Родился в 1973 году в городе Калининграде Московской области, ныне город Королёв. Образование: ГИТИС/РАТИ (продюсерский факультет) и Литературный институт им. Горького. Двадцать пять лет отдано театру: прошёл все ступени от курьера и администратора до директора и соучредителя. В 2011 году оставил театральную деятельность и ушёл на вольные литературные хлеба. Написано и поставлено двенадцать пьес, которые идут в российских и зарубежных театрах. Больше семидесяти публикаций в легендарных изданиях: «Дружба народов», «Новый мир», «Литературная газета», «Юность», «Новая юность», «Интерпоэзия», «Нева» и т.д. Призёр 7-го Международного Грушинского Интернет-конкурса. Лауреат национальных и международных литературных премий в номинациях «литературная критика», «драматургия», «поэзия».
«Ночь близка»
Стихотворения
Содержание
***
Как самый честный человек,
скажу в поклоне мудром:
я первый раз увидел снег
сегодня ранним утром.
Мне говорили, что зимой
он часто выпадает.
Я в это верил, головой
кивал и ждал – годами.
Но снега не было, никто
не знал, куда он делся.
А я всё ждал, купил пальто
и хорошо оделся.
И вот, когда уже совсем
надежды не осталось,
явился он во всей красе,
как радостная старость.
Я будто вымолил судьбе
счастливую концовку:
снегурку вылеплю себе
и вставлю ей морковку.
***
Женщина приходит и уходит…
Ставя на замедленный режим,
не успеешь даже о погоде
словом перемолвиться одним.
Не желтела мытая посуда,
не кончалась в кранике вода,
но качался маятник отсюда
так же, как стремительно сюда.
Столетие
С головой нырну в кипящее молоко,
скину, как минимум, тридцать лет и не промокну,
избушка на курьих ножках вздохнёт глубоко,
повернётся дверью ко мне, а к лесу – окнами.
Выйдет старушка хлебосольная меня встретить,
глаза с прищуром, седина жёлтая, а душа – мёртвая,
скажет сердито: – Ждала тебя к половине третьего,
а ты пришёл умирать ко мне в начале четвёртого.
Где же носило тебя, чем занимался, кого любил,
удалось ли тебе повидать неоглядную невидаль?
Расскажи, из каких таких несчастных глубин
лишние полчаса жизни вытащил неводом?
Потопчусь немного во дворике, улыбнусь широко,
а потом уйду восвояси, ничего не ответив ей,
и буду снова нырять в кипящее молоко,
отмечая собственное столетие.
Единорог
(существо с винтообразным рогом во лбу)
Больше ягнёнка, но меньше коня,
ноги недюжинной силы,
голову ниже к земле наклоня,
встряхивал гривой массивной.
Долго вилял поросячьим хвостом,
цокал козлиным копытом,
взгляд наливался столетним вином,
в дальней пещере забытым.
Рог вырастал на три фута вперёд,
вспарывал чрево девицы…
С давних времён человеческий род
этакой ласке дивится.
***
В моё пятнадцатое лето
цветы пожухли на обоях.
Я путал Тютчева и Фета,
считая скучными обоих.
О, время юных ураганов…
Напялив тёплую пижаму,
спасал во сне от хулиганов
свою прекраснейшую даму.
Врезался рыцарем летучим
в толпу, исполненный напасти.
Какой там Фет-болезный-Тютчев,
когда в груди такие страсти.
Теперь же, сон к утру просея,
сторонник нового расклада:
мне Фет – почти что Одиссея,
а Тютчев – точно Илиада.
Зубная фея
(существо, которое забирает у детей молочные зубы)
Не крылья, а крылышки, тонкие лапки,
на лапки надеты балетные тапки,
расчёсаны гребнем её завитушки
и собраны в толстый пучок на макушке.
Пчелиная талия, розовый фартук,
а губы кривые, как после инфаркта,
ведёт себя с малыми детками грубо,
пока не получит молочного зуба,
который потом разберёт на осколки,
сотрёт в порошок, измельчит в кофемолке
и съест, запивая глотком лимонада.
Но фею зубную бояться не надо!
***
Когда тебя отравят «новичком»,
пройдись по Абрикосовой бочком,
потом на Виноградную сверни
и распластайся замертво в тени.
