Поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора. Лауреат литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя», обладатель Гран-при Петровской Академии наук и искусства, национальной премии в области литературы, учреждённой Традиционной буддийской Сангхой России.
Окончил Самарский государственный университет по специальности «физика» и Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького.
Автор 10 книг стихов и прозы. Ввёл в русскоязычную литературу два новых жанра – лирическую философию и эпифанию.
Печатался в журналах: «Дружба народов», «Нева», «Урал», «Сибирские огни»,
«Дальний Восток» и ряде других. Живёт на Алтае.
Люблю три жанра: миниатюру, лирическую философию и эпифанию. Последние два жанра «придумал для себя». Моя философия – с языком, взятым из поэзии. Эпифания – лирическая проза и рифмованный стих, их любовь и перекличка.
Легче тексты писать, чем о них говорить. Они сами говорят за себя, им не нужны посредники. Бунин говорил о том, что в будущем поэзия и проза сольются. Станут, как в его рассказах, друг друга понимать. Мне это близко. Превращать литературу в искусство (прозу – в стихи) – идти новым путём. Ещё по этой дороге прошли: Всеволод Иванов, Андрей Платонов и Виктор Соснора. Остальное – литература в её обычном понимании. Билл Гейтс и Илон Маск обещают трёхмерную Вселенную. Но Вселенных, по неполным подсчётам, – 84. Добраться до них возможно только изнутри. Искусством, религией и добрыми делами, обращёнными к человеку.
Содержание
«Поселения в Оnline»
На улице детства
Ступенчатое перетекание дождевой воды – с листа на листок и с ветки на ветку – рождает звук. Он лёгок, упруг и действует усыпляюще, если слушать его, стоя как изваяние. Но если идти по дорожке, радуясь дождливому дню, и собирать звук со всех деревьев, можно услышать многоголосье. Оно сродни игре оркестра, спрятанного в листве, желтеющего своими валторнами, белеющего фортепиано и краснеющего скрипками.
Жуки, бабочки и гусеницы, застывшие на тыльной стороне листа и пережидающие дождь вверх ногами, станут для тебя прихожанами филармонии. А капли, падающие в траву, начнут сливаться в струйки, закручиваться в спираль и звучать ещё не знакомым миру инструментом. Но до того, как это произойдёт, влага заполнит все полости и углубления. И уж точно классическую музыку начнут исполнять парки и сады, счастливые от того, что обрели, наконец, голос.
Шопен, Дебюсси и Равель – душа твоя в равной мере услышит их мелодии. И случится это не в тишине консерватории, а под шум автомобилей, везущих пассажиров по их делам, скользящих размытой тенью по ту сторону дождя.
Музыке, льющейся с деревьев, ничто не может помешать. Ни колокольный звон, плывущий с соседней колокольни, ни разговоры людей, гуляющих в саду под разноцветными зонтами. Напротив, помехи, вызванные городской жизнью, добавят к музыке новые тона и сделают её ещё более привлекательной.
Но вот музыка затихает, начинает звучать под сурдинку, и тысячи золотых смычков, пробившись сквозь просветы в деревьях, наполняют воздух благоуханием. Это финал концерта, роняющий последние капли в траву. И когда лужи под твоими ногами станут зеркально-неподвижными, ты окажешься на улице своего детства с майским жуком в спичечном коробке.
Дельтапланы летним утром
Небо над Уймонской долиной, где я живу, в веснушках. Это дельтапланы – красные, жёлтые и зелёные – летают c самого утра. Купаются в тёплых воздушных потоках, на землю и не глядят. Слишком всё выглядит на ней мелким. Дома, как спичечные коробки, и люди размером с муравьёв. Трудятся по целым дням в своём огороде, пропалывают грядки с луком, морковью и чесноком!
Птичье мировоззрение одолевает человека, когда он поднимается в небеса. Сбои в работе ДНК проявляются в полном размере. Вспоминает человек свои птичьи воплощения, сладкую ягоду в лесу. Предстают перед ним дальние перелёты, южные страны и моря. И свысока начинает смотреть он на мир, лишённый крыльев, полный забот и обязанностей.
Вот и на меня, пока я тружусь в огороде, смотрит дельтапланерист сквозь тёмные очки. Словно хочет сказать с усмешкой: «Такие вот, брат, дела! Летать дано не каждому человеку. Нужны для этого смелость, молодость, а ещё – деньги!»
– А ещё – умение и дар, – отвечаю я про себя и ухожу в дом, где сажусь за старенький компьютер.
Пишу одну, другую строчку стихотворения, и чувствую лёгкость вдохновения. После третьей строчки я уже летаю в облаках, выше дельтапланериста. И смотрю на него глазами жителя Тонких Сфер, прозрачных для земного зрителя.
Поэзия связана с чудом, она воздушна и легка. Поэзия имеет разрешение на освоение других миров и вселенных, данное ей свыше. Да, да, да! На четвёртой строчке стихотворения я уже вижу весь Алтай, сверкающий причудливыми узорами ледников. С длинным Телецким озером, расположенным в горах, с Катунским хребтом, за которым начинаются ковыльные степи. Надо мной – слой озона, блестящий на солнце, как соль. Дальше начинается Космос, и лучше пока в него не проникать. И на земле дел достаточно! Следует помочь окончить войны, Россию из нищего существования поднять. Следует… да мало ли что следует сделать ещё для блага человека?
И я читаю стихотворение, только что записанное мной в компьютер, вслух – облакам и деревьям…
Просом мальчик просыпается,
спрашивает: «Час который?
Догадайся – улыбается, –
не пустые разговоры –
кем я был во сне – водицею?
Серебром? Весенней лужею?
Это снова повторится ли?
Я бескрайней жизни нужен ли?
У лесной опушки вечером
обернусь букашкой маленькой.
Ладно, буду – делать нечего –
Ваней-Ванечкой для маменьки!»
