Содержание
Игорь Грызлов (Москва)
Дорогие друзья, сегодня мой разговор с вами будет о Марке Мермане из Кливленда и его творчестве. Марк выпускник филологического факультета Белорусского государственного университета, который пришёл в авторскую песню в середине 80-х. Первые песни Марка появились в годы его учёбы в БГУ. Писались они в основном для студенческого театра миниатюр. Первое признание пришло в 1984 году на фестивале антиимпериалистической песни, который проводился в Университете дружбы народов. Ребят из других университетов там обычно не премировали – они служили фоном для студентов из стран Азии и Африки. Но когда минчане исполнили песню Мермана про лейтенанта в 1941-м, зал взорвался овациями. Аплодировало даже строгое жюри во главе с Марком Минковым. Дипломы победителей торжественно и заслуженно были вручены белорусам. В 1988 году Марк стал лауреатом 2-го Всесоюзного авторской песни в Таллинне. А в 2019 лауреатом Международного Грушинского Интернет-конкурса. Мерман знаковая личность в мире бардовской песни, хотя практически не выступает с концертами и не принимает участия ни в каких фестивалях. Марк пишет об истории, о войне и людях, чью жизнь она затронула. Песни расходятся по интернету, попадают в фильмы, их исполняют эстрадные звезды, диски продаются. Вокалистом себя не считает, говорит, что считаться в КСП большим певцом, сомнительная похвала. В отличие от многих авторов и исполнителей Марк много внимания уделяет аранжировкам своих песен, которые выделяются выразительным сюжетом и драматургией. Он автор песни о «Вельмайстер-аккордеоне» из сериала «Диверсант» и единственного русскоязычного спектакля Минского Купаловского театра.
Лучшую мистификацию о Марке придумал Лев Анненский. Он убедительно доказал в статье «Готический шрифт на берёзовом ситце», что Марк родился во время войны и мамой, и папой его могли быть Орлова и Александров. На самом деле, Марк родился 7 августа 1958 года, и папа его был морским офицером. Уже в детстве его заинтересовала военная тема, которая оказалась главной в его творчестве. В 1991 году уехал из Минска. Сначала в Израиль, потом в Канаду. Сейчас живёт в США в Кливленде. Преподаёт русский язык и литературу. Марк Мерман в первую очередь поэт. Это заметили Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко. С последним Марк дружил. Евгений Александрович бывал у Марка в гостях и любил слушать его песни. Его песни поют Ирина Сурина и Галина Хомчик, Тамара Гвардцители и Лайма Вайкуле, Валерий Леонтьев и Игорь Скляр. Пять лет назад, накануне празднования 70 – летия Великой Победы на сцене Купаловского театра состоялась премьера особого спектакля — «Вторая мировая». Его основой были песни Марка Мермана. Спектакль стал настоящим событием в театральном мире, несмотря на вроде бы скромную форму концерта. Режиссёр Николай Пинигин и актёры разных поколений показали 18 историй времён войны, где в каждой песне – свой герой и свой сюжет. В прошлом году театральная постановка в постоянном репертуаре театра имеет новое название — «Вельтмайстер-аккордеон», по самой знаменитой песне Марка Мермана. По сути, в спектакле, о Красной Армии рассказывается только в одной песне о штрафных батальонах. А также есть польская история, французские, немецкие, африканская, одна минская история вообще о трагедии Соломона Михоэлса. Так всё задумал именно Николай Пинигин. Появление спектакля на сцене Купаловского театра – как воплощение мечты бывшего Минского барда о признании на родине.
Галина Адамович, известный белорусский режиссёр, призёр международных фестивалей сняла картину «Музыка военная» о Марке Мермане. Двадцать лет она мечтала снять этот фильм. Галина Адамович призналась, что при создании фильма очень нервничала — боялась, что картину о Марке Мермане быстрее снимут другие режиссёры. «Много людей в Интернете делают ролики на его песни. В какой-то момент я стала нервничать, что фильм сделают быстрее, чем мы. Его песни кинематографичные, театральные, их хочется перенести на экраны. В Челябинске поставили моноспектакль по его песням, также постановка идёт в Ярославле», — рассказала Галина Адамович. За 39 минут — столько длится картина — режиссёр переплетает концертные номера с хроникой, а документальные кадры с интервью. Сама Галина Адамович называет «Музыку военную» не просто лентой, а фильмом — концертом. «Мерману сейчас сложнее давать концерты, сейчас он человек студийный. В принципе, он сейчас концерты не даёт. Но осознание того, что будет фильм, подвигло его подготовиться и сделать концерт в Минске. Затем слетали в Торонто, где у него студия звукозаписи. Приятно, что в этом фильме Минск выглядит ничуть не хуже Торонто и получился очень эмоциональным и трогательным», — добавила Галина Адамович.
