расстреляли, а маму отправили в лагеря и до 1945 года он её не видел. Воспитывался родственниками. До 1945 году он и его сестра жили в посёлке Ухтомский под Москвой, ласково называли его Ухтомкой. Сейчас это уже часть Москвы. После возвращения мамы жили в Малоярославце (Калужская область) и Ташаузе (Туркмения). Детство Юлий Ким всегда вспоминает с любовью и не считает его трудным для себя «… несмотря на весьма суровые условия жизни, мы с сестрой сохранили о том времени самые светлые воспоминания. Ведь, как правило, о детстве и отрочестве всегда вспоминают светло».
В 1954 поступил в Московский государственный педагогический институт. Только туда тогда брали детей «врагов народа». Это был тогда самый «песенный» институт. В это время там учились и пели Юрий Визбор и Ада Якушева, Юрий Коваль, Петр Фоменко, Марк Харитонов, Юрий Ряшенцев В одном общежитии с ним жил Борис Вахнюк, у которого сохранилось несколько текстов Кима тех лет и он их прочёл на одном из юбилеев Юлия Кима.
Так как в семье Юлия Кима пели все и всегда, а сам он уже давно начал писать стихи, то неудивительно, что у него в таком песенном окружении, появились первые собственные песни. Одна из них «Губы окаянные» через много лет попала в фильм Никиты Михалкова «Пять вечеров». Вот как эту историю рассказывает Сергей Никитин, который спел её в фильме. Когда его пригласили спеть русскую народную песню в фильме, он поинтересовался, какую, и тут же сообщил, что знает автора этой народной песни. Ещё одна песня «На ночных кустах ветки трогая…» попала в 1968-м году в фильм Глеба Панфилова «В огне брода нет» (всего один куплет) https://www.youtube.com/watch?v=pglLN9QplZQ и стала почему-то старинной цыганской песней «Душа косолапая». Кстати, Юлий Ким много лет не знал, что куплет его песни звучал в этом фильме и удивлялся откуда цыгане её узнали и поют, добавляя свои куплеты и меняя мелодию https://www.youtube.com/watch?v=ZiO4BEO7_6s
Всего песни Кима в содружестве с композиторами Владимиром Дашкевичем, Геннадием Гладковым, Алексеем Рыбниковым прозвучали более, чем в пятидесяти фильмах. Самые известные – «Ходят кони» и «Журавль по небу летит» из Бумбараша, «Белеет мой парус» из «Двенадцати стульев» Марка Захарова. А кто не помнит знаменитую «А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк» и «Давайте негромко» из «Обыкновенного чуда». Их исполняли – Андрей Миронов, Лариса Долина, Михаил Боярский, Елена Камбурова, Валерий Золотухин, Алиса Фрейндлих, Олег Табаков, Ролан Быков, Анатолий Папанов, Евгений Леонов и многие другие звёзды эстрады и кино. И ведь мало, кто знал, что для песни «Люблю я макароны» в исполнении Эмиля Горовца https://www.youtube.com/watch?v=hGhNSRgzii0, которая моментально в 1968 году стала шлягером, слова написал Юлий Ким.
Написал даже стихи на музыку Петра Чайковского для полнометражного анимационного фильма Гари Бардина «Гадкий утёнок».
После окончания института четыре года работал учителем на Камчатке. Это были его замечательные его годы. В Камчатку он влюбился навсегда и воспел её во многих своих песнях. И там же им был написан и поставлен силами его учеников первый авторский мюзикл.
После возвращения в Москву с 65-го по 68-й он преподавал литературу, историю и обществоведение в школе-интернате номер 18 при МГУ, где написал и поставил очередной мюзикл. Когда поэт Давид Самойлов услышал его, он громко воскликнул: «хотел бы я учиться у такого учителя…». Кстати, после этого они подружились. Дружба продолжалась много лет. Давид Самойлов любил песни Юлия Кима. Вот, что он писал для предисловия к одной из книжек Кима «Стих Кима настолько лёгок, что за ним не чувствуется никаких усилий. На самом деле это проявление высокого мастерства, не выставляемого напоказ. В Киме есть усилие, но нет самопринуждения. Не принуждает он и других следовать за собой, применяя нравственные императивы. Заворожённые непосредственностью и щедростью его поэзии, люди сами легко следуют за ним. Признаюсь: я люблю Кима и его искусство. И никогда не устаю его слушать».
К работе над мюзиклами Юлий Ким возвращался много раз. Наиболее известные его работы – это его перевод на русский язык мюзикла «Нотр-Дам де Пари» (2002), мюзиклы «Монте-Кристо», «Граф Орлов», «Анна Каренина», где он был автором либретто. Все четыре были поставлены Московским театром оперетты. Кстати, «Анна Каренину» можно посмотреть, она в этом сезоне идёт в театре.
Для меня очень важной его работой был музыкальный спектакль «Московские кухни», который Юлий Ким блестяще показывал сам, исполняя все роли.
Вернувшись с Камчатки в Москвы, начал выступать с концертами и очень быстро стал одним из самых известных бардов. Его песня про кита попала в знаменитый спектакль Георгия Товстоногова «Зримая песня». А сам он со своим другом Юрием Ковалём спели в художественный фильм «Улица Ньютона дом 1». Так впервые в кино прозвучали целых три его песни, причём, одну он написал специально для этого фильма https://www.youtube.com/watch?v=RlUHFXivHlo
В 1968 году, из-за участия в правозащитном движении, а также из-за сочинения сатирических песен, был вынужден уволиться из школы. С тех пор его занятием стала творческая деятельность для кино и театра. Правда ему пришлось взять псевдоним Ю. Михайлов. С которым он не расставался до 1985 года. Вернул ему фамилию Булат Окуджава, который в статье «Запоздалый комплимент» в «Литературной газете» написал: «Да какой там Ю. Михайлов, когда все мы знаем, что это Юлий Ким!»
«Гитары струнной не имея,
играть на оной не умея,
я посвящаю этот гимн
Вам, музыкальный Юлий Ким. » Лев Лосев, 2000 г.