Влюблённая берёза
Можно рисовать на спинах прохожих, если ты художник. Конечно, глазами, и ни в коем случае мелом или углём. И уж если рисовать, то только хорошее. Цветы и бабочек, например, можно солнце. Я люблю разговаривать с незнакомыми прохожими своими рисунками.
Вот, рисую на спине солнце, и прохожий замечает:
Как тепло!
Рисую ветку сирени, и прохожий улыбается. И спрашивает себя:
А не влюбиться ли мне в берёзу, растущую под моим окном?
А почему бы и нет? – соглашаюсь я и рисую сердечко.
Дальше – непонятное беспокойство… И я бегу к берёзе, отмеченной знаками любви, посмотреть, как та поживает.
Дома – серые «хрущёвки» – проплывают мимо, как корабли. Повсюду сугробы, голые ветки, ожидание запоздалой весны. А та берёза распустила свои листочки и ждёт чирики воробьёв, чтобы сыграть свадьбу с пролетающим мимо облаком!
Внутренний голос просит меня отвернуться. И я отворачиваюсь, как в бане, где плавает в облаках пара розовая женщина. А берёза уже пишет на моей спине:
– Здравствуй, человек! Приходи завтра на мою свадьбу. И не забудь захватить с собой весну и своё творчество. Пускай весна приноравливается к ускорению прогресса природы, к магии любящих деревьев!
Эпифания деревьям, идущим сквозь зиму
Легко мне вспомнить год, когда случилось событие, описанное ниже. Ведь у него существует своя, особая пометка…
Когда на моём огороде выросла тыква размером с бочонок, предназначенный для вина, я стал давать имена деревьям. Зачем я это делал, сказать не могу. Деревья росли неподалёку от моего дома, и я сдружился с этими мирными существами, навещая их каждый день.
Берёза Марина, лиственница Екатерина, ёлка Светлана – получались сплошь женские имена. Поэтому тополю, единственному представителю мужского рода, шумевшему на ветру высокой кроной, я дал старинное имя Пересвет.
Шло время, разбрасывая по заливному лугу цветы самых разных названий. Незаметно наступили осенние дни с их слякотью и ветрами, но я по-прежнему навещал своих древесных друзей.
Деревья общались со мной телепатически, я слышал внутри себя их голоса. Марина, Екатерина и Светлана часто жаловались на погоду. А когда опала листва и первые заморозки покрыли лужи льдом, попросили меня принести соломы согреть озябшие ноги.
Один тополь Пересвет вёл себя, как настоящий мужчина. Стройный и по-военному подтянутый, он проявлял сдержанную радость при встрече со мной. И с грустью смотрел, как течёт неподалёку Катунь, а вместе с ней – и время.
Но вот понадобилось мне съездить в Москву, доставить в литературные журналы свои стихи и рассказы. Их можно было послать и по почте, но в Москве меня ждали друзья. А они хотели видеть меня живым, с новыми шутками и мишурою!
Когда я вернулся домой, стояла уже зима. С горбатыми сугробами и песней метелей, не прекращающейся порой целыми днями.
На следующий после своего возвращения день я отправился в лес навестить деревья. Как они поживают без меня? Тепло ли укрыты снегом? О чём они думают в долгие зимние вечера?
С утра шумела метель, поднимая за окнами снег, как лёгкие тюли. Снег набивался под шапку, оседал на моих ресницах, колол иголками лоб. «Марина, Екатерина, Светлана! – повторял я про себя, шагая по глубокому снегу, и добавлял: – И ты, мой славный полковник Пересвет!»
Не стану описывать свою встречу с деревьями, поскольку, придя домой, написал о ней стихи. И читая их вслух, порадовался тому, что ещё живу на этом свете. Живу – значит, радуюсь всему, что я вижу, и сострадаю тем, кто попал в трудное положение. Сострадаю не только людям, но и деревьям…
Деревья в чулках деревянных,
раскинув тонкие руки,
идут походкою пьяных
сквозь ледяные муки.
(Декабрь, январь и февраль –
километры,
и дуют сухие ветры)
Последний листок увянул,
а птичьи гнёзда пустые
на черепах деревянных,
как зимние шапки, стынут.
На перекрёстке судеб,
в дымящейся круговерти
растут ледяные зубы
суровой старухи – смерти.
(Декабрь, январь и февраль –
километры,
и дуют сухие ветры)
Поэма о Времени
Я живу то с минутной стрелкой, то с секундной. Значит, я изменяю часам. А когда я живу с часами, изменяю суткам. И это уже серьёзное нарушение хронологического этикета, не так ли?
Время превращается в звёздный песок и падает метеоритным дождём на землю. В лужах отражаются старики, видят себя безусыми юнцами и улыбаются. И уходят за горизонт, натягивая нить, соединяющую прошлое и будущее.
Вчера мы целовались с тобою. И я ревную тебя к ушедшему дню, если мы не поцелуемся в дне сегодняшнем. Так давай же целоваться всегда, не замечая время. Его неумолимого воздействия на окружающее.
Ты красишь по утрам свои губы, как метишь деревья в лесу. 30 000 меток, и жизнь прошла… О, эта красная буква «О», когда ты услышала об этом!
Но если бы секунды не переходили в минуты, а те – в часы, каждое наше действие длилось до бесконечности. Ты вышла бы из дома и шла, шла, шла, а я бы смотрел и смотрел на тебя из окошка.
Время необходимо в этой жизни, поскольку оно сортирует наши дела. Ставит на них метку – число, месяц и год, и размещает в поисковой системе «Яндекс». А вдруг наши дела кому-нибудь пригодятся?
Я сплю на циферблате Вселенной, где цифры – знаки Зодиака. И мне снятся события, которые происходят совсем в другой галактике, в её спиралевидных коридорах.
Я, как многостаночник, обслуживаю сразу три станка: прошлое, настоящее и будущее.
Я просыпаюсь в других мирах, когда засыпаю. Миры благосклонны ко мне, поскольку знают: однажды, проснувшись навсегда, я получу их гражданство.