В 2007 году Марк Мерман выпустил сборник стихов под названием «Двоеточие». В том же году Марка номинировали на литературную премию «Московский счёт». Всего в репертуаре Марка Мермана находится около 100 композиций, которые до сих пор звучат с точек радиостанций и пользуются большой популярностью у слушателей. А Тамара Айзикович написала: «Идеи Марка Мермана спорны, но всегда оригинальны и будоражат мысль. Высказанные даже в категоричной форме, они не претендуют на роль истины в последней инстанции и оставляют простор для различных координаций. А хотите — принимайте так, как сказано. Но для нас, живущих сегодня в «мире злобства», важно, чтобы голос его был услышан. Потому что это голос человека, который, несмотря ни на что, остаётся честным, добрым, романтичным и верным своему призванию. И, возможно, именно это помогает ему сохранить самобытность, сохранить себя в совершенно иной среде».
Вот такой замечательный и интересный человек мой друг Марк Мерман, который знаком со многими известными поэтами, писателями, музыкантами и я хочу здесь вам привести их высказывания о нём:
Бахыт Кенжеев (поэт, Нью-Йорк)
Марк Мерман поёт песни на свои стихи. Но даже без музыки их хочется назвать «песенками». Они как бы легки, как бы легкомысленны, как бы машут воробьиными крылышками, а точней качают фанерными крыльями какого-нибудь биплана времён первой мировой войны. Остерегитесь, однако и воробья подстерегает кошка, и ажурный самолётик падает на землю, неся гибель пилоту и зевакам. Песенки, доводилось писать и Пушкину, и Баратынскому, и разве в любой российской компании ближе к ночи не затягивает под гитару какого-нибудь «Гори, гори моя звезда»? За стихами Мермана великая грусть и хрупкая гармония, особенно когда он пишет о временах ушедших, от лица польского солдата или мобилизованного паренька из Тюрингии…
Евгений Евтушенко (поэт, Оклахома)
Смерть родоначальника советской авторской песни Б. Окуджавы была такой невосполнимой потерей, что образовалась некая гнетущая пустота. Его подражатели, так же, как и подражатели Высоцкого, эту пустоту заполнить не в состоянии. Лучшим памятником Булату будут барды, совсем не похожие на него, развивающие этот жанр по-своему. Один из таких немногих самостоятельных бардов – Марк Мерман. Прежде всего, он поэт. Достаточно прочесть его стихотворение «Светлый путь», чтобы понять его неслучайность в поэзии. Он достаточно искушён в технике стиха такие рифмы, как «ЦК-цинга», «перебежчица-перебесятся», употребляются в русской поэзии впервые, а такая рифменная «первость» — сейчас редкость. У его голоса свой, завидно узнаваемый тембр, да и манера исполнения не заёмная. Музыке его, в отличие от Окуджавы, не хватает запоминаемости, но он искупает это тонким чувство ритма песенного стиха.
Уже совсем редкость – то, что Мерман – это поющий умный человек. Его песни и ориентированы на умных людей. А такие люди, Слава Богу, пока ещё не перевелись.
4 января 1998 г. Москва.
Иосиф Бродский (поэт, Нью-Йорк)
Милый Марк, простите, что отвечаю с очень большим опозданием (через полгода!); в своё оправдание могу сослаться только на хаос; это всеобщий знакомый. Только что прочёл Ваши стихи, из которых больше других мне понравилось «Прощание с русским языком».
10.07.1991, Нью-Йорк
Лев Аннинский (литературный критик, Москва)
«Прощание с русским языком» — самый пронзительный монолог поэта Марка Мермана. Он – «солдатик российской словесности иностранного легиона» -выстраивает целый мир, смакуя имена: существительные и прилагательные, — пробуя на прочность корневую систему, упиваясь ветвлением суффиксов; себе в этой грамматике он находит тончайшее соответствие: он – «возвратная частица». Пробует на прочность глаголы – последнюю опору языка, соединяет эти глаголы в цепочку, непонятную для чужака: «мне- — вертеть, видеть, гнать, держать, дышать, зависеть, ненавидеть, но стоять, стоять». Засекли памятный по школьным урокам «список исключений», нависавший когда-то двойками над нашими дневниками? Не ржавеет старая любовь. Пробежимся в последний раз по этим клавишам. Ситец недаром нащупан в задранных юбках – именно по мягкому берёзовому нашему ситцу режутся готические буквы. Что же врезано? Что-то про любовь. С пронзительной расшифровкой:
«Камараден, геноссен, товарищен, братцен»,
Недаром же и «братцы» были помянуты.
Но война – была или не была за этим братанием?
Куда вы, побеждённые?
На все четыре стороны.
Куда вы победители?
А нет у вас сторон.
На чью сторону ни встать в фатальной вражде – от себя не уйдёшь. Как ни отползай в сторону, как ни укрывайся от свинцовой пурги – всё равно настигнет: тоской «возвратной частицы» по тому родному, из которого выпал. Так ведь не выпадешь! Настоящего поэта реальность обступает со всех сторон, и чью бы сторону он ни пытался взять, в стороне ему не остаться.
2007 г. Москва.
