Родилась в 1962 г. в Челябинске. Окончила филфак Донецкого университета. Член Союза писателей России. Кандидат педагогических наук. Заслуженный учитель Республики Саха (Якутия). Преподаёт в русский язык и литературу, мировую художественную культуру. Автор двух поэтических сборников.
Призёр Международного Грушинского Интернет-конкурса 2021 года.
Живёт в г. Томмот Алданского района Республики Саха (Якутия).
Рассказы
«Лавочка на берегу», «Ёлка»
Содержание
Лавочка на берегу
Самое важное часто начинается совсем не впечатляюще. И выглядит со стороны, как заурядный факт.
В тот день на улице было не просто жарко: кажется, камни на берегу раскалились от зноя и могли обжечь босые ноги. Пахло сухой пыльной травой, хотя лето не шло к концу, а только разгоралось. На некрашеной деревянной лавочке на высоком речном берегу, в тени разросшегося куста черёмухи сидел человек. Не первый день сидел. Ходить по такой жаре ему было явно тяжело, некуда, да и ноги старые утратили прежнюю лёгкость. В старенькой пиджачной паре, в кепочке какой-то замусоленной, в несгибаемых ботинках эпохи развитого социализма он появлялся на этой лавочке часов в десять утра и уходил ближе к вечеру. Недалеко уходил: дом его стоял у него за спиной, только подняться чуть-чуть по склону, дорогу перейти – и вот он, дворик, в котором спал на цепи пёс, такой же старый, как его хозяин. На лавочке было уютно. Ветки прикрывали дедушку со спины — от дороги, сверху — от солнца, а перед ним, внизу, была только река, от которой струились слепящее сияние и спасительная прохлада. Что дед видел на широкой водной глади или дальше, в зелени сопок, толпящихся на пологом противоположном берегу, неизвестно. Очки его, со стёклами такой толщины, что глаз не видно, делали его похожим на стрекозу из детской книжки. А может, он и не пытался что-нибудь рассмотреть впереди. Может, перебирал в памяти то, что оставил позади, в ушедших зимах и летах. Иногда с дороги был виден лёгкий дымок, поднимающийся из куста черёмухи: дед курился, как маленький набережный вулканчик.
За это лето он, казалось, сросся со своей лавочкой. Пассажиры рейсового автобуса, который делал в этом месте крутую дугу вместе с дорогой, привычно отмечали глазом обитаемый куст. Самого деда-лесовика можно было увидеть, лишь спустившись с проезжей части по отвесному берегу шагов на пять. Да и снизу, от воды, проблеск дедовых очков сквозь листву едва виднелся. Но его присутствие ощущалось, как нечто обязательное и вечное.
Автобусы проезжали мимо лавочки каждый час в одну сторону и с такой же периодичностью обратно. Других машин было мало. Пару раз пронеслась, правда, туда-обратно, выделывая какие-то странные зигзаги, синяя бойкая «шестёрочка», но и она не нарушила сонного покоя городка, плавящегося под палящим якутским солнцем.
Молодая мама с двумя детьми, кудрявой девочкой и глазастым мальчиком, появилась на берегу, у самой воды, когда дед ещё не покинул свой пост. Видимо, троица направлялась на остановку, но до приезда автобуса было ещё минут пятнадцать, и семейство осторожно спустилось с дороги по горячим камням, чтобы поплескаться в прохладной воде. В тот момент, когда они стали медленно подниматься наверх, пробираясь наискосок, ориентируясь на лавочку, потому что именно за ней была остановка, слева на дороге показалась та самая бойкая «шестёрка».
… И вдруг время остановилось. Машина явно не вписывалась в поворот, её выносило прямо на смертельную диагональ: край дороги – лавочка – трое на склоне. Она доооооолго летела за край, потом плааааавно скрылась за кустом черёмухи и долгооооооо не показывалась оттуда. Трудно было предположить, куда она дальше направит своё неудержимое движение: прямо, чуть левее, чуть правее? Женщина застыла, не двигаясь. За её левую руку держался худенький мальчик, за правую – курносая девочка в красной шапочке. Было очень тихо. Только два маленьких сердечка испуганно частили. Сердце матери молчало. Не слышно было и сердца старика.