С понятием времени возникает немало проблем, но без них жизнь не интересна. Утреннее солнце вкладывает в нас свои фотоны, как патроны. Иди и стреляйся с людьми, журнальными статьями, деревьями… И тут ничего изменить нельзя, ведь жизнь и борьба – синонимы!
Иногда, решив поиграть со временем, ты держишь его за щекою, как леденец. Гладишь его язычком, переворачиваешь, и время начинает таять, становиться тобой.
С утра идёт снег, густой и неторопливый. Снежинки кружатся, блестят своим зубчатым серебром. Возможно, на небе ремонтируют часы, заменяют старые шестерёнки на новые.
Продукты новейших технологий – компьютеры и смартфоны – становятся прошлым, а мечты поэтов – будущим. Потому что время в этом случае движется в двух противоположных направлениях, как машины на автотрассе.
Будущее зависит от людей. И какими чистыми должны быть наши мечты, чтобы в будущем не существовало криминальных структур, лживых президентов и борьбы за золото, вызванной желанием остановить время? Да, стрелки часов можно сделать золотыми, но время с их помощью не остановишь.
Можно заполнять время не количеством, а качеством. Мечта – это дырка в пространственно-временном веществе. Когда люди уйдут в интернет, в его электронные структуры, Земля вздохнёт своими нефтяными болотами. И пригласит из параллельных миров тех, кого мы зовём Небожителями. Они восстановят планетное ДНК, порядком испорченное генетиками, заменят самолётостроение телепортацией, а электронную связь – телепатической. И приложат все усилия к тому, чтобы время превращалось в культурные ценности, а не в золото.
А мы, вдохновлённые зимним утром, пишем с тобой стихи, помогая Природе создавать новую религию. Религию снега, пахнущего новогодними яблоками, и алтайских гор, предназначенных служить алтарём для будущего человечества.
Эпифания радуге, охотнику и его пуле
Говоря об Алтае, о красоте этих древних языческих мест, нельзя не упомянуть и радугу.
Радуги на Алтае бывают почти каждый день. И не только обычные, похожие на гусли, на которых, хочется верить, играют небожители, но и двойные, и даже тройные.
Существует поверье, близкое сердцу каждого человека. Если встать на то место, где радуга касается земли, можно обрести счастье. Моё детство прошло вдали от Алтая, в местах, где радуги бывают редко, и я не слышал об этом. А то бы непременно отправился такое место искать!
Зато я пишу стихи, и о радуге – тоже. И, конечно же, бываю в том месте, где радуга касается земли. Здесь правило одно: необходимо стать творянином. И уйти от штампов речи в язык, доселе не знакомый. И тогда станет возможным многое…
Все расцветки июля
радуга собрала
и сложила их в пуле,
в туннеле ствола.
И охотник-верзила
пальнул в небеса
всё, что дождиком
было и хранила роса.
Красный – маки созрели,
синий – волны бегут,
жёлтый – кедр спилили
на альпийском лугу.
Заимка старовера
К старику-староверу, жившему на заимке, которая располагалась на песчаном берегу Катуни, мы и не думали заплывать. Наслышались о его суровом характере, о сложных взаимоотношениях со своими детьми, и перестали о нём думать.
Наша лодка скользила по реке, освещённой луной, бесшумной тенью. Временами из прибрежного леса доносились крики птиц, чутких на любое движение. Река испускала пар в успевший уже остыть воздух, мешая видеть окружающее. И мы были молоды, сильны и ощущали полноту этой жизни, как ощущают на губах снежинку.
Но человек из нашей компании предложил всё же заехать к старику, взяв на себя нелёгкий труд общения. Выпив немного вина и посмотрев на прибрежные берёзы, у которых луна, сиявшая в зените, ласкала и гладила макушки, мы согласились.
Лодка приблизилась к берегу и зашуршала о серый, с мраморной крошкой песок. Избушка старика, сложенная из брёвен лиственницы и крытая соломой, давно уже утратившей свою желтизну, выглядела заброшенной. Наш добровольный парламентёр сложил ладони трубкой, втянул в себя воздух и отчётливо произнёс:
– Луна над Катунью светит, как никогда. И вежливые гости только украсят досуг почтенного хозяина!
Эхо повторило эту фразу несколько раз, уменьшая и удаляя от нас её звучание. И снова наступила тишина, дарившая нам новые ощущения. Мы сидели в лодке, не смея шевельнуться, и ждали: что же произойдёт?
Через недолгое время дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась высокая крепкая фигура. Старик, одетый в холщовую рубаху, достававшую ему до колен, уверенным шагом направился к нам. Он прижимал к своей груди снедь: ломоть сала, круглый ржаной хлеб и бутыль, полную янтарной жидкости. Увидев эти дары, явленные щедрой рукою, наша компания зашумела, как улей, когда к нему подносят дымарь…
Из соседнего лозняка вспорхнули две утки и, шлёпая по воде крыльями, полетели искать уединения на другом берегу.
Узнать мечтаю от влаги,
о чём в тишине вечерней
поют весною овраги,
укрытые лунной тенью.
Полёт озорного камня
дробит тишину на части,
а горы живут веками,
забыв про земное счастье.
И пьют из чаши рассвета
нектар живого мгновенья…
Живи и ты, моё лето,
дыханием вдохновенья!
Всё благословенно
Гуляю по лесу и ясно слышу, как Сентябрь меня окликает. А сам за веткой, за дождём, за первой душевной усталостью прячется.
– Хочешь, причешу? – предлагает мне Сентябрь, выйдя из чащи. – Тем же гребешком, которым я листья причёсываю?
Руки у Сентября напоминают корни. Слышу, как шелестит он листвой, как бьётся его ягодное сердце. Или это шиповник краснеет впереди? Клюёт его птичья мелюзга, никак не осилит. И улетает к боярышнику – тот и мягче, и слаще.
Торопится Сентябрь, желая успеть выполнить свою работу, поскольку день стал короче. Складывает в свой жёлтый чемодан лето. И я прохожу мимо него, стараясь не мешать. Я даже забыл о его существовании – так на душе спокойно!