Андрей Анпилов (бард, Москва)
Марк из офицерской семьи (хотя само по себе это мало что объясняет) и принял как предмет внимания и как стиль — сюжеты и большой стиль 10-х — 40-х. Принял его как поручение свыше и призвание — родительские и дедовские судьбы, надежды, заблуждения, их молодость.
В двойном преломлении — сквозь линзу любви, причастности — и сквозь гротеск и иронию. От себя Мерман мало что говорит, он предоставляет свой голос тем, кто уже безмолвен. Он не осуждает и не раскладывает павших на правых и виноватых — он даёт трагизму весёлый голос, хищно любуется и любовно ужасается победами и поражениями, героизмом и рыцарством, живучестью человеческого рода — как большим стилем жизни. Стилем одежды, выправки, освещения, прищуром и причёской, скрипом кожаных курток, музыкой, молодцеватостью во всех проявлениях.
Тем, что не является голой сутью времени — а тем, что является его художественным лицом, что блестит, хрустит и движется рядом, говорит о времени косвенно. Как кряхтит старое кино или шипят пластинки на 78-м оборотов. В аллегорическом смысле песни Марка сами — словно трофейный аккордеон Вельтмайстер. Страна капитулировала — и только он последний воюет, упрямо играет своё, хоть и в чужих руках.
И песни Мермана в конце концов попали туда, где они максимально уместны, где их присутствие максимально мотивировано — в театр и в кино.
Лично встречались мы в конце 80-х, тогда стали слышны одновременно несколько минских бардов и поэтов — и каждый на свой лад, и неповторимое лицо. У Казанцевой был широчайший лирико-иронических охват, она словно говорила от лица России или хотя бы её фабричной окраины.
Строцев писал и пел песни и стихи завтрашних дней. Или архаических времён — что звучало как одно и то же — будущее и архаика.
А Марк Мерман — словно не пел и играл на гитаре, а словно показывал кино, в зале темнело, клубился дымок в узком луче, и на экране шла интернациональная военная хроника вперемешку с игровыми кадрами, с обрывками реплик «Муля, не нервируй меня» и с Любовью Орловой в цилиндре и на каблуках.
Разговор помню один-единственный, Марк зацепился за моих написанных тогда недавно «Новых ветеранов», прощупывал — нет ли при мне ещё чего в этом роде? В этом роде у меня ничего больше не было ни тогда, ни потом.
Казалось, что я по легкомыслию написал «песню Марка Мермана» о том, как разбитая неживая армия возвращается домой «на честном слове и на одном крыле»…
Сергей Плотов (поэт, Москва)
Мерман — это яркая, очень индивидуальная интонация. Как бы сквозь зубы, не педалируя, без лишнего пафоса. Интонация взрослого человека, говорящего о жизни и смерти. Его ни с кем не спутать. А это главное в искусстве авторской песни.
***
Осень… Пора Шопена.
Кот по двору слоняется.
Живопись постепенно
Графикой вытесняется.
Ветер оставил контур,
Лишние скрыв детали.
Шанс погрустить о ком-то,
Повод побыть в печали.
Лето накрылось медным
Из-под варенья тазом…
В старых колонках – Мерман,
А не Шопен ни разу.
Дмитрий Кимельфельд (бард, Иерусалим)
Десятки тысяч человек, говорящие по-русски, увлекаются сегодня Авторской песней. Границы жанра устанавливают именно они по культурологическому коду: «свой -чужой». В этом пёстром калейдоскопе имён, мелодий и текстов особым образом отличается творчество Марка Мермана. Родился в Беларуси, жил в Израиле, Канаде и наконец, обосновался в американском городе Кливленде, бывшей столице сталелитейной промышленности США. Марк начал писать песни вначале 80-х и пишет их до сих пор с определёнными перерывами, связанными с воплощением своих песенных проектов на дисках, музыкальных клипах и театральных площадках. Все, что делает Мерман отличается невероятной тщательностью и изысканностью. Прекрасные аранжировки, практически оркестровые, в которых отлично слышна и музыка, и стихи. Даже первые свои песни Мерман писал необычно. Ломая ритм стиха — он достигал очень острого эффекта неожиданной рифмовки и выстраивал свои драматические сюжеты. В отличие от многих авторов Мерман знает профессию поэта и пользуется этим своим преимуществом максимально смело. Все его произведения отличает одно- они невероятно драматичны. Поэтому их с удовольствием исполняют и на эстраде, и в театре. 12 струнная гитара — довольно редкий инструмент в АП, которой Марк владеет достаточно профессионально, помогает автору подчёркивать основные идеи своих композиций. Он балансирует на грани шансона, но это приём канатоходца, поскольку все же стихи, текст — основной герой его произведений. И вот тут вступает тема. Мерман, как будто все ещё слышит звуки довоенных фильмов, он находится там в сороковых — роковых, в Польше, Белоруссии, Германии. Война, разрушившая целый мир, о котором Мерман не перестаёт горевать и напоминает нам о той, страшной человеческой трагедии. Человечность, чувство собственного достоинства с одной стороны и безжалостный механизм войны с другой. Он сам называет свои исторические опусы изнанкой войны и всячески открещивается от принадлежности к Авторской Песне, что ж это права автора. Я же слежу за его творчеством уже три десятка лет и убеждён, что любая хорошая и интересная песня- согревает душу, и не имеет значения, к какому жанру ее следует отнести.