Ким написал более двадцати пьес, которые с успехом идут в различных театрах страны. Их ставили Роман Виктюк, Пётр Фоменко, Михаил Левитин и многие другие великие режиссёры. Его пьесу про Ивана царевича одновременно поставили 23 театра в нашей стране.
У Юлия Кима вышло более пятнадцати его книг в разных странах. Его стихи изучают школьники на уроках литературы. Дискография Юлия Кима насчитывает более ста дисков, аудио- и видеокассет с записями песен. Его песни вошли во все антологии авторской песни, а также во многие поэтические антологии современной русской поэзии, в числе которых знаменитая Антология «Строфы века» (составитель Евгений Евтушенко, 1994).
Основным делом своей жизни Юлий Черсанович считает драматургию. «Это главное моё занятие. А сочинение песен — попутная стезя. Второе моё дело после написания пьес и либретто». Но утверждает, что бардовская песня обречена на бессмертие. И это правильно.
Юлий Ким гражданин двух стран России и Израиля. В Израиле он входит в редколлегию журнала «Иерусалимский журнал», где опубликовано множество его произведений https://new.antho.net/wp/tag-kimy/
И посмотрите моё небольшое интервью с ним, где он рассказывает о праздниках, детстве, войне, литературе, песнях, кино
Патриархи бардовской песни:
Булат Окуджава, Александр Городницкий и Юлий Ким. г. Москва, 1986 год.
Поздравляю Юлия Черсановича с днём рождения и
желаю написать ещё тысячу песен и стихотворений,
сотни пьес и мюзиклов.
А теперь небольшое юбилейное блиц-интервью…
Блиц-интервью с Юлием Кимом.
1 Юлий Черсанович, какая была первая песня, за которую Вы получили гонорар? И как она была написана?
— 1-ый заказ на песню я получил в 1963 г от кинорежиссёра Теодора Вульфовича. Он снимал молодёжную картину «Ул. Ньютона, д. 1», ему нужна была бодрая дорожная песенка. Так возникла «Фантастика-романтика» (текст и музыка мои) со всеми казёнными атрибутами, т.е. договором, гонораром и упоминанием в титрах.
2 Ваш любимый художник?
— У французов Марке, у наших — Зверев.
3 Любимый композитор?
— Нино Рота.
4 Любимый поэт?
— Давид Самойлов.
5 Любимый фильм, спектакль, режиссёр?
— «Война и мир», режиссёр Пётр Фоменко.
6 Любимый бард?
— Михаил Щербаков.
7 Любимая песня 60-х, 70-х, 80-х, 90-х, 2000-х?
— «Когда мы были молодые».
8 Любимое стихотворение?
— «У лукоморья дуб зелёный».
9 В какой стране Вы хотели бы жить?
— Россия.
10 Какая у Вас сейчас своя любимая песня?
— «Соловецкие чайки»
Чайки летят.
Чайки летят
Над серой водой,
над чёрной водой
И над пронзительно-синей,
Чайки летят, летят,
На Россию глядят, глядят,
Ибо нет ничего красивей
И невыносимей!..
Чайки летят, летят,
Но сколько бы им ни лететь,
Никуда им отсюда не улететь.
Никуда не деться.
Сколько бы им
оттуда сюда ни глядеть,
Не наплакаться им,
не забыться
И не наглядеться –
Ибо нет ничего красивей
И невыносимей
Этой синей волны,
этой серой воды,
этой чёрной беды…
11 Ваш любимый фестиваль?
— «Крок» (анимационные фильмы).
12 Интересуетесь ли Вы политикой?
— Живо интересуюсь политикой нашего государства, как внутренней, так и внешней.
13 Какую песню первую спели (не свою)?
— «Что стоишь, качаясь».
14 Какую песню первую написали и когда?
— «В Ленинграде нонче тёпло», 1955 год.
15 Ваш любимый исполнитель песен?
— Ив Монтан, Юрий Визбор.
16 Любимое место отдыха?
— Камчатка.
17 Любимое животное?
— Котёнок и щенок.
18 Любимое имя?
— Алька.
19 Любимое время года?
— Август-сентябрь.
20 Какой вопрос Вы бы хотели себе задать и на него ответить?
— Вопрос: Дар напрасный, дар случайный-
Жизнь, зачем ты мне дана?
— Ответ: Дарёному коню в зубы не смотрят.
Юлий Ким
на торжественной церемонии национальной премии «Поэт»
26 мая 2015 года
А теперь тексты разных людей о Юлии Киме, как старые, так и совсем новые.
Марк Харитонов (писатель, Москва)
Вот дневниковые записи 1981-1982 годов, любезно предоставленные для публикации писателем и другом Кима.
ЮЛИК
31.3.81. …Юлик передал перепечатанные письма Ильи, они всколыхнули во мне грусть: какой прекрасный человек, какие давно ушедшие времена, сколько потерь! Позвонил Юлику, поговорил с ним об этом. Да и о том, что давно не виделись. Но он относится к этому, как к мероприятию: «80-81-й годы уйдут на заработки, а потом я буду свободный человек». Тоже грустно и забавно. Похвастался, что Окуджава подарил ему книжку с надписью о «давней любви». «Я хожу гордый». Надо было сказать ему, что это Окуджава может гордиться знакомством с ним. Но он этого бы не понял…
12.4.81. …Читал письма Ильи, ощущая как главную их черту – бесконечную доброжелательность, дружелюбие, чёткость. Последнее время особенно чувствую потребность (и недостаток) именно в этих чувствах, в доброте особенно. Я думаю об этом по самым разным поводам: читая ли записи Лукина, думая ли о Юлике Киме, читая дневник Блока.
О Юлике надо бы когда-нибудь написать подробнее. Нашей дружбе уже четверть века, характер отношений за это время бывал разный. Но лейтмотив неизменно праздничный. В нем чистейшим образом воплотилась природа и призвание артиста, художника – радовать людей. Счастливый дар; при всех перипетиях его нелёгкой и сложной судьбы он, по-моему, должен делать его счастливым и прибавляет счастья окружающим. Не про многих это можно сказать.