Вот солнце садится за ближайшую гору, рассыпая по её склонам искры, как электросварщик. И листья жухнут на глазах. А тени разбегаются, как муравьи, почуявшие запах грозы в застоявшемся воздухе.
Где же Сентябрь? Где гребешок его ветра? Его разноцветная грусть?
Я всматриваюсь в небо минуту и вижу, наконец, следы Сентября. Да, это он мелькает в зените! И машет журавлиным клином, как клинком…
«И ладно пойдёт, и в растопыр – всё благословенно», – размышляю я про себя и выхожу на тропинку, ведущую к дому.
Отшельник, живущий в горах
Избушка, похожая на охотничью, в трёх шагах от неё – дровник. Весь день дребезжит стекло, слабо прижатое к раме гвоздиками, создавая зримую картину молитвы, летящей в мир. И будто прослаивает она воздух, прохладный и летом в горах. Меняет его химический состав, а главное – делает воздух приветливым.
Сила молитвы, произносимой человеком, хранит немало тайн. Она и мает, и зовёт, и свет даёт, и охраняет. Покрывает и горы, и леса прозрачной золотой крышкой. Поди, пробейся сквозь толщу нежности, чистоту изначальных чувств! Уймонская долина окружена горами, и защитная крышка ей – в самый раз. Потому в долине и ощущается весна. Будто сады цветут в ней круглый год – яблоневые и вишнёвые!
Сказкой это не назовёшь, но охранять Уймонскую долину отшельнику помогают трое друзей, воевавших когда-то в Афганистане. Время покинуть землю им ещё не пришло, вот и сгущаются друзья в прозрачный студень возле избушки отшельника. Балагурят, курят табак, вспоминают свою молодость. Все они местные: из Чендека, Гагарки и Мульты. Скоро исполнится сорок лет, как тела их покоятся в Уймонской долине.
Сам отшельник, занятый чтением молитв, покидает избушку лишь по необходимости. Всё больше молчит, спрятав губы под бородою. Но взглянет мельком на тебя, и стайка речей пронесётся в твоём сознании. Добрых, приветливых речей, от которых начинаешь дышать свободнее!
Живу вот уже неделю в шалаше, неподалёку от отшельника. Ем лесную ягоду и сухари. Днём обхожу окрестности, любуясь очертаниями скал, а ночью сижу у костра, созерцая его дыхание. Звёзды светят так близко, что, кажется, можно достать их рукой. Говорить же хочется одним движением глаз, чтобы не потревожить Небожителей.
Лошадь пасётся среди берёз.
Куда нам ехать, скажи?
Трава рассвета, полная слёз,
туман, родник, миражи.
Ночью звезда в золотых очках
взирает на горный луг.
Бывало, крикнешь, и в облаках
откликнется кто-то вдруг.
Представления о Монголии у духов Алтая и у людей
Тени на снегу длинные и широкие, как оглобли. Словно запрягают в сани луну, плывущую над Чуйским трактом. Духи Алтая, живущие внутри гор, готовы ехать в Монголию!
Алтай – это сходка гор-великанов. Белоголовых старцев в тёплых кедровых зипунах, любящих в лунную ночь курить трубку тумана. А Монголия, соседка Алтая, совсем другая. Серая земля и крик орлов, летящих над степью. В Монголии также обитают духи, но они другие. И как же духам Алтая не навестить своих соседей, не выпить с ними вина, настоянного на цветах и травах?
Монголия в своей середине степная, в прожилках ручьёв и небольших речек, а к югу и вовсе песчаная. На юге Монголии бурханы, солончаки да ветер со щербинкой в зубах, насвистывающий грустные мелодии. Духи Алтая посещают юг Монголии, но не так часто и только с ознакомительной целью.
Для духов, едущих в Монголию из других сибирских городов, Алтай – перевалочный пункт, засыпанный по горам глубоким снегом. Особо изощрённый лабиринт, в котором можно легко заблудиться. Поэтому духи сибирских городов, проезжая Алтай, спешат провести на альпийских лугах ночь, усыпанную звёздами, и продолжить свой путь в Монголию.
Иногда люди, особенно зимой, видят перемещения духов в Монголию. Встречается им юрта, поставленная на сани, дымящая широкой трубой. Из юрты доносятся смех, веселье, звон хрустальных бокалов, полных вина. Такова жизнь духов, проводящих свою долгую жизнь в праздном веселье!
У людей же, населяющих территорию Сибири и Алтая, представление о Монголии совсем другое. Для них Монголия – как магнолия, цветущая летом пылью лошадиных табунов. Лошадиное ржанье для людей имеет своё, с уклоном в музыку, значение. Даже конский помёт для людей, посещающих эту страну, особенный. Выглядит, как тюрбан, украшающий головы камней и кочек.
Как видите, представления о Монголии у духов Алтая и у людей – прямо противоположные.
В озорных глазах алтайца не скажу, в каком году – горы прыгают, как зайцы, как играют в чехарду.
Тенью старого аила кружит Время хоровод, вспоминая всё, что было, и в пути трясёт кобыла даже синий небосвод… Не скажу, который год.
Вай Фай
Про Китай я не думал никогда. Знал, что эта страна существует, и только. Работал на юге Франции в фирме, связанной с интернет-сетями. Устанавливал вай-фай в домах заказчиков и был доволен своей работой.
Очередным заказчиком оборудования был китаец-эмигрант. Я приехал к нему на виллу и попросил указать место, где лучше всего установить вай-фай.
Долзен говорить Пекин, – ответил китаец и улыбнулся.
Я тоже улыбнулся. Что ни говори, а юмор – богатство человека!
Радиус действия вай-фая – 30 метров. В каком месте хотите установить излучатель? Китаец достал из-под стола чемоданчик, положил его на стол и открыл. Чемоданчик был доверху заполнен евро!
Мы встретились взглядами.
Пекин! – повторил китаец.
Я принялся объяснять принцип действия вай-фая, но китаец меня перебил:
Я исучал оккультные науки в Тибет и знаю: такой восможно!