Геннадий Шульман (продюсер, Москва)
На дворе стояло лето 1988 года. А может быть 1989-го? Не помню: архивов нет, а память, сука, чем дольше живу, тем подводит более и более.
Я, тогда молодой специалист в области культуры, закончивший недавно свой гуманитарный ВУЗ, нанялся на работу в один из Молодёжных культурных центров, которые в то время росли по всей необъятной советской стране, как грибы. Все они – сверху донизу – были прикреплены к вышестоящему идеологическому органу – ЦК ВЛКСМ: от районных первичек до самого верха. Наш молодёжный центр назывался «Крыницы» и был прикреплён к отделу культуры ЦК ЛКСМ Белоруссии, что само по себе очень круто. Это было время горбачёвского правления, время не только перестройки, ускорения и гласности, но и активного хоз. расчёта. Мы впервые учились зарабатывать деньги самостоятельно.
Так, однажды к нам обратился горисполком города Полоцка с просьбой организовать в рамках праздника города концерт с участием минских бардов. Жанр авторской песни в ту пору был в самом расцвете, авторов-исполнителей в Минске хватало, и к назначенному дню мы собрали мощную концертную программу, которую и показали полочанам на центральной площади города. Так я познакомился с Марком Мерманом.
Через несколько лет не стало той страны, в которой родилось и выросло моё поколение. Беларусь стала независимой, канули в лету идеологические структуры Страны Советов, рушились связи между республиками и людьми, но наша дружба с Мареком от этого никак не пострадала. Более того: мы стали общаться чаще, и с интервалом примерно раз в год я организовывал сольные концерты белорусского барда на какой-нибудь из минских площадок. Ровно до тех пор, пока Марк не уехал. После этого наша связь оборвалась надолго.
И всё же мне удалось ещё раз организовать концерт Марека в Минске. Уж не помню, как мы тогда коммуницировали, ведь это было то время, когда мобильные телефоны были в новинку. По-моему, тогда связь мы держали через Володю Велицкого, друга и большого поклонника таланта Марека, и Бориса Вогмана, на тот момент продюсера Мермана, которые и взяли на себя основные хлопоты по приезду Марка в Минск. Через неделю Марек уехал и опять наша связь прервалась на долгих десять лет. Пока не появились соцсети и интернет-связь.
И вновь наша связь наладилась. Мы стали общаться чаще, у Марека были какие-то планы, я выдвигал встречные предложения, но, к большому моему сожалению, ничему из того, о чём мы мечтали, не суждено было сбыться. По разным причина. Марк жил в США, я в Москве, и нам так и не удалось воплотить в жизнь те проекты, о которых мы в то время так долго и много говорили.
Казалось бы, на этом можно было бы закончить воспоминания о старинном приятеле, с которым у меня сложились за эти годы тёплые дружеские отношения, но я был бы не честен, если бы не сказал тут о своём отношении к творчеству Поэта, да и Марек бы меня неправильно бы понял.
Темы, которые Марк поднимает в своих произведениях для меня и просты, и сложны одновременно. Огромное место в его творчестве занимает Вторая мировая война. Признаюсь честно, его подход, его видение этой Трагедии Вселенского Масштаба мне очень долго было сложно понять и принять – он знал о войне много больше моего. Тогда я себе в помощники взял Гугл. Темы, которые были затронуты в стихах, я находил в Википедии и других источниках. Чтобы глубже понять поэтику и драматургию его произведений, я несколько раз ходил в Купаловский на «Вторую мировую». Марк своим творчеством заставил-таки меня на события этой катастрофы посмотреть по-другому: глубже, шире и не только с точки зрения потребителя отечественной пропаганды, жертвами которой мы все были с малолетства. Спасибо тебе, дорогой!
Тут можно было поставить точку, если бы не одно, но: в обойме его произведений был «Вельтмайстер-аккордеон». Эта вещь не давала мне покоя и рвала на куски (в хорошем смысле). Я слышал её везде и слушал по сто раз в ютюбе; она долго жила во мне, и впервые я не желал освобождаться от этой навязчивости. Хоть у Марка много мощных песен, но я, когда думаю о нём, возвращаюсь именно к этой. И именно из-за этой песни, этих стихов, и пусть мне простятся мои личные субъективные пристрастия и поверхностность мышления, я стал причислять МАРКА МЕРМАНА к величайшим русским поэтам еврейской национальности, таким, как Осип Мандельштам, Иосиф Бродский, Борис Пастернак, да и многие другие гениальные поэты разных времён и эпох.
***
И конечно я хочу предоставить слово самому Марку на страницах нашего журнала.
«Мои песни без идеологии, мои песни о человечности.»
Марк Мерман.
О родных.
Папа был морским офицером. О нём песня «Калининград».