…Тишина лопнула неожиданно. Стали слышны будничные, нестрашные звуки: с рёвом шла мимо тяжело гружённая моторная лодка, посыпались мелкие камушки из-под чьих-то ног, хлопнула где-то невдалеке калитка, прошлёпали по дороге торопливые шаги кого-то невидимого. Из-за поворота показался горячий автобус, из него стали выходить чуть примятые пассажиры, оглядываясь на край дороги. Там, сразу за большим кустом черёмухи, ниже проезжей части шагов на пять, лежала на крыше хулиганистая синяя машинка. Одно колесо продолжало по инерции весело крутиться. Рядом с машиной уже собрались люди, у них были хмурые лица. Подъехала «Скорая».
Кудрявая девочка и глазастый мальчик не могли видеть того, что происходило на берегу в ближайшие полчаса, потому что уже ехали в автобусе, везущем их в прохладу и уют дома. Они не разговаривали, не улыбались, сидели с прямыми спинками и держались за мамины руки. Мальчик – за левую, девочка – за правую. Женщина почувствовала, как в её груди стало больно раскачиваться, как будто переминаясь с ноги на ногу, онемевшее сердце. Потом оно пошло. Осторожными маленькими шажками. Тогда по маминым щекам потекли медленные тихие слёзы.
А к детям в их ночные сны с того жаркого дня стал иногда захаживать маленький сухонький ангел. В старенькой пиджачной паре, в кепочке какой-то замусоленной, в несгибаемых ботинках эпохи развитого социализма. Он садился на край постели то к девочке, то к мальчику, и молча смотрел сквозь свои стрекозьи очки куда-то далеко. Иногда он курился, как маленький вулканчик. Но это не мешало детям спать и видеть счастливые детские сны.
***
Ёлка
Ёлка – это необходимое и достаточное условие настоящего новогоднего праздника в нашей треугольной семье. Не деньги для роскошных подарков, не восемнадцать салатов на столе и тем более не батарея спиртного, заготовленная для утоления жажды многочисленных гостей в засушливую новогоднюю ночь. Ёлка. Но не любая.
Во-первых, настоящая: живая, с неповторимым морозным запахом, с асимметричными ветками. Во-вторых, достаточно рослая, чтобы макушкой упираться в наш высокий потолок. В-третьих, устанавливать и украшать её мы должны вместе, втроём, потому что это – часть праздника. Правда, получить такой подарок судьбы, как натуральная ёлка, живя посреди тайги, совсем непросто. Трудности у нас со всем натуральным, не в моде оно. Но варианты есть: можно купить лесобилет и собственноручно спилить подходящую ель где-нибудь вдоль линии ЛЭП, метрах в трёхстах от трассы. Но пешком до нужного места не доберёшься, а машины у нас нет. Да и донести тяжёленькое растопыренное деревце до дороги из глубины леса в сохранности — не удастся, в лучшем случае стволик в руках останется – хрупкие веточки обломаются на пятидесятиградусном морозе. Можно внезапно расцвести махровым браконьерским цветом и «заломать» ёлочку-сосёночку что называется «не отходя от кассы» — выйдя на берег реки в двух шагах от дома. Но душа просит праздника, а не тяжких угрызений совести вместо торжества. Остаётся одно — купить в местном леспромхозе одну из ёлок, специально заготовленных для продажи ещё с осени.