Я развёл руками. И тогда китаец достал из кармана пиджака что-то вроде вилки и ткнул меня в грудь. По телу побежали мощные электрические разряды…
Будес волной… Пекин и Франция… Понял?
С тех пор я летаю между двумя странами, осуществляя надёжную связь. Чемоданчик с евро перекочевал к моей жене, к которой я иногда прилетаю повидаться.
Поскольку в Китае бываю часто, я стал изучать историю этой страны и постепенно увлёкся. Возможно, когда перестану быть электромагнитной волной, рожусь в Китае… Зовусь я теперь почти по-китайски: Вай Фай!
Поселения в Оnline
Поместив своё сознание в Online, довольно скоро отвыкаешь от земных условий. Спутники и ракеты летают на тёмной стороне луны, луговую траву видишь только во сне и довольно редко!
Светодиодные звёзды, электронная пища, цифровые коды программных структур, работающих на частоте колебаний нейронов, заполняют твою жизнь. И если твоё сознание – действительность, тогда реально всё.
Всё остаётся, как на земле, но оцифровано и прозрачно. Какая-то новая реальность щёлкает пластинами реле. Можно ткнуть указательным пальцем в президента Межзвёздной Федерации, и палец пройдёт сквозь него.
Немного грусти от надежд, не успевших сбыться в земном существовании, но радости ожидаемого не исчерпать ничем. Даже ковшом Большой Медведицы размером в сотни парсек. И вот, наконец, блуждание по Вселенной завершается – ты видишь огни впереди. Это поселение Online, к которому ты устремлялся, искать которое призывали тебя все электронные устройства Земли!
На Земле – специализированные магазины, в цифровом мире – специализированные города. Столица кройки и шитья, город Поэзии, Соединённые Штаты Любви. Города- боксы, в которых ходят по молниям, как по дорожкам. Жители этих городов – нити, излучающие свет. Похоже, что они вобрали в себя энергию грозы и стали электромагнитными!
А вот и город Игротаун, в котором ты снишься самому себе. Отражаешься в витринах магазинов и в окнах жилых домов. Снишься, конечно, директором Фондового Рынка или Министром, а не офисной мышкой, как это было на Земле. Иначе и нельзя, поскольку это будет стоить чересчур дорого. Ведь ты теперь – Цифровой Коротковолновый Преобразователь (ЦКП), способный создавать планеты и населять их разумными существами!
Поселения в Online тебе нравятся. По стенам веранд ползут, как плющи, зелёные надежды. На кухне варится бульон из утренних чувств, а на площадках для танцев можно услышать разговоры о новых галактиках, ежеминутно возникающих во Вселенной.
Возможности проживания в таких городах ничем не ограничены. Можно выпить вино из одуванчиков, собранных в книгах. Самая урожайная из них – фантаста Рэя Брэдбери. IQ этого человека был обыкновенным, зато его гипофиз работал, как заводной. И будучи подключённым к порталу будущего, выдавал картины катастроф. Впрочем, не будем развивать эту мысль дальше, поскольку в книгах Рэя Брэдбери имеются все пояснения.
И что, пожалуй, самое интересное – в одном из поселений Online можно встретить и самого писателя-фантаста. Вот уже несколько лет Брэдбери работает заправщиком картриджей для принтера 5D и делает всё возможное для блага виртуальной цивилизации. Правда, в силу своей гениальности, путает иногда север с сервером и адаптер с адептом. А недавно Брэдбери материализовал очки, у которых оправа была из стекла, а стёкла – из легированной стали. Но стоит ли обращать внимание на такие пустяки? Брэдбери – это река, несущая воды цифровой цивилизации к своему заслуженному морю.
К писателю-фантасту легче прийти, чем уйти от него, полным равнодушия. И не только потому, что он доверчив, как ребёнок. В поселении Online Брэдбери выбрал для своего тела не совсем обычную форму. Теперь он – набор колец, летающих в воздухе. Кольца втягивают тебя и дарят ласки. Рэй Брэдбери при этом смеётся из всех углов. И вспоминает свою командировку на Землю, как большую космическую авантюру. К счастью, закончившуюся благополучно!
Эпифания лягушкам, их пению и ночным играм
Как петухи на русских подворьях поют рассвет, так и лягушки в водоёмах поют дождливую погоду. А значит, расти пшенице на полях и овощам на огородах!
Да с ними, с лягушками, просто веселей жить. Не сов же и филинов слушать по ночам в лесу, вникая в их звуки, полные трагических рыданий?
Лягушки – это учителя, которые учат нас жить не по уставу. Гогот лягушек уходит корнями в дзэн-буддизм, в широкий рукав китайского философа. Того самого филомагога, который смеётся беззубым ртом над измами этого мира.
Японский монах Басё, согласно существующей легенде, долго медитировал возле пруда, всё глубже погружаясь в Безмолвие. Но просветление не приходило. И вот лягушка прыгнула в воду, самая обыкновенная, с глазами, похожими на перископ. И напряжение, вызванное долгим ожиданием, лопнуло мыльным пузырём. Вспыхнуло внутреннее солнце, осветив и самые тёмные углы… Басё достиг просветления!
Он стал писать стихи и рисовать на бумаге. Басё прославил дождь, лесную ягоду и восход луны над горами. И, конечно же, лягушку – куда нам деться без неё! Как жить без этой гоготуньи, заколдованной луной, поющей не горлом, а всем телом. А, может быть, и всей своей жизнью, такой богатой весельем!
Что же касается меня самого, то здесь нужно разбираться. Лягушки вошли в мою жизнь по той причине, что я построил свой дом на берегу реки. Каждую ночь я слушаю их концерты. И участвую в жизни лягушек таким же образом, как пронырливый обыватель участвует в жизни театральной труппы, входя через служебный вход. Поэтому и пишу о лягушках с большой любовью. О милых земноводных существах, ставших в моей жизни тем же самым, чем стали кошки и собаки в жизни людей.