Как портовые прохоря, этот город свинцом проклепан,
Здесь монеты и якоря, чтоб вернуться, бросают в клекот
Чаек. Год пятьдесят второй. Каждый морем татуирован.
И горланит «Варяга» строй, — строй курсантов черный и ровный…
Моя первая игрушка – фуражка отца, морского офицера. Её можно было крутить как руль. От него у меня фотоаппарат «Зоркий 4» (бывшая «Лейка») и любовь к фотографии. Он ушёл в прошлом году. Дед с войны привёз часы «Гельвешиа», они до сих пор ходят у меня на руке. У меня мама с сестрой выжили в гетто. С детства слышал: «Фашисты. Немцы. Ненавижу их язык». Правда, однажды (я был классе в седьмом – это 1960-е, когда на советском ТВ было много артистов из ГДР) мама говорит такую вещь: «Знаешь сынок, я просто обожала одну артистку — Бербель Вакхольц». Восемьдесят процентов моей родни погибли в гетто. Из материалов серьёзных я знаю, что убивали их литовские и украинские полицаи. Что же мне теперь ненавидеть украинцев и литовцев? Это смешно просто. Это гадко для начала, а потом уже смешно. Поэтому я жалею. Жалею, потому что знаю — это были нормальные люди, попавшие в библейский кровавый исторический переплёт. Люди не должны рубить друг друга и стрелять друг в друга.
О детстве.
Я вспоминаю одно, как в первом классе попал в музей Великой Отечественной войны. Я считаю, что в Минске один из лучших таких музеев, потому что им занимались люди, которые понимали, чем они занимаются. Помню, как под стеклом лежали сотни крестов с немецких трупов. Представляете, силу воздействия на подростка? Я всегда думал: откуда же их столько? А ведь немцы раздавали такие кресты миллионами и в первую, и во вторую мировую. Это уже девальвировало награду.
И я увидел там истлевшую на восемьдесят пять процентов гимнастёрка защитника Брестской крепости. Её взяли и восстановили по канве. Но я думал об этих оставшихся пятнадцать процентов гимнастёрки этого защитника, у которого не было ни жратвы, ни надежд, ни боеприпасов. Но он почему-то знал, что уходить ему отсюда нельзя. У меня там случилось дежавю, появились воспоминания, как я держал в руках эту гимнастёрку еще новой, а вот теперь она в музее. Не знаю, как это объяснить.
О войне и военных.
На войне главное война. Это слова настоящего профессионального военного. Они в эти игры играют, они подставляют свои головы непонятно для чего. Но за их формы, их храбрость их любят во всех странах. Как в Лейпциге, так и в Курске. И я их тоже люблю. Я люблю форму, люблю строй, люблю смотреть парад. Но в любой стране военные – это смертники. Потому с любовью на них и надо смотреть. Я люблю их и жалею. А в песнях рисую войну, у меня очень узкий сектор.
Для меня на первом месте люди, для меня, например, варварскими являются не только бомбардировки Герники, но и бомбардировки Кельна и Гамбурга, и Дрездена, где 80 процентов погибших были дети, старики и женщины — союзники, бомбившие, не могли об этом не знать.
Я часто вспоминаю, как в 65-м году прозвучала запрещенная с 57-го песня “Враги сожгли родною хату”. Тогда 9 мая наконец объявили выходным, и Марк Бернес вновь ее исполнил. С этого момента у меня в детстве началось понимание войны как реальной человеческой трагедии.
О военной музыке.
Как я люблю её. Ничего красивее нет.
Музыка военная, ты — всегда обман.
Флейта несравненная, гулкий барабан…
Маршевыми трелями крови не унять…
Ну, что, трубач простреленный, воздух не набрать?
О военных инвалидах.
Мне было лет шесть, когда мы с отцом по субботам ходили в баню на бульваре Шевченко в Минске. Там я впервые в общем зале и увидел фронтовиков, искалеченных войной. Кто на одной ноге с шайкой скакал — это еще” счастливчики», а ведь были и такие, что на доске с подшипниками передвигались, искалеченные, изуродованные. Я до сих пор помню эти шрамы, эти плохо зашитые плечи и ноги. И это было лучше всякого открытого урока о войне. Я, когда вспоминаю это, просто слезами обливаюсь. Ещё я хорошо запомнил, что у одного татуировка не читалась, был вырван кусок мяса. А это уже филология, пропущенный слог.
Калеки скачут в банном зале,
Как насекомые, легки,
На Божьем будто бы вокзале
Смывают пред Судом грехи.
И в наполняемые шайки
(Ну хоть воды-то дали всласть)
Снуют обрубки без утайки —
Не жизнь, так баня удалась.
Осталось сил у них немножко,
У отроков сороковых —
Пустой рукав, пустые ножны.
Still ist die Nacht . Иду на Вы.
Тот ангел, что придет в итоге,
Он будет сам с одним крылом
И голосом объявит строгим,
Что боль прошла, что все прошло.
Подобьем гибельного шифра
На той потерянной руке
На каждом пальце были цифры
И солнышко на кулаке —
И, как найденную шпаргалку
(Диктант закончился, плевать!),
С рукою отняли. Не жалко.