«Он не просто очень талантлив, он еще очень хороший человек», – сказал мне незадолго перед смертью Илья Габай. Верно. А ещё добр, вегда готов прийти на помощь.
Умён, конечно. Но талант, пожалуй, превышает ум. Абстрактные его рассуждения никогда меня особенно не впечатляли. Но это как раз та область, где точек пересечения бывает меньше. Вкус его в оценках вообще порой вызывает у меня недоумение. Но это совсем зыбкая область. Несомненно главное.
9.6.81. …В воскресенье утром приехал Ким с Наташей и Ирой, до 4-х гуляли в лесу. Поговорить почему-то не удалось. Потом приехали Алешины ребята и наши друзья, всего человек 30. Уселись за великолепным столом, который неизвестно из чего сумела соорудить Галка. Юлик торопился с Наташей домой, попел всего полчаса, тихо… После него они еще пели до половины первого ночи…
На другой день узнал, что Юлику и Ире не понравился Толя, главный их организатор, странный (а, по их мнению, подозрительный) человек, не отличающийся особыми талантами, но всюду свойский. Они просто собираются попеть, он придает этому характер организации, выпускает журнал, газету и т.п. Ира говорила: «Поверь моему опытному взгляду, это человек подозрительный». Не хотелось бы так думать, да и нет оснований (кроме того, что он знает адреса и телефоны всех, а про него никто ничего не знает, ни адреса, ни места работы) …
[…]
По пути к метро с Кимом и Эдельманами Юлик который раз завёл речь о невозможности поговорить как следует. Чувствуется, что у него действительно потребность в серьёзном разговоре – но никак не получается. «Сотни пьянок, а о чем – убей Бог, не помню» … Дело отчасти в нем самом: в разговоре он не всегда адекватен себе, против своей воли играет. Вдруг стал развивать давнюю мысль, что бы он сделал, получив полноту власти. Первым делом отменил бы всякий транспорт, кроме скоростных самолётов. Одни лошади. И запретил бы телефонные разговоры – только письма. Лена сразу подхватила: давай начнём переписку. Юлик тут же записал ее адрес. Что-то в этом удивительно трогательное, щемяще-искреннее, безысходное, детское. Он на редкость хороший человек. Но, как ни странно, больше всего выражает себя, свои возможности в сочинениях, а не в личных разговорах, мыслях. Дважды в этот вечер исполнил «На пороге наших дней» (прочёл и спел) – тема дружбы и невозможности близости не отпускает его.
1.9.81…Звонил Юлик, объяснял, почему рано вчера ушёл: «Когда я пою и читаю стихи, уходит так много энергии, что после этого я совсем без сил, не способен даже на разговор».
16.12.81. … Похороны Агриколянского. В крематории было довольно много народу, много однокурсников, не всех я даже узнавал… Говорили все проникновенно: какой он был добрый, умный, яркий, талантливый. Все правильно, все искренне, и наверно, дочкам, у которых с отцом, говорят, были сложные отношения, хорошо узнать, как к нему относятся. Но я все время ловил себя на мысли: это воспоминания о давно ушедшем. Последние годы он был другой.
Я ушёл с поминок пораньше, пошёл вместе с Ирой Якир. Она была в тяжёлом настроении. «Когда-то, в 18 лет, я сказала: никто не может помочь другому. Сейчас я добавлю: человек может помочь другому, но, если отдаст значительную часть себя». Я ее понял; но зачем же совсем снимать ответственность за себя с самого человека? Сказала, что с первой встречи не полюбила Агриколянского, и только в самое последнее время, когда он бывал у них каждую неделю, поняла, что это человек… Ира была мила и трогательна. Мы о многом по пути говорили: о книгах, о Пастернаке и Фрейденберг. Женщина в этой переписке ей понравилась больше. Когда я стал говорить ей о Пастернаке, она сказала: «Я это понимаю, я же с Юликом живу. У меня реакция непосредственная, а с ним упираешься: так надо». Из разговора я понял, как он переживает, когда берётся за работу над фильмом, поверив словам режиссёра, что все будет замечательно, а потом из фильма (или спектакля) ничего не получается. От души поцеловал ее на прощанье…
В начале двенадцатого позвонил Юлик, совершенно пьяный: «Лежу под одеялом, звоню направо, налево. То есть почему направо-налево? Позвонил Диме в Тамбов, звоню тебе. Больше ничего не хочу сказать». Я ответил: «Я тебя понимаю».
6.1.82. Юлик, оставил нам билеты на свой спектакль. Называется «Иван-царевич», решён в стилистике циркового зрелища. Смотреть приятно, хотя жаль многих текстовых потерь… Позвонил Юлику. У Вали инсульт, теперь осложнённый воспалением лёгких; она в реанимации, без сознания, дышит с помощью искусственных лёгких. Всего 5 дней назад я ее поздравлял с днём рождения.
9.1.82. Сегодня ночью умерла Валя – не приходя в сознание. Тяжёлый начинается год…
13.1.82. Похороны Вали. Отпевание в Обыденской церкви. Обряд смерти должен быть религиозным даже для неверующего человека. И что из того, что поп и служка были в каких-то заношенных грязноватых стихарях, что поп в паузах зевал и покачивал головой, разглядывая что-то у себя под ногтями, может быть, заусеницу? Обряд освящён тысячелетиями, обстановкой храма, пением, горящими свечками; это не канцелярская процедура в крематории – как сжигание мусора. И Наташенька со свечкой в руке запомнит это как торжество. Слеза катится из глаза. Ира вся в слезах, неумело пробует креститься. Потом ездили на Введенское (Немецкое) кладбище, где похоронена Сара Лазаревна. Старое, уже очень тесное кладбище. Разговоры о бренности жизни.