Пока дети были маленькими, ёлку к празднику нам доставляли деды морозы. Разные. Все они были добрыми и бескорыстными людьми. Как только дети подросли, авантюрно-приключенческий поход за новогодним деревом стал нашим семейным ритуалом. Тридцатого или тридцать первого декабря, как только я сдавала ненавистные отчёты, мы втроём (я, сын и дочь) надёжно утеплялись, надевали старенькие варежки, которые не жалко испачкать смолой, и шли в сторону озера, где была контора леспромхоза, рассуждая по дороге о том, какая ёлка достанется нам в этом году…Хотя, сказать по правде, мы приняли бы любую. Пушистая или лысенькая, малахитово-зелёная боярыня или рыжеватая уроженка неведомого болотца, она должна была выдержать только одно условие – быть настоящей. Наша фантазия особенно разыгрывалась, когда мы бродили между крепко связанных кандидаток по заснеженной территории, огороженной невысоким заборчиком: трудно догадаться, какая из них окажется красавицей, а какая после оттаивания в прихожей и освобождения от пут – мыршавеньким огрызочком из серии «обнять и плакать». Приходилось руководствоваться интуицией и рассчитывать на то, что не только мы выбираем себе компаньонку, но и она настороженно выглядывает из сугроба, присматривается к запоздалым посетителям, пытается прочесть наши мысли и, решившись довериться, приманивает нас каким-то неуловимым образом, позволяя выкупить себя из леспромхозовского плена. Спиленная и связанная ещё глубокой осенью, она ждала именно нас. И если мы уйдём без неё, гореть ей синим пламенем в общей куче отбракованных подружек, так и не ставших настоящей новогодней елью… Но вот смотрины закончены, выкуп хвойной полонянки подтверждён серьёзными бухгалтерскими документами, мы обмениваемся с хозяевами территории традиционными поздравлениями и отправляемся домой — уже вчетвером.
Наша ёлочная процессия, видимо, немало забавляла горожан, поскольку посматривали на нас с интересом. Да и не встречали мы на улицах подобных компаний. Но нам эти походы доставляли неизменное удовольствие, и на доброжелательные улыбки мы не обижались. Порядок торжественного шествия к дому немного менялся с годами. В начале наших ёлочных походов я бралась за тяжёлый комель, за середину ствола отвечал сын, упрямая дочь цепко держалась за тоненькую макушку и мужественно старалась не отставать. Потом сын, отрастив юношеские усы и чувство собственного достоинства, сместил меня с поста «вперёдсмотрящего» на второе место, потом дочь оставила мне утешительное третье… А потом старший уехал учиться в Новосибирск, и мы с младшенькой впервые вынуждены были встречать Новый год вдвоём.
…За ёлкой в этот раз отправились неприлично поздно: тридцать первого после полудня, питая малообоснованную надежду, что удача от нас не отвернётся и в этот раз. Дошли до знакомого заборчика и поняли, что фортуна нам изменила: вся территория была покрыта волнистыми сугробами нетронутого снега. Даже птичьих следов на нём не было видно, не то, что человеческих… А уж о ёлках и говорить нечего: ноль, помноженный на ноль. Их в этом году просто не заготавливали, потому что спрос на них, как выяснилось, исчез совсем. В продаже появились в огромном количестве прекрасные искусственные ёлки: идеально симметричные, ярко-зелёные, усыпанные серебряными или золотыми блёстками, а то и слепяще-белым снегом. Они были всем хороши: их не надо было каждый год добывать в глубоком сугробе, они не осыпались ни через неделю, ни через месяц. С ними не было никаких хлопот. Только вынуть из коробки, собрать мохнатенькую вечнозелёную металлическую пирамидку, распрямить слежавшиеся веточки, набросить упругие струйки искусственного дождика – и празднуй хоть до восьмого марта! Очень полюбились здравомыслящим горожанам эти неприхотливые нарядные ёлочки. А мыслящим не вполне здраво пришло время выбирать: либо вливаться в стройные ряды пластмассофилов, либо …идти на все четыре стороны. Осознав это, мы с младшенькой пошли. Домой.