И год рожденья не узнать.
СССР и Германия.
Маргарита Ивановна Саврасова — моя учительница истории, она рассказывала нам странные по тому времени вещи — и про Сталина, и про Гитлера, про обоих тиранов. Благодаря ей я сразу имел какое-то правильное понимание о том, что это были абсолютно преступные режимы. Один продержался на удивление мало, всего двенадцать лет фюрер был у власти. Много успел хорошего, дорожки сделал, автобаны. Ну, и пятьдесят миллионов человек в кровавую мясорубку завернул… Да, это и мясорубкой нельзя назвать, это библейские страницы конца света. Пострадали народы, миллионы и миллионы людей в разных странах, по разные стороны.
О ветеранах.
Люблю ветеранов. Очень жалею, что они с немецкими ветеранами до сих пор по нормальному не примерились. Это не должно быть. Это им давно уже пора делать. Простить друга за те зверства, которые причинили даже не они, война.
Испили чашу до дна. У нас на двоих одна,
Одна и та же война, как женщина. «Cave amanten»,
И командиры во сне являются по весне
И, как тогда, всё хрипят: «Слушай мою команду!»
О песнях и 9 мае.
У меня никогда не было песен о любви. Не тянуло и я не тянул такие вещи. Мои песни без идеологии, мои песни о человечности. А Иосиф Бродский говорил, что иногда какой-то фокстротик с немудрёнными словами и милой мелодией скажет больше об эпохе, чем целый роман. И он знал, что говорил. Вот идёт какая-то мелодия, под неё может пройти по жизни и погибнуть целое поколение. Во время второй мировой такой фокстротик случился – это «Лили Марлен», которую пели по обе стороны фронта. В молодости мы любили отмечать 9 мая так, как и все его отмечали. Собирались в” стекляшке» возле консерватории, а там часто сидели измученные мужики, которые на День Победы не стеснялись надевать медали, ордена. Мы их расспрашивали, они не хотели ничего рассказывать. Но мы их угощали, и откровенный разговор случался. Так вот, с тех пор мне особо ничего придумывать не пришлось, надо было только вспоминать те рассказы. Потом большевистская власть закончилась, начали открываться архивы, пошла зарубежная историческая литература. Прочитал я очень много.
Сейчас для меня никакой радости в этом празднике нет, для меня это день вселенской скорби, весь в траурных флагах. Когда ветераны мне говорили:” это четкое попадание в десятку, как это у тебя получается – непонятно», мне бывало неловко. Но они благословили меня на это дело, они подтвердили, что этому можно верить.
О кино.
Я часто ходил ребёнком в кино. Мало того, уже с двенадцати лет я ходил в замечательный маленький кинотеатр, который назывался «Новости дня». Это был кинотеатр в Минске, где сейчас администрация президента. В зале вмещалось максимум сто человек. И там крутили документальное кино. У меня была такая маленькая радость. Я уже тогда интересовался войной, хотелось увидеть не в художественном кино, а как это выглядело.
О Ремарке.
Я очень люблю Ремарка. Он вошел в мою жизнь как старший друг. Мне иногда казалось, что я говорил с ним. Книги Ремарка были окошком в мир, где можно посидеть с друзьями и совсем не думать о Ленине. И вообще ни о ком не думать! Это тоже фокстротик, о котором говорил Бродский.
О профессии.
Трудно ли быть русским поэтом в эмиграции? Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я филолог по образованию. И мне удалось работать по специальности везде, кроме Израиля. Сейчас я репетирую студентов в университете – русский язык и литература.
О ностальгии.
Уехал я в апреле 1991 года. Нигде мне не было лучше, чем в Минске.
Эмиграция – долгий срок
Заключения на свободе.
Она снова ведёт урок,
Хоть и улицу переходит…
О композиторах и об аранжировках песен.
Про меня распускают нехорошие слухи всю жизнь, что все мои аранжировки, это же пластик. Люди очень умные, барды говорили – как это же ресторанные аранжировки. Представить разговор в других странах, «только под гитару или аранжировку» невозможно. Сколько прекрасных песен мы знаем из-за вмешательства композитора. Одной из таких великих песен, которую любят в разных странах, это «Ваше благородие». Не надо забывать, что не было бы этой великой песни, если бы к стихам Булата Окуджавы не было бы мелодии маленького, седого и бесстрашного по жизни человека, которого звали Исаак Шварц. Я помню Виктор Семёнович Берковский говорил мне по поводу моего альбома «Девочка капельмейстер», ну что там у тебя барабаны слышны. Я, конечно, как мог извинялся. А незадолго до его ухода, он сказал, что только и слушает этот альбом. Так, что всё очень условно…
О песне «Вельтмайстер» и Игоре Скляре.