Я подошёл к Петру, вспомнил, как лет 18 назад ночевал у них, и он лежал с Валей в постели. «А, – сказал он, – это было на мой день рождения. Я был у тебя два года назад, Женя. А потом я оформил инвалидную пенсию». Неужели он меня не узнал? Просто, видно, был сильно пьян.
17.1.82. Сегодня ездил на девятины Вали. Говорил с Ирой. Туська 5 дней не спит, ночью приходит к ней в постель, плачет (и сама тоже плачет). Вдруг заговорила, какое счастье читать «Четвертую прозу» и стихи Мандельштама. «Ни Пастернак, никто такого не даст. Я лежала в больнице и умирала… теперь я могу сказать, что умирала. Я лежала с трубками отовсюду, и приходили глупые еврейские врачи и говорили: ты умираешь… И я читала Мандельштама и думала: какое счастье в каждой строке!» Говорила, что не могла этого объяснить ни Юлику, ни Марату. Была заметно пьяна, но я ее очень хорошо понимал…
Заговорил с Петром, он стал рассказывать о Вале. Она работала в Североморске, по комсомольской линии, участвовала в обслуживании английских моряков. Их там арестовывали каждые 6 месяцев. Причём она действительно попыталась убежать, спряталась на палубе, потом прыгнула в море, Баренцово, ее выловили и дали за попытку перейти границу всего 3 года, и она скоро вышла. А эти сидели. В 48-м она вышла, уехала в Пензу рожать Ирку, потом ее посадили повторно, а Ира некоторое время жила с бабушкой, матерью Вали, которая скоро умерла. Рассказал, что у них был ещё один ребёнок, который прожил всего 7 дней. Валя работала на сборе брусники, и когда она поднимала бочку, случился выкидыш. Принимал эти роды Александр Александрович Баев, Таткин отец… Пётр был, конечно, пьян, но говорил связно. «Я почему тебе это с таким удовольствием рассказываю? Потому что не сегодня-завтра умру». Я сказал: «Ты когда-то писал, надиктовал воспоминания». Он: «Были две книги воспоминаний – забрали при аресте. Посмотрим…»
21.3.82. Приезжал Юлик Ким с Наташей, смотрели по соседству квартиру для возможного обмена. Потом ходили кормить уток и в лес… У него за полгода нет новой работы. Режиссёр забраковал 13 номеров для фильма по Стругацкому («Понедельник начинается в субботу»), и он освободился для работы над «Красной шапочкой». С годами я все больше чувствую, какой он хороший человек (а, может быть, становится все лучше); но меня огорчает почти полное его переключение на работу текстовика для чужих авторов, режиссёров, композиторов и пр. Он самоценен как явление «Юлий Ким», а этого становится все меньше…
Геннадий Гладков (композитор, Москва)
Работать с Кимом чрезвычайно легко, он мгновенно «схватывает» задачу, готов создать, когда это необходимо, пять-шесть вариантов текста — редкое качество для поэта-песенника. Ким — мастер стилизации и жанровой песни. Он с одинаковым блеском сочиняет стилизованные под старину романсы и ковбойские песни в американской манере. Пожалуй, самое трудное для него — написать произведение без какого-либо жанрового определения, к примеру, песню о любви. Правда, он может создать искрометную пародию на эту тему. Гипербола, шутка — его стихия. Найти живую, искреннюю интонацию в каждой песне — большое искусство. У Юлия Кима оно есть, и я до сих пор не перестаю этому у него учиться.
Юрий Векслер (режиссёр, Берлин)
Праздник, который звучит во мне. Юлию Киму 85 и это прекрасно! Мне (как и многим, я уверен) повезло, ибо какая же это удача в жизни, когда её сопровождают рождающиеся в твоё время песни, которые доставляют тебе столько радости, которые ждёшь и которыми восхищаешься. Так у меня с сочинениями Юлия Кима. Юлика. Я мог бы и не быть с ним лично знаком, и это ничего не изменило бы в моей любви к его текстам и мелодиям. Но мне посчастливилось сблизится с автором и знакомство никак не разочаровало, что иногда случается в жизни. Наоборот, для меня Юлик в жизни конгениален своим сочинениям.
Впервые я услышал песни Кима конечно же на ленточном магнитофоне, видимо в 1965, вскоре после моего поступления в новосибирский университет. Запоминались его песни сразу и навсегда, так как были отменно мелодичны. Пиратские песни, цикл «1812 год», камчатские песенки — все было театрально, обаятельно и заразительно. Особое восхищение вызвали у меня чуть позднее крамольные дерзкие песни, сочинённые в 1967 к 50-летию советской власти. За эти сатиры Ким на годы получил запрет на профессиональную деятельность под собственной фамилией.
В 1972 году я, будучи завмузом омского ТЮЗа поехал в Москву с целью добыть ноты «Бумабараша» для театральной постановки. Я посетил тогда композитора Владимира Дашкевича и получил клавир. От Дашкевича я впервые услышал о том, что у Кима есть песни, сочинённые для постановки Петром Фоменко в московском театре на Малой Бронной пьесы Шекспира «Как вам это понравится». Дашкевич с восхищением говорил об этих номерах, как о прекрасном музыкальном опусе Кима, он говорил о нём, как о самобытном композиторе, и я запомнил это.
С самим Кимом я познакомился, когда переехал в 1978 году из Омска в Москву. Я был счастлив иногда наведываться к Юлику и Ире и вкушать у них на кухне казавшийся мне божественным кофе, а ещё Юлик щедро с лёгкостью давал мне тогда деньги взаймы, давал бессрочно, что было важным фактором жизни моей молодой семьи. Слушал я на той же кимовской кухне и новые сочинения любимого автора и узнал о способности Кима сочинять тексты на готовые мелодии, что он блестяще продемонстрировал ещё в «Бумбараше».