Позволь себе красиво умереть,
себяшками завешивая сеть:
на первой фотографии живой
шагаешь по дощатой мостовой,
и взгляда расцветающий миндаль
высвечивает сумрачную даль.
А здесь стоишь на фоне гаражей,
предутреннего облака свежей.
На этом снимке думаешь слегка
о том, что жизнь даётся на века,
а здесь, напротив, малость удручён
предчувствием и выглядишь сычом.
А здесь уже немного не в себе
и пена пузырится на губе,
и самоэпитафия на ум
приходит, как потусторонний шум:
Я мог бы жить и радовать людей,
стихи писать о женщине своей,
ловить стрекоз и бабочек сачком,
когда б не отравили
«новичком».
***
Люди, которые дружат против меня,
по ночам превращаются в бабочек и летают.
Если нарвать полевых цветов и поставить
в хрустальную вазу перед открытым окном,
то можно услышать за полночь, как шелестят
тревожные крылья лимонниц и шоколадниц.
***
Где берёзовые рощи
льют за пазуху елей,
будет мне намного проще
потому, что веселей.
Опрокину пару стопок,
выйду ночью на мороз.
Если счастлив, значит, робок,
я же – смелый, как матрос.
На ветру полощет плащик,
шапку набок подверну.
Снег повсюду настоящий –
по колено в глубину.
Раз – берёза, два – берёза,
третьей – даже не видать.
Тёмной ночью от мороза
пробирает благодать.
Мысли малость опустели,
тихой радостью богат.
Одному лежать в постели
холоднее во сто крат.
Женьюй
(рыба с четырьмя ногами и человеческой головой)
В ту пору ледышкой стояла зима,
сугробов топорщились груди,
сельчане под водку ловили сома
и лунку сверлили в запруде.
Внезапно метель занялась колесом,
гуляла то прямо, то боком,
но в руки не шёл затаившийся сом,
лежал под корягой глубоко.
Уже по домам собрались, осушив
бутылок несметную прорву,
и вдруг увидали, как диво из див
нырнуло в подмёрзшую прорубь.
По льду пробежало, крутя головой,
играя по-детски в оглядки,
и только мелькнули над стылой водой
четыре чешуйчатых пятки.
***
Счастье было, есть и будет…
Необъятное, как слон,
обнажив тугие груди,
выйдет к людям на поклон.
Дескать, я не тем давала,
виновата, все дела,
пропадала по подвалам,
с насекомыми спала.
В земли дальние ломилась,
колесила по тайге,
где ступать не приходилось
человеческой ноге.
Изучила подземелья,
поднималась в облака,
от бездушного безделья
стали тучными бока.
А теперь вернулась – частник
за пятьсот рублей довёз!
Только скажут люди:
– Счастья
нам не нужно, досвидос…
***
Не свора собак, но голодная стая,
в туманы единым оскалом врастая,
под самое утро над берегом Волги
за иволгой мчались по воздуху волки,
клыки разрывали медовую грудку,
а я наблюдал, поджидая маршрутку.
Что рокот воды и кузнечиков стрёкот,
когда в расписании смазаны строки?
Трава колосится, искрятся росинки,
уставшее облако в красной косынке,
и в разные стороны прямо по Волге,
насытив глаза, расплываются волки.
***
Слова, бегущие в закат,
сорвутся с языка
быстрее света во сто крат,
белее молока:
легко, спокойно, хорошо,
прилив душевных сил,
всё потому, что день прошёл
и вечер наступил,
всё потому, что в животе
пластинка пастилы,
а мысли, как бы ни вертел,
со всех сторон милы,
всё потому, что ночь близка
и жить на кураже
никто не требует пока,
точней сказать, уже.
***
От яркого и броского
устав, нырнёшь в кровать
и томик Заболоцкого
прихватишь почитать,
где под обложкой драною –
торчат одни концы –
обрезаны туманами
фонарные столбцы.
Проснётся ночь изустная
над рощей за окном,
а ты уснёшь без устали,
как бог, с открытым ртом.
***
Когда уйду в небытие
смотреть изнанку мира,
как потаённый ход в стене,
уменьшится квартира,
прольётся небывалый дождь
на вывернутый сумрак
и тем, что ты за мной пойдёшь,
дополнится рисунок.