Песня появилась в 1991 году. «Вельтмайстер» стал очень популярен особенно после того, как прозвучал в российском кинофильме, его теперь знают по всему миру – там, где есть люди с русским языком. Рассказывали, что и на немецком языке переводы появляются. Историки на «Эхо Москвы», когда рассуждают о немецких военнопленных, уже ссылаются на меня: «“Как сказано в песне Марка Мермана «вермахт разрушил, вермахт строит». Многие думали, что у моего героя-солдата в Германии точно была немочка из-за слов «Auf wiedersehen, meine kleine». Но все не так: когда солдаты возвращались с войны с Наполеоном в 1812-м у них в речи появлялись французские словечки. Так же и у советских солдат. Помните, «Покровские ворота»? Откуда у персонажа это «Натюрлих»? Игорь Скляр спел эту песенку в киносериале «Диверсант». Мне многие говорили, что он там неправильно поёт. Хочу сказать, что Игорь Скляр такой прекрасный певец и артист, он действительно там поёт одну строчку не так. Но я ему не делаю никаких замечаний, а наоборот хочу сказать огромное спасибо, это было исполнено очень здорово.
О встречах из песен.
Как-то подошла удивительной красоты пожилая дама. Говорит, услышала, что я разговариваю по-русски. И сразу начала рассказывать, как на войне была медсестрой, оказалась во Власовской армии, ещё немного, попала бы в советский плен… Пишешь на военную тему, и вдруг она сама на тебя выскочила.
В Торонто я попал на выступление группы аргентинского танго, а в зале оказались сплошь старые ветераны немецких войск ваффен. Такие сразу после войны съехали в Аргентину, там прошла их молодость. А потом их приняла Канада, где проживали и жертвы, и агрессоры Второй мировой. Наверное, из-за ностальгии по Аргентине они и заказали на свою встречу эту группу аргентинского танго. И вот стою я, смотрю, как мимо проходит один из стариков и любезно спрашивает: «Интересуетесь аргентинским танго?». А я ему: «Нет, интересуюсь историей ваффен СС». Он отскочил от меня, как ошпаренный. В общем, свою гипотезу я проверил.
Как был сладок Буэнос-Айрес
После «дабл-ю дабл-ю ту»…
Эти «фаввен-СС», не раскаясь,
Заказали «Компарситу».
Не так давно, когда я жил в Питтсбурге, ко мне подошёл сосед очень почтительного возраста и спросил, знаю ли я немецкий язык. Оказалось, что он американский ветеран, в Германии у него остались знакомые, и вот он получил письмо из своего прошлого. Мы десять лет прожили рядом, а я не догадывался! Говорю, что песенки пишу о войне, вот сейчас думаю написать про Эль-Аламейн. А он мне: «а я там был»!
О Купаловском театре.
Меня мама водила в Купаловский театр с 5 лет, и можно представить моё счастье, когда здесь поставили спектакль по моим песням. Пять лет аншлагов. В августе 2020 актёры вместе с главным режиссёром Николаем Пинигиным, люди чести и достоинства, просто встали и ушли в знак протеста.
О событиях в Беларуси.
Бродит призрак министра МУС,
По-российски так МВД.
Вы чтоб знали святой этот мусор,
Вон глядите идёт по воде.
А министр, который живой,
Тот по крови идёт, по крови.
Над странною сипатый вой,
Над странною усы и брови.
Об авторской песне.
А вот авторская песня точно фокстротиком, о котором говорил Бродский, не будет. Будете смеяться, но я ее никогда не любил, хотя меня к ней приписывали. Дело не в моих понтах – я занимаюсь другими вещами. По сути, историей. Кроме того, из авторской меня как-то почти никто не зацепил, кроме больших поэтов Александра Городницкого и Булата Окуджавы. Да, есть имена известные, но ведь основная масса – чудовищно скучная графомания! На тот же знаменитый Грушинский фестиваль люди приезжали шашлыков поесть, а ещё лучше, чтобы вместо бардов приехал Юра Шевчук. Тем не менее, я стал лауреатом фестиваля авторской песни в Таллине в 1988 году вместе с Еленой Казанцевой. Так получилось. Но прямо на фестивале Ада Якушева, вдова Юрия Визбора, сказала обо мне: «Это совершенно чуждое для нас явление». Я и не спорю…
О чужом исполнении своих песен.
Я очень люблю хорошие голоса. Вот сам голоса не имею, пытаюсь петь с душой. А вообще многие вокалисты, которые поют мои песни, являются предметом зависти любого нормального барда. Но, как сказал однажды Леонид Дербенёв – авторская песня, это песня, которую кроме автора никто исполнять не хочет. Кстати, я совершенно с этим согласен. Среди авторов, есть много таких, которые очень ревностно относятся к исполнению собственных песен, очень переживают, если там что-то не так. Я же отношусь всегда с нежностью. Хочет человек петь, пусть поёт. Мне показали парня, который спел и выложил на ютубе «Вельтмайтер» не повторив ни одной моей ноты. Я ссылку на его исполнение со своей страницы не удаляю. Дмитрий Шостакович как-то сказал — всё лучше, чем водку пить. Но, если говорить серьёзно, то есть исполнители, которые меня прошибают, это Максим Чикалов, который даже с моей песенкой «Штрафные души» стал лауреатом Грушинского фестиваля. Что касается Гали Хомчик, то есть в авторской песне исполнители, которые профессиональные артисты. И, конечно, это относится к Гале Хомчик. Я считаю, что если исполнителю захотелось запеть мою песенку, то я уже чего-то добился.