Романс Юлия Кима на стихи Дениса Давыдова «Где друзья минувших лет» звучал в телевизионном спектакле Петра Фоменко «Выстрел» по рассказу Пушкина. Спектакль появился в 1981 году. Кто-то, увидев его сегодня, удивится, не обнаружив в титрах ни автора стихов Дениса Давыдова, ни композитора, в качестве которого и вступал Юлик. Видимо за компанию не упомянут и Булат Окуджава, песня которого «Господа юнкера», без слов, также звучит за кадром, ну и герой войны 1812 года. У этого казуса есть объяснение. Дело в том, Юлий Ким в те годы был в опале за те самые дерзкие песни и, если и имел право где-то фигурировать в титрах, то под псевдонимом Ю. Михайлов. А на центральном телевидении тогда и это показалось слишком много. В результате пострадали и Окуджава с Давыдовым.
Друг Юлия Кима, режиссёр телеспектакля «Выстрел» Пётр Наумович Фоменко очень хотел, чтобы два романса Кима на стихи Дениса Давыдова (второй «Призывание на пунш») звучали в его постановке. А режиссёр телевизионного спектакля Марина Ишимбаева, моя однокурсница по Щукинскому училищу, пригласила меня поучаствовать в создании саундтрека. Дело в том, что Юлий Ким, как это не удивительно, нотной грамоте не был обучен и я был призван для начала записать оба романса на ноты. Затем известный российский джазовый гитарист Алексей Кузнецов, для которого подработку на телевидении можно было бы назвать священным словом «халтура», просмотрев ноты, был готов проаккомпанировать мне и нескольким молодым актёрам, которые вместе со мной образовали ансамбль. Музыкальный редактор Марина Крутоярская рассказала мне спустя много лет, что одним из участников был студент Щепкинского училища Олег Меньшиков. Не знаю, правда ли это, но двух певших тогда вместе со мной я помню точно. Это были актёры театра им. Вахтангова Владимир Вихров и Олег Казанчеев. Кажется, с нами пел ещё и Сергей Михайловский.
Романс звучит в спектакле Петра Фоменко то, как фон, то по куплетам монтируется с текстом Пушкина. Пушкин, как известно, обожал Дениса Давыдова. Обращение Кима к творчеству Дениса Давыдова меня, как таковое, не удивило. Одними из первых песен Кима, которые я услышал, был шутливый цикл, воспевший гусарские доблести, как, впрочем, и доблести всех других родов войск российской армии, победившей в Отечественной войне 1812 года, одним из героев которой и был Денис Давыдов. А другой романс, сочинённый Кимом и исполненный нами, в спектакль не попал. Первые две строчки этого стихотворения Дениса Давыдова «Приглашение на пунш» произносит в спектакле Сильвио —Леонид Филатов: «В наше время буйство было в моде. Я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством. Я перепил славного Бурцева, воспетого Денисом Давыдовым. «Бурцев, ёра, забияка. Собутыльник дорогой». Ёра и забияка сидел и сидит в самом Киме, когда он творит. Это выразилось в его песнях и стихах, которые, любивший Кима Давид Самойлов, называл «политицкими». Сам Самойлов, правда, предпочитал «политицким», как он говорил, «лирицкие» стихи и песни Юлика. В появлении же крамольных песен, возникших в 1967, в год 50-летия Советской власти Ким в шутку обвинял свою гитару, одновременно объяснившись ей в любви. «Люблю свою бандуру/ за эдакий настрой. /Вот так и тянет дуру / поклеветать на строй…“ Когда опала в 1985 году кончилась, и Ким снова стал Кимом, то кто-то из друзей его замечательно скаламбурил: «Как Ким ты был, так Ким ты и остался»…
В 1981 году мы с уже упомянутой Мариной Ишимбаевой поехали в Ленинград на генеральную репетицию «Арденского леса» в Театре Комедии, где Фоменко был тогда главным режиссёром. И это была уже обработка Кимом всей шекспировской комедии, точнее самостоятельная пьеса «по мотивам». Мотивы, т.е. мелодии самого Кима были действительно прекрасны. Спектакль выпускался в трудный для Фоменко период – шёл уже кризис его отношений с труппой. Сидя в зале, мы неожиданно увидели Кима на сцене в роли Гильома. Как потом выяснилось, исполнитель роли на репетицию не явился и Юлик «впрыгнул» в роль. Мне тогда показалось, что он был слегка подшофе, но это не мешало от слова совсем (как пишут сегодня). Когда спустя ещё несколько лет Фоменко пригласил было меня поставить «Арденский лес» у него на курсе, радость моя была короткой и преждевременной — вскоре Фоменко с извинениями забрал предложение назад, объяснив, что его курс незаметно для него вырос в коллектив со своими режиссёрами и не хочет работать с людьми со стороны.
Я был, конечно, разочарован и попытался было поставить «Арденский лес» в театре «У Никитских ворот» Марка Розовского, где я работал вторым режиссёром. Марк всегда нежно относился к Киму, который был героем его документального фильма «Семь нот в тишине», и на моё предложение пригласить Кима прочитать и пропеть на труппе свою пьесу ничего против не сказал. В день прихода в театр Кима Марка в Москве не было. Чтение прошло с большим успехом, и Марк формально разрешил мне готовить постановку. Я сделал распределение, назначив на главные роли Таню Чухаленок и Лёшу Паперного.
Мы начали репетиции. Разучивали песни. Но тут из какой-то своей поездки вернулся Розовский и… Гордыня Марка оказалась сильнее.
Узнав о моём решении ставить «Арденский лес» и не возразив, по существу, Розовский объявил о начале работы над … «Историей лошади», новой версией своего шлягера и, заняв всех моих актёров он таким простым способом разрушил все мои возможности репетировать.
Жаль. Но это театр. И в нём всё как в жизни. Ресурса для борьбы у меня не было.