Возвращаться в пустой дом, где нас никто не ждал: ни старший, ни ёлка, ни истекающие майонезом салаты — не хотелось. Шли мы быстро, по дороге не разговаривали. Чувство вины меня не очень терзало: мы не прозевали ёлку из-за моей вечной занятости, потому что никак нельзя прозевать то, чего не было. Но молчание дочери ничего хорошего не предвещало. Я не ошиблась. Едва переступив порог дома, дочь ушла в детскую, упала на свою кровать, ясно давая мне понять, что «жизнь – боль» и что исправить уже ничего нельзя. Мне некстати вспомнилась песенка Ксении Полтевой с оптимистичным названием «У нас не будет Рождества, мы так наказаны…», потом перед глазами промелькнули кадры голливудских страшилок о людях, потерявших смысл жизни из-за испорченного в детстве праздника. И я совсем скисла. Все мои знакомые деды морозы либо разъехались, либо состарились. Да и неловко тревожить людей 31 декабря в три часа пополудни, чтобы обратиться к ним с абсолютно дурацкой просьбой: «Найдите мне, пожалуйста, живую ёлку. А то нам праздник не в праздник». Это при том, что все магазины забиты искрящимися новогодними красавицами. Вполне доступными по цене. Нет, никто мне не станет помогать. Полтева права.
Понимая, что растущий организм дочери, изнывающий без ёлки, есть всё-таки захочет, не сегодня, так в следующем году, я поплелась в ближайший магазин, чтобы купить чего-нибудь вкусненького, что осталось после набегов предусмотрительных горожан. Пусть хоть запах мандаринов напоминает нам в этот вечер об утраченной радости.
Мандаринами в этом магазине даже не пахло. Небольшая очередь, состоящая из полудюжины раскрасневшихся домохозяек, приветливо оглядела меня и немножко ужалась, освобождая место у прилавка. Очередь оживлённо чирикала, пребывая в расслабленном ожидании чего-то съедобного и вполне реального. Я же нуждалась в небольшом чуде и не могла составить им компанию… На выходе из магазина я столкнулась с поддоном, в котором перевозят хлеб из пекарни. Вкусно запахло ещё тёплым хлебом. Очередь у меня за спиной радостно загомонила: эти люди ждали хлеба, и они его получили. На крыльце магазина я немножко постояла, пригорюнившись, как вдруг услышала за спиной неожиданный вопрос: «У вас что-то случилось?» Парень-хлебоносец возвращался за очередным поддоном душистого счастья к своей машине и натолкнулся на олицетворение беспросветного декабрьского уныния – на меня. Мы были знакомы довольно давно, но не настолько, чтобы ждать самоотверженности от молодого человека, завершающего свой рабочий день в тот час, когда большинство горожан уже сидят за ломящимся от снеди столом и радостно провожают уходящий год. Но когда у меня прямо спросили, что может поднять мне настроение, я обречённо ответила: «Только ёлка. Настоящая». Мне велено было возвращаться немедленно домой и через пятнадцать минут быть в боевой готовности. Дома было тихо. Отключенный пылесос дремал посреди комнаты, телевизор не работал, дверь в детскую была закрыта. В воздухе отчётливо ощущался пыльный запах серых будней и безнадёги.