О новых книгах и дисках.
В издательстве «Медиал» Минск (издатель Игорь Вирковский) вышла книжка «Дюйм». Это пьеса-этюд, она вся в стихах, о трагической судьбе Николая Крюкова, сыгравшего в 1958 года главную роль в фильме «Последний дюйм». Песню из него «Тяжёлым басом гудел фугас» все помнят. Во время войны Николай Крюков вместе с театром попал в плен и был вывезен в Германию. Родина его наказала, но ему удалось сыграть свою главную роль. Сейчас я пишу пьесу, сюжет которой опять же нашёл меня сам. В Канаде в дорогом пансионате для еврейских стариков среди маленьких ссохшихся бабулечек вдруг возвысился статный немолодой мужчина… оказывается-бывший лётчик Люфтваффе, в клинике для евреев. Когда я об этом узнал-то просто развёл руками! Когда-то он фиктивным браком спас девушку-еврейку из Будапешта. Они полюбили друг друга, оказались в Аргентине, переехали в Торонто.
У меня хватает сюжетов для новых песен, надеюсь, скоро будет новый альбом. Кое, какие из них можно прочитать в моей поэтической подборке, сделанной специально для журнала.
Прощание с русским языком
Ностальгия в прицел точно сердце наметит,
И начнутся потери в проверенной армии
Как в дозоре, сначала падут междометия,
Восклицаний и вздохов разведчики старые.
Не пробьются в последней атаке причастия,
Их поранят картечью в приставки и суффиксы.
Не поможет в скитаньях святое причастие
В храме Гроба Господня над нашими судьбами.
Как зияют оконца квартирок оставленных…
Нам компостер проставит прививки-уколы.
Словно слепнут дома — закрываются ставнями.
В арьергарде последними гибнут глаголы.
Алфавит нам останется памятной стелою,
Под которой по-братски слова похоронены,
И однажды падёт бессловесное тело,
То, в котором сомненья по-русски заронены.
В Ершалаимских далях евангельской местности
Спросят: «Кто здесь?» на языке Соломона.
Я отвечу: «Солдатик российской словесности
иностранного легиона».
Маме
Ах, как была актриса белозуба!
Каждая роль одобрена в ЦК,
Но по ночам ей лагерные срубы
Снились давно, и холод, и цинга…
«Нам не страшны…» — но в кадре, а за кадром
Чей-то этап и раннее вдовство.
Бог вам простит, товарищ Александров…
Вдруг объектив сменяется на ствол.
Будь вся страна огромным кинозалом,
Стали б заметны бреши по рядам.
«Нам не страшны…» — ах, как она сказала.
Нам не страшны, но, может быть, и вам.
Длится кино, но зрителей уводят.
Сон или явь последний их сеанс?
В зале пустом поешь ты о свободе:
«Нам не страшны…». Ты убедила нас.
Вот бы Гоголя день …
Вот бы Гоголя день описать из кареты дорожной,
по столбам верстовым разбросать препинания знаки.
Что решать «кошелёк или жизнь?», если слово дороже?
Вдоль строки, словно сцепщик вагонов, проходит Акакий.
Но, Башмачкин, увы, паровоз появляется позже,
а пока до Италии служба ямщицкая, почта.
И как только родимая азбука кончится, Боже,
то ль погасла звезда, то ли просто поставлена точка.
Не уснул бы ямщик, если б песня была про спасенье,
птица-тройка давала б ответ, упираясь в заставу.
Том второй догорает в камине кострищем осеннем.
Сумасшествие лучше, чем поздно пришедшая слава?..
Купалаўцам
Для продажного даже историка
Очевидно — затея глупа.
Вы стреляете в бедного Йорика:
Как по облачку эта пальба.
Диалоги из пьес остановленных
Перепонки однажды порвут.
А искусство одним обусловлено —
Это совесть умножить на труд.
Призрак драмы пустыми кулисами
Прогуляется, чёрен и бел…
Тишина над застывшими лицами
Пострашнее любых децибел.
Я хотел бы прожить
Я хотел бы прожить, а потом умереть на страницах романа.
Это всё интересней, чем явь с минаретами и рамаданом.
Это всё интересней авто, что не пахнет бензином, окурком,
И намного милее, чем праздный звонок от придурка.
Там, в романе, прогулка вдоль моря, упрёк и размолвка,
Кальвадос, исчезающий шрам от осколка.
Я согласен, без слов, появиться в одном эпизоде
И увидеть: они попрощались и Равик уходит.
***
На сегодня всё, друзья. Кого заинтересовало творчества Марка, тот может найти его песни в интернете… а пока послушайте как поёт Максим Чикалов.
https://www.youtube.com/watch?v=JOstq9Jplko