Вскоре мы окончательно разошлись с Розовским. Его театр становился профессиональным и уходил из дома культуры медиков. Уходил уже без меня, а я остался в должности художественного руководителя дома. Директор Александр Бертман предложил мне создавать свой театр. Я начал думать об его организации. И в этот момент ко мне подошёл мой знакомый — солист Москонцерта Леша Воскресенский, муж Лены Камбуровой. Он сказал: «Я знаю о твоих планах, но у меня есть альтернативное предложение. Я предлагаю тебе в училище имени Гнесиных посмотреть спектакль Олега Кудряшова по песням Юлия Кима «Не покидай меня весна». Если спектакль тебе понравится, то я предлагаю тебе организовать театр песни на основе спектакля, и во главе этого театра будем мы трое: ты, Кудряшов и я. Спектакль мне понравился своей свежестью. Особенно запоминалась главная героиня в исполнении Лиды Токарской. К ней и ещё к двум «гнесинцам» мы набрали по конкурсу группу талантливых молодых ребят, отмеченных музыкальностью.
Так мы организовали театр песни. Я с подачи Владимира Дашкевича обратился в союз композиторов РСФСР с предложением взять театр под крыло и дать ему название «Третье направление», которое уже бытовало в союзе композиторов, как описывающее музыку, не относящуюся ни к классике, ни к эстраде. Предложение было принято.
И вскоре появился уже первый спектакль нового театра «Не покидай меня, весна». Это не была копия спектакля Гнесинки, хотя трое актёров оттуда и влились в новый коллектив. Спектакль удался. Когда он поехал на гастроли в Польшу, выяснилось, что его понимают без перевода. На гастролях театра в Польше мне запомнилась польская девушка — машинист сцены в краковском театре «Сто», которая плакала в конце спектакля под песню «Не покидай меня, весна!» Язык она понимала плохо, но чувства до неё дошли через мелодию и пение.
Одним из самых ярких кимовских впечатлений моей жизни было первое исполнение Кимом в 1990 году для нас с Кудряшовым стихотворной и песенной пьесы «Московские кухни», которая вскоре была Кудряшовым поставлена.
С 1992 года я живу в Германии, где мы с Юликом неоднократно встречались. Когда я получил в 2010 году германское гражданство, у меня ещё сохранялось и российское. Юлий Ким гостил у нас те дни, и я поделился с ним опасением, что ко мне могут обратиться российские спецслужбы, сказав, что я, как российский гражданин обязан им сообщать свои наблюдения в Германии. «Что я смогу им ответить? Как смогу отбиться?». Ким «нашёлся» с комментарием: «А вы, Юра, в ответ скажете: да, как российский гражданин, я конечно, обязан, но как гражданин Германии я буду обязан сообщить о вашем обращении ко мне германской контрразведке».
Последнее моё театральное воспоминание — премьера в театре «Мастерская Фоменко» многострадальной «Сказки Арденского леса» в 2008 году. Я сидел недалеко от Кима и неожиданно услышал, как он подпевает многим номерам. Это был уже шестой по счету спектакль и в антракте я спросил у автора: «Юлик, вы впервые смотрите?». Он ответил: «Нет, Юра, уже в шестой раз». И я понял, что автор подпевал на всех представлениях. Я был растроган.
В заключение этих предъюбилейных воспоминаний мои шуточные стихи, сочинённые в 2016 году
Юликолепие
Из Лукоморья он, похоже
Он словно тот учёный кот,
Пойдёт налево – сказку сложит,
Направо- песню заведёт.
К своей гитаре он прикован
Но все ж не цепью золотой
Всегда коня седлать готов он.
Зовёт дорога… — Мальчик, стой!
Там на неведомых дорожках
Уж ничего ты не найдёшь,
А то и сгибнешь не за грош
Посмотрим, что ты запоёшь…
А на это он в момент
Расчехлит свой аргумент
Свой любимый инструмент
И запоёт…
*
Легко на сердце от Юлика песен
Кто их поёт, тот скучать не привык.
Их любят в Хайфе, Москве и Одессе —
Везде, где русский распространён язык.
Юрий Векслер и Юлий Ким, Берлин, май 2019
Сергей Плотов (поэт, Москва)
Юлию Киму с восхищением
Снится мне гитарный вечный бой.
Ой, как хорошо, — хоть песню пой!..
За пиратской звонкою звездой
Скачет мальчик грустный и седой.
Ходют кони. Ходит рыба-кит.
На московской кухне спор кипит.
Ночь полна задора и тоски,
Будто бы её придумал Ким.
Будто мысль, наивная весьма,
В то, что не покинет нас весна,
Слышится сквозь хлопанье весла,
Там, где Стикса плещется волна.
Волны, волны… Каждому — своя.
От шутов бродячих до вояк,
Снежной марширующих страной,
Где так хорошо, хоть песню пой!
Дмитрий Кимельфельд (поэт, Иерусалим)
Песни Волшебника
Тот, кто хоть один раз побывал на концерте Юлия Кима, несомненно, останется его поклонником до конца жизни. Этот зритель прикоснулся к Волшебству. Волшебству Мастера невероятного уровня, Мастера, которому известны все секреты поэтического ремесла в любом жанре, в любой форме.
Ему подвластно все- Пафос, Логос, Этос! — Ему служат все Музы, но все же, не будем лицемерами- он любимец музы Комедии. Весь набор ее причудливых красок от Иронии и до трагифарса, от сарказма до изящной и утончённой шутки, от грубоватого гусарского юмора до милейшего водевильного шарма — это непревзойдённый никем в русской словесности, его повседневный Арсенал. Он невероятно органичен и интеллигентен не только по отношению к людям, но и к странам.
Живя в двух странах Юлий Ким, волшебно парит и в Израиле, и в России. А это чрезвычайно сложно. Вообще до него это не удавалось никому. Несколько поколений по его песням учились мудрости, изобретательности, а самое главное Вкусу. Этот совершенно волшебный вкус не изменяет Киму никогда.
Я наблюдал его выступления перед различными аудиториями. И то, как он умеет овладеть вниманием зрителей можно назвать только одним словом- волшебство. Его песни всегда уместны, в кино, театре, на телевидении и даже в крепости Масада, где мы снимали о нем эпизод. Съёмочная группа была израильская, но состояла из иврито и русскоговорящих и когда Ким запел- «с гулькин нос страна моя родная»- и мы авторы, и несколько русскоязычных туристов, которые пришли понаблюдать за знаменитостью, зарыдали от смеха, потом мы перевели эту сточку ивритской команде, которая хорошо знала советский оригинал. И вся компания во главе Юлием Черсановичем, снова посмеялась от души теперь уже все вместе.