Через пятнадцать минут под моими окнами остановилась машина, пахнущая хлебом и надеждой. Угрюмый бородатый водитель (если бы я его не знала так давно, я бы легко приняла его за голливудского злодея, в очередной раз укравшего Рождество) открыл дверцу и кивком велел садиться. Наше путешествие за город было не очень долгим. Не успела я как следует задуматься о последствиях своей легкомысленности, как мой проводник в неведомое, приметив что-то на обочине трассы, остановил машину и вышел из неё с ножовкой в руках. Я почему-то нервно хихикнула. Жертва была совсем близко от обочины. Тощая и высоченная, она не выдержала тяжести снега и свалилась в направлении дороги плашмя. Непонятно было, сломалась она у основания или просто сильно согнулась. Но она лежала прямо на дороге, и её спальное место нельзя было назвать безопасным и уютным. Мой подельник забрёл в сугроб почти по пояс, примерился и начал сосредоточенно пилить верхушку упавшей ёлки, не оглядываясь по сторонам. Стоя на обочине дороги «на стрёме», панически оглядывалась я. Мне казалось, что сейчас разверзнутся серенькие зимние небеса и меня поразит гром небесный. Или примчатся пять патрульных машин и окружат нас, угрожающе завывая сиренами. А я буду краснеть, бледнеть и, заикаясь, оправдываться: мол, я же всегда покупала ёлку в леспромхозе, я бы и сейчас её купила, да ведь не продают, а ближайший ёлочный базар за 500 км отсюда, а у нас семейная традиция… Мимо проехала машина, мужчина за рулём приветливо махнул рукой моему лесорубу и шутливо погрозил мне пальцем. Рассеянно махнув в ответ, мой подельник открыл заднюю дверцу своего «пирожка», срезом вперёд задвинул заснеженную ёлку в салон до самого лобового стекла. Мы сели на свои места, синхронно хлопнули дверцами и тронулись с места. Секунд через сорок мы представили, как это выглядит со стороны: через лобовое стекло виден только ствол ёлки, сквозь ветки которой еле проглядывают лица угрюмого бородача и перепуганной тётки – и опять тронулись, но уже умом. По лицам нашим текли капли растаявшего снега, глядя со стороны, можно было подумать, что мы заливаемся слезами, хотя не перестаём ржать, как полковые лошади перед парадом. Я представила себе этот кадр в финале рождественской голливудской мелодрамы: ёлка, капли влаги по лицам и по стеклу, беззвучно открытые рты в окружении хвои, и титры, плывущие сверху вниз, как будто тоже тающие от тепла…
Когда мы подъехали к моему дому, уже совсем стемнело – дни у нас в декабре совсем короткие. Ёлку занесли в прихожую, она легла слева, у стены, окончательно оттаивать. Наверное, она не была такой высокой, как обычно. И наряжать её придётся дочери в одиночку, потому что я сейчас побегу в магазин, наберу продуктов и стану у плиты готовить праздник для желудка, что-нибудь особенное обязательно будет на нашем столе. Но всё же ёлка была настоящая: ветки её торчали в разные стороны как попало: тут густо, а тут пусто. А пахла она просто волшебно… Пока я размышляла о планах на оставшиеся часы старого года, похититель ёлок отправился по своим предновогодним делам. Я могла бы даже подумать, что вся эта сказочная история просто привиделась мне… но ёлка, согревшаяся в домашнем тепле, была реальной, не нарисованной, и лужа воды под ней требовала решительных действий. Пока я ходила в ванную за половой тряпкой, торопливые шаги из детской достигли прихожей — и оттуда раздался сдавленный девичий взвизг. А дальше… То, что происходило в нашей квартире в течение нескольких часов, оставшихся до боя курантов, можно назвать как угодно: вихрем, ураганом, торнадо, тайфуном. Любого слова будет мало: пылесос захлёбывался от усердия, швабра летала по квартире, как бабочка, кастрюли сменяли друг друга на раскалённых конфорках, словно камушки в детском калейдоскопе. Нож, казалось, обрёл полную свободу и трудился по личному почину, без помощи хозяйских рук. Но всё это было не так важно, потому что необходимое и достаточное условие новогоднего праздника сверкало в темноте гостиной огоньками гирлянд и поблёскивало яблочными боками цветных стеклянных шаров. Мир обрёл равновесие.
Без четверти двенадцать мы с дочерью налили в высокие бокалы яблочного сока, а с первыми ударами курантов позвонили в Новосибирск…
Потом мы любовались из окошка на фейерверк, устроенный жильцами соседних домов. На улице было морозно, ярко и шумно. Дома привычно пахло хвоей и мандаринами. И ещё надеждой, волшебством, уютом… и почему-то свежим хлебом. Хотя хлеб я в тот вечер так и не купила: он закончился перед самым моим носом.
***