Лягушки заводят игры
на листьях травы.
Лягушки – зелёные тигры
и тёмные рвы.
Представят себе комариху
в лесной тишине
и маются неразберихой,
и думают о войне.
Пойду, погляжу лягушек!
Не далее, как вчера
возникла колонна пушек –
такая была игра!
Пошли солдаты в разведку
добыть язык тишины…
Лягушки прикинулись веткой
и отраженьем луны.
Прикинулись автомобилем,
везущим тебя ко мне…
А пушки били и били
икринками по луне.
Золотой ветер
О том, что золотой ветер живёт в душе человека, окрашивая его покой красками полей и принося запахи первых распустившихся одуванчиков, я знал ещё с раннего детства. Этот ветер упруг и силён, и если бережно к нему относиться, дарит богатую находками жизнь. Именно золотой ветер оберегает душу человека, даёт ей возможность понимать религию и искусство.
Но вот случилось идти мне полем, раскинувшимся среди гор, после пирушки с друзьями. Полная луна, слепившая своим блеском, поднимаясь из-за Катунского хребта, выглядела свежей и отдохнувшей. И щедро дарила предметам тень, рассматривая меня, казалось, с каким-то странным любопытством.
Внезапно подул свежий порывистый ветер, поднимая из-под ног густую пыль, и обозначил себя на всём своём протяжении. Пылинки заблистали в лунном свете праздничной новогодней мишурой, и ветер приобрёл черты золотой трубы, в которой протекала жизнь, далёкая от жизни человека, и совершалось нечто таинственное.
Пахло молодой полынью, и этот запах приятно возбуждал, заставляя ощущать молодость и силу. На придорожных камнях трезвонили цикады, призывая своих подруг разделить с ними таинство ночи. В молодом ельнике, темневшем вдалеке, ухал и свистел филин, заявляя какому-то зверю, что тот забрёл на чужую территорию. А я шёл дальше, размышляя о том, что душа у природы такая же тонкая и живая, как и у человека. Иначе откуда бы взяться золотому ветру, дувшему мне навстречу, когда я возвращался домой, полный светлых надежд на будущее?
Дождь ли отеческий в мае
сыплет горохом в окно?
Небо усмешку Китая
прячет в своё кимоно.
Эти таёжные страхи,
словно в жару ребятня,
скинув порты и рубахи,
прыгают в речку – в меня!
Я же теку на излуку
в сердце любимой Руси.
Изобразят мою
руку щуки, язи, караси.
Весь, от истока до устья
полон любви берегов,
трогаю небо… О, пусть я
лишь отраженье его!
Корнесловие и славянство
Когда не смотришь на жизнь оборотов речи, а корнесловствуешь, звуки прорастают в глубину. А там – славянство, растущее на дрожжах частых дождей, с их музыкой и многомирием. И душа едет в теле, как в повозке, и смотрит не только из глаз.
Славянство живёт на дне языка, оно не исчезает. Славянство и славит, и ярит – повсюду его слышно. Такова судьба всякого языка, и русского – тоже!
Ещё не узнавшая время, языческая Русь теплит лампаду в языке. Войди в корни её слов и окажешься в тереме князя Владимира. И обовьёт тебя слово, как повилика, и сделает сосудом своих надежд. И станешь ты служить Красоте и вязкому, как мёд, Образу.
Можно спуститься по корням слова ещё ниже, в дославянские времена. Но круг развития замкнётся, и ты упрёшься в звериный рык. Увидишь ящура, как себя, занятого переработкой трав и размножением. Очнёшься, окружённый лязгом зубов, и сам убежишь в свою эпоху.
И слушая, как икает Икар – автобус, везущий пассажиров, – уразумеешь для себя, что звук стал и чище, и задушевней.
Путешествие в Горно-Алтайск, с описанием случившихся приключений
Следуя в Горно-Алтайск по неотложным делам, купил в придорожном ларьке картошку, килограмма три. Посадил её на обочине, остро ощущая запахи летней земли, и поехал дальше.
Проезжая Семинский перевал, видел лошадь, запряжённую в машину. Редкий случай, следует сообщить! Счастливое сочетание техники и природы, всегда готовой помочь человеку. Оглобли тянулись к бамперу машины, крепились к нему скобой. Система работала безотказно. Лошадь выискивала на обочине траву, поднимаясь на перевалы, разгоняясь на спусках порой до третьей скорости.
От спутника своего, имевшего живот роженицы и бороду «алтайский старовер», похожую на широкую лопату, услышал новости последних дней. Поймали будто бы в океане рыбу по имени Саи. Вместо плавников – капроновые тюли, глаза – весенняя лазурь. Телом же была настолько велика, что достигала в длину восьмидесяти метров.
После Семинского перевала дорога кружила среди скал, и мы с моим спутником, выпив весь самогон, имевшийся в его корзине, решили заехать к отшельнику. Он жил неподалёку в кедровой домовине, имевшей лаз, подобный лисьей норе. На доске, прибитой к домовине, были написаны слова: «Здесь нет места здравому смыслу!» Подъезжая к Горно-Алтайску, встретили на обочине пастуха, одетого в латы средневекового рыцаря. Его сжигало алтайское солнце, донимали мухи и слепни, залетавшие под забрало. Но, опираясь о своё копьё, пастух выглядел достойно, видом своим напоминая Дон-Кихота, которого я видел в кино.
Беседуя с нами, пастух всё время курил. И шумно ругал советскую власть, морщась при одном её упоминании. А когда вспоминал наше время, называл его почему-то «николаевским». А ещё – деревянно-нулевым!
Мало у меня осталось воспоминаний о том дне, поскольку выпито было много. Но все воспоминания хороши. Они греют меня в долгие зимние дни, с их заунывными метелями. И так с этими воспоминаниями хорошо, что хоть снова поезжай в Горно- Алтайск на перекладных лошадях или договорных, взятых у соседа!