В его жизни случалось разное: его заставляли менять фамилию, его долго не пускали на центральные площадки страны Советов. Но самые весёлые и мудрые песни именно тогда выходили из-под его пера.
Ему везло на соавторов, но, если кто-то спрашивает, чья это песня — ему отвечают- Кима. Потому что это так и есть. Это песни Кима! Они виртуозны и обаятельны. От доведённых до совершенства шалостей- «Однажды рыжий Шванке», «Барон Жермон», до мудрых и неожиданных -«Крысолов», «Медный Таз», А бессмертный «Бумбараш», А «Обыкновенное чудо», а «Красная Шапочка» Восторг! И Вкус! Бесчисленное количество персонажей, исполненные настоящими корифеями, Андреем Мироновым, Арменом Джигарханяном, Риной Зеленой, Валерием Золотухиным- поют его песни в спектаклях, фильмах, мюзиклах.
А с каким удовольствием он сам поёт на концертах! Его энергия проносится по залу и вовлекает слушателей в игру рифм, образов и открывает в очередной раз волшебную бездну русского языка. И мне думается, что врождённое чувство собственного достоинства, остроумие и изящество, умение держать дистанцию и с власть предержащими и с аудиторией- свойственно в наше время перемен- только ему. Волшебнику.
Андрей Анпилов (бард, Москва)
ТАЛАНТ
Если попытаться ухватить одним словом то, что делает и как существует в песне Юлий Ким — то это слово «талант». В чистом моцартианском и пушкинском смысле — талант как «сгусток артистической энергии».
Среди притягательных мощных планет авторской песни — Ким свободен, по прихоти скитается здесь и там. То напевая на полюбившийся мотив, то пародируя от крайней степени симпатии, меняя на лету стилистики и амплуа и — парадоксально оставаясь самим собой. Словно духотворящий «гений» самой театральности, в том числе театральности, сценичности русской стихотворной речи, её музыки.
Даже иронический голос, которым Ким разговаривает между песнями или даёт интервью — уже инструмент, увертюра, уже нотная партитура и калейдоскоп мизансцен, уже только слыша звук и интонацию, настраиваешься, понимая правила игры — а вот сейчас будет смешно, сейчас произойдёт что-то очень талантливое.
Слушатель и зритель облизывается заранее, предвкушает.
И артист не обманет ожидания.
И чем меньше в песне полезности, прицеленности на искомый результат, постороннего подтекста — тем лучше, тем вещь чище, звук восхитительней.
Губы окаянные, душа косолапая, ну нет кита, чудо палаши, о эта чача, ну так и есть — вот он стоит на полубаке, василь васильевич капнист, молодец матюша руст — поступил по-русски, и не кушала спаржу с ножа, мы патриархи…
И высокий стиль уместен, когда оплачен — а он оплачен жестом дружества, сочувствия, лицейского братства — глагол времён, Бог помочь вам, друзья мои, В октябре багрянолистом девятнадцатого дня…
И встреча происходит, очная и заочная — на пределе выдоха, в сердечной полноте, дальше — говорящий взгляд и улыбка — ах, мил сердешный друг, и поёт, аж, бывало, зажмурится…
У Кима получалось и получается всё, и песни по заказу, и «политицкие», и «лирицкие» (как говаривал Давид Самойлов). Время от времени он, русский художник, чувствует, что следует обратить дар к служению — тогда пишутся антивоенная пьеса «Ной и его сыновья» и пьеса о круге московских диссидентов «Московские кухни».
И получается прекрасно. И песни для кино и театра удивительны, одна другой лучше. А песни, которые «просто так», от полноты душевной, самопорождённые талантом свыше, ищущим свободного проявления — бывают просто невероятны, как бесцельное чудо, как благодарность жизни и весёлый голос чистого дара — даже если речь идёт о предметах печальных.
20.10.21
Михаил Айзенберг (поэт, Москва)
День рождения Юлия Кима. Сердечное спасибо любимому автору.
Уже почти шестьдесят лет восхитительные песни Юлия Кима сопровождают мою жизнь, и это постоянный источник радости, как будто играющий счастливыми солнечными искрами. Ким — гений имитации, автор множества «народных» песен, а также «старинных» романсов, песен революционной поры и т.д. Он очень долго был чемпионом в специальном жанре «игра с цензурой», где особо ценились даже не столько смелость, сколько изящество и безупречность двойного прочтения. (Я имею в виду его легальные, фильмовые песенки, а в тех вещах, что мы слушали на магнитофонных пленках, Ким безупречно и наотмашь откровенен.)
Кроме того, Юлий Ким — автор, который всю жизнь пытается занять настолько компактное место, что воспринимается как нечто, само собой разумеющееся. Его искусство — это игровое, ироническое – и безумно обаятельное — сопровождение «старшей» ветви авторской песни. Роль младшего современника, которую Ким принял осознанно и кротко, очень ему идёт. Ещё добавляет обаяния, делает все его интонационные ходы еще более уместными.
Александр Дов (бард, журналист, Тель-Авив)
Сразу признаюсь: я даже не пытаюсь быть объективным. Юльчерсаныча я люблю, о чем, кстати, сообщал ему неоднократно – и в поэтической форме, и в «устной прозе». Звоню, скажем, поздравить с днём рождения, он снимает трубку, а я ему прямо в эту трубку и говорю прозой, мол, звоню сказать, что люблю вас…
В-общем, объективными пусть будут другие, а я – пристрастен, и ещё как! Опять же, анализировать его поэтический и музыкальный таланты я тоже не берусь. Я не литературовед и не музыковед. Как по мне, так талант он и есть талант, тем более, если гений. Скажу одно: я давным-давно знаю, что, если в каком-то фильме или спектакле звучат песни Кима, то, значит, уже стоит посмотреть. Даже, если фильм мне не понравился, как, например, захаровский вариант «12 стульев», но песни все-равно окупают это с лихвой. Так что талант и «душевный жар» Кима безусловно «заслужили скромный гонорар»…
Вот о чем ещё, по-моему, никто не писал, так это о его артистическом таланте. А ведь он – актёр, что называется, Божьей милостью. И каждая песня, спетая им со сцены, это спектакль, будь она комедия или драма. «Замрите, ангелы, смотрите: я играю».