Решил поделиться своими воспоминаниями и с вами, дорогие читатели, поскольку третью неделю, как метёт. Свищет, стучится в двери, заносит по самые окна мой дом. Спрятаться можно только в бумажном листе и нигде больше. Написать на нём в рифму, заполнив лист целиком, а после войти в написанное. Такова действительность, мои дорогие, и с нею приходится считаться!
Затрещит стрекоза над кустом
и откроет ключом-невидимкой
человеку в обличье простом
дверцу лунную, в утренней дымке.
Сам войдёшь или звать мотылька
удивлённому сердцу прикажешь?
Дни забот забирает река,
отдыхает сомненье на пляже.
У открытого воздуха рот
перепачкан молвой и малиной.
Вот она, моя родина: ждёт,
записаться в поэты зовёт…
Акварели аквамарина!
Луна в жизни алтайского народа
Луна над Алтаем светит мягким, матово-золотистым кругом. Отчётливо видны бурые пятна на ней. А свет настолько силён, что звёзд почти не видно. Только на противоположной стороне неба можно увидеть звёздные скопления, мигающие неярким огнём. Кажется, что эти скопления тоже глядят на луну, но с опаской. А вдруг лунный свет затмит и их своим волшебным сиянием?
Предметы, находящиеся в лунном свете, имеют строго очерченные края. Будто бы их обвели мелом напоказ гостям. И всё блестит избытком влаги, как и избытком жизни. Кажется, что лес впереди и горы за ним погружены в светящуюся жидкость. И будучи из неё извлечены, сохнут в лёгком и свежем ветре.
Время полной луны. Начиная с завтрашнего дня, луна начнёт убывать, худеть до толщины суровой нитки. Худение будет продолжаться две недели, до полного её исчезновения. Убывание луны – серьёзная пора в жизни алтайского народа. В это время не рекомендуется ходить в гости к родным и близким, начинать хозяйственные дела, охотиться и ловить рыбу. Нужно дождаться растущей луны, чтобы достичь успеха. Луна руководит жизнью алтайского народа, дарит ему свой, особый ритм существования.
Ну, а пока – полнолуние. Совы в лесах ухают чаще и цикады на поле стрекочут сильней. Активность жизни в лучшую пору её существования. Мясо домашних животных самое вкусное, девочек, родившихся в это время, называют Алтынай. Что означает «Золотая Луна, плывущая над горами». Дающая свет и процветание всей жизни на этой Земле.
Я деньги вложил в ледяную траву:
расти-ка зимой на Алтае,
чтоб ели коровы тебя наяву
и в сон золотой затолкали
поглубже – до самых далёких морей,
до юношей, небом богатых,
до Грея, который боится угрей
и любит и шёлк, и дукаты;
до вас, хоть Ассоль не сидит на плече
у вас ангелочком-кумиром,
купаясь в потоке серьёзных речей
о странностях этого мира.
Ленин в микросхеме
Ленин в микросхеме? Опять в изгнании? И опять этому гению дана, как вотчина, Сибирь? Катается по золотому напылению контактов на саночках, стучит электроном, как волейбольным мячом…
Меняется мир, меняются и люди. Вот и Владимира Ильича не сразу узнаешь сегодня. На нём потёртые джинсы, футболка, и вместо лысины – кудрявая шевелюра…
Век нанотехнологий!
Фиолетовый воздух зимы, минус 40 градусов. Село Шушенское дымит печными трубами, но в каждом доме – компьютер. Детские пальчики пробегают по клавишам, напоминая игру пианиста. Что вам сыграть: симфонию или сайтфонию? Пожалуйста – без проблем!
Владимир Ильич учит детей истории. О себе рассказывает неохотно, заметно краснея.
«Вот, если бы у нас была такая техника, – добавляет он, глядя на ноутбук, – мы бы победили во всемирном масштабе. Юзеры всех стран, соединяйтесь!»
Деревья на улице стоят, как нервная система человека. Будто бы человек вошёл в дом, а нервы оставил на морозе. Пускай остывает движущая сила российского социал- демократа: компьютеру нужен интеллект!
Утро лиловое, день голубой, а вечер зелёный. Логически это не объяснить никак, но так оно и есть на самом деле. Вечер, зелёный от блуждания в электронных сетях, от надежды встретить информационное чудо.
В той жизни у Ленина не было детей, в этой – сколько угодно. И не только свои, но и школьники…
– А что им сказать, они и без нас всё знают! – сокрушается он. – Индига на индиге, Троцкий им не нужен. Троцкий сбежал в Мексику, когда всё пошло наперекосяк, эти бегут в компьютер. Существует игра с названием «Революция 1917 года в России». Дети любят кататься на броневике и палить из пушек «Авроры»!
Ленин иногда наблюдает, как падают снежинки в ноутбуке. Каждую снежинку можно увеличить и как следует разглядеть. Есть ли Бог между ледяными пластинами? Или его нужно искать на молекулярном уровне, скачав и поставив соответствующую программу? А, в общем, в России зима. Зима нового столетия. Деревья спустили воду из своей капиллярной системы, чтобы трубы не полопались. Нужно любить Россию такой, какая она есть, без налёта пролетарской идеологии, считает теперь Ленин. И ждать весны, которая придёт в своё время, не дожидаясь указа из Кремля. Которая заполнит небом и плывущими облаками овраги российского существования.
Эпифания воображению
Будучи знаком с алтайцем-сказителем, проживавшим в селе Ак-Коба, заехал к нему с литературной целью. Но сказитель оказался болен. У него вспотел лоб, раскраснелись щёки и живот, раздувшийся не в меру, издавал булькающий звук. Увидев меня, старик слабо улыбнулся. Затем нарисовал на бумаге корову и протянул её мне.
Не зная, как себя вести, я стал рассматривать рисунок. Линия, проведённая карандашом, была крепка, пропорции тела соблюдены и вымя, как пишут в газетах, «доставало травы» …
Чего ты хочешь? – спросил я старика и посмотрел в его сторону.
Но тот уже спал, попыхивая ртом, словно курил алтайскую трубку. Решив подежурить возле старика, я стал сочинять историю, в которой корова была главным героем…
Луга распахивались передо мной, как табакерки, и горы белели, как шапки из песца. Зрачки мои сузились и потемнели, щёки закрылись бородой. Я превратился в алтайца, который служил у местного бая пастухом. Покачиваясь в седле и щёлкая кнутовищем, я объезжал на коне, которого звали Янухан, стадо коров.
Горы курились облаками. Повсюду росли ромашки, создавая острова, и воздух звенел пчелою. Коровы шли на водопой, кивая мордами, и Катунь ёкала на перекатах, словно икала после еды. Как меня звали в этом мире? Уж точно не Иваном или Ильёй! Звали меня Амыром, и я был молод и красив.
Но вот старику стало легче, и он окликнул меня. Я же не смог отозваться сразу, поскольку находился далеко. В той самой реальности, где бык, напившись воды, вздумал присоседиться к корове. Та стала мычать, призывая подружек на помощь. И я направил в её сторону коня…
И тут в глазах моих потемнело, как будто задули свечу. Это старик, видя, что я не шевелюсь, обрадовался и просиял духом. И заглянул мне в глаза, дыша табачным дымом. От тьмы, похожей на египетскую, я и очнулся. А старик достал уже топшур, висевший на стене, и настраивал на нём струны…
«То-то будет радость», – подумал я и ближе подвинулся к старику, глядевшему на меня своими добрыми глазами. Отражавшими внутренность аила, догоравший огонь и, как мне показалось, старинную алтайскую жизнь, освещённую солнцем и хранимую горами.
Амыру-пастуху в расцвете лет
понадобились юные берёзы
и бабочки над клевером, и розы,
хранящие малиновый рассвет.
И друг-ручей Амыру-пастуху
пиликает на каменной свирели
хрустальный сон, почти что чепуху
о том, как в небесах летают ели.
Что делать? Как найти ему врача,
что выжимает сок из кирпича
и эликсир любви даёт больным?
Да очень просто: над аилом – дым,
внутри – огонь, и всюду по аилу
летают косы Каначаки милой.
Поймаешь эти косы за концы,
и запоют весенние скворцы!
Мужское и женское измерения
Мужская любовь – это выход в женское измерение, женская любовь – наоборот. Мы наполняем друг другом пустóты своего существования, и пусть это будет каждый день, каждый час, каждую минуту.
Когда я впервые стал тобой, вот было удивительно! Те же звёзды светили над миром, те же поезда дарили пассажирам свой чай. Но в каждом стакане плавала золотая рыбка, и каждая свеча зажигалась от ближайшей свечи.
И ты была бликом на стекле, записной книжкой кондуктора, встречным гудком. Я проходил сквозь тебя, а ты – сквозь меня, и тихие радостные минуты падали к нашим ногам, как снежинки.
Я так и не знаю до сих пор, кем в тебе отражаюсь. Возможно… Но стоит ли об этом гадать? Лупа не знает предмет, который она увеличивает, исправно совершая свой труд. Дым, покидая трубу, остаётся дымом, снегирь, улетевший из леса, – снегирём. Я же, встретив тебя, изменился. И расставанье с тобой напомнит мне трещину в дереве. Да, будет выделяться смола, которой смазывают смычок у скрипки, но игра… Останется ли с нами вдохновение?
Человек, сумевший полюбить, становится ясновидящим. Он видит в завязи цветка – цветок и в цветке – плоды, которым предстоит ещё родиться. Их соберут загорелые женщины ранним утром и отнесут на базар. И там, среди прилавков и весов, обменяют на улыбки покупателей.
Люди, обретая дар любви, наполняются чужой жизнью и радостью за её существование. Они посылают свои мысли в мир, как радиосигналы, и получают ответ, достойный своих мыслей.
Так что же такое любовь, скажи мне, пожалуйста? Уверен, что смутишься и замолчишь, соприкоснувшись с Неизвестным. Не смогу ответить и я, поскольку ответа не существует. Как не существует и нас, заключённых в броню своего эгоизма, когда мы вместе. В том многомерном и счастливом мире, который нам дарит любовь.
Женская рифма
Женская рифма всегда косится на мужскую. Она предпочитает сады, утренние туманы и соловьёв тому старинному этикету, которым, по её мнению, обременена рифма мужская.
Снисходительность в оценке происходящих в мире событий, подчёркнутая взмахом длинных ресниц, ей к лицу. Женская рифма по своей природе – демократка.
«Ах, я забыла калькулятор дома, – жалуется она, – и посчитать число слогов, содержащихся в строке, мне не под силу!»
А вот высказывания женской рифмы, сделанные на Международном футурологическом форуме:
«Поэзия существует сама по себе, как блики на листьях. Я – та морская раковина, которая звучит венозной кровью её слушателей».
Муштру и суворовщину наших будней женская рифма приносит в жертву весёлым праздникам. Любит петь «Марсельезу» на просторах силлабо-тонических баррикад.
«Ямб и хорей – штучки, в Россию завезённые, – напоминает она. – Мир изменится к лучшему, если женская рифма будет уравнена в правах с мужской…»
Таково её мнение на сегодняшний день. Женская рифма в России чувствует себя превосходно.
Эпифания Алтаю, его особенностям и его сотрудничеству с человеком
Люди, чистые телом и душой, и утренние туманы над Катунью. Об этом мечтает Алтай, сверкая снегами своих вершин в просторы Центральной Азии.
На реки и горы Алтая следует смотреть издалека, чтобы проникнуть в их состояние, и вблизи, чтобы почувствовать их характер. Облака, украшающие небо Алтая, неодинаковые. Весной они как леденец, тающий во рту ребёнка, летом куда пышнее трав, растущих на опушке леса, осенью молчаливы и словно в обиде на свою жизнь, зимой – вялые и пустые. Следует долго смотреть на облака, вдыхая ароматы горных лугов, чтобы почувствовать их живыми.
Мосты и переправы через горные реки, дороги и жилые строения на