И – да! – есть у него, есть свои актёрские приёмчики. Ну, например, в конце смешной песни этак повернуться к публике вначале одним, а потом другим боком, как бы красуясь, мол, смотрите, вот он я какой! И как же это здорово, и никакой в этом манерности, он просто так ставит точку, а, вернее, многоточие, потому что хочется слушать ещё и ещё… А потом он сходит со сцены и куда что девается? Он превращается в очень скромного, славного, радушного, очень тёплого человека. Это тепло буквально физически ощущают все люди, его окружающие. «На дорогах наших дней неизменно мы встречаем, узнаем и обнимаем наших истинных друзей». У него их много.
А ещё друзья знают о его порядочности и щепетильности, о его чувстве собственного достоинства и о мужестве плыть «против течения», если этого требует совесть. «Совесть – это нравственная категория, позволяющая отличить дурное от доброго» — это из его песни, если кто не помнит.
И ещё одна важная вещь. Израиль принял Юлия Кима. Принял «целиком и полностью». И Ким «вписался» в Израиль. Что с российскими «звёздами», даже «шестиконечными», бывает далеко не всегда. А тут налицо взаимная любовь. Может, суть именно во взаимности? В Израиле говорят, что эта страна подобна зеркалу – если ты ей улыбаешься, то и она улыбается тебе в ответ, а, если ты высокомерно кривишься, то и она смотрит на тебя также. Юлий Ким – улыбается.
И последнее. Вряд ли это обрадует тех, кто сегодня претендует на роль кумиров публики. Ким молод, он гораздо моложе многих из них. Более того, Ким – это «штучный товар». Его парус «такой одинокий на фоне стальных кораблей». Такие, как он, и раньше были «штучным товаром». А теперь таких и вовсе не делают. Сырье кончилось. Как писал я ему в капустнике, посвящённом его же 80-летию, «Призрачно все в этом мире бушующем. Если пройтись по ресурсам людским – Есть только Ким между прошлым и будущим, именно он называется Ким»…
Псой Короленко (бард, Нью-Йорк)
Что такое, в широком смысле, “клоун”?
Во-первых, это тот, кто выражает, а точнее, скрывает, припрятывает, по сути высокие, тонкие, сложные и серьёзные содержания в по видимости низких, грубых, простых и смешных формах. В этом смысле, например, поэт-песенник — это “клоун” в контексте Иоганна Себастьяна Баха. Но они оба делают одно и то же дело — Бах явно, а клоун тайно.
Во-вторых, в контексте условно-матёрых, условно-взрослых вещей — индустрии, денег, войны — любой художник, артист, “мытэць”, производитель чистого искусства — это, конечно, клоун.
В более широком смысле, вообще можно сказать, что все “гуманитарии” — клоуны, в той мере, в какой они не задействованы напрямую в тяжёлой или лёгкой (“лё-о-огенькой” (c)) промышленности, политике и финансах.
Поэтому когда художник говорит “я клоун”, он прав вдвойне: как представитель своего жанра в частности и как представитель территории искусства вообще.
В-третьих, это шут и пророк, маг, мастер, мим, шаман и дервиш, замаскированный рыцарь красоты, добра и правды, светлая тень короля.
Кто просто выйдет и станет валять дурака, тот никакой не клоун. А “я клоун, я затейник” звучит примерно как “поэт в России больше чем поэт”, да и не в одной России, это весь мир так устроен по большому счёту, особенно двадцатый век, из которого мы все выросли и который продолжает в нас жить сейчас.
Недаром песня про клоуна заканчивается “шестидесятническим” призывом: “давайте поля сражений объединим в один манеж для представлений”. Это не просто пацифизм, а ещё и противопоставление “волшебной силы искусства” силе того матёрого, условно-взрослого мира, в котором и для которого художник это клоун. Этот жест направлен заодно и против любых социо-культурных войн, стереотипов, стигм и отчуждений, вплоть до богемно-эстетского высокомерия по отношению к пресловутой “авторской песне”, а также чрезмерного жанрового охранительства внутри нее самой. Поскольку все эти войны — часть лжи, а правда состоит вот в этой клоунской красоте и беззащитности, которая одновременно является силой.
Всё это полностью приложимо к тому, кто сказал и спел эти слова, “я клоун”, к Киму Юлию Черсановичу, с его юмором, пародийностью, кино-театральной “персонажностью”, изяществом, лиризмом, смелостью и независимостью во всём, но без зверино-серьёзного отношения к себе или к своему жанру. Всегда чуждый какой-либо пропаганде и партийности, всегда идущий лишь своим путём и доверяющий своему вдохновению, вкусу, здравому смыслу и системе ценностей, он создал в своем жанре вещи, которые по социально-политическому резонансу сопоставимы только с Галичевскими, но при этом настроены на более мирный и игровой регистр, чем у Галича, что расширяет сферы и уровни их влияния на умы и сердца, как в прошлом веке, так и сегодня.
Невозможно его сымитировать, нельзя спеть “под Кима”, нет “кимовской школы”, он уникален своим “лица необщим выраженьем”, никто не может спеть, как Ким. При этом в его творчестве соединяется, так сказать, квинтэссенция русской авторской и актёрско-харАктерной песни “60-70-десятнического призыва” с тем, что важно и ценно для этого искусства прямо здесь и сейчас.
Юлий Черсанович, многая лета! Здоровья и вдохновения!
——————— оОо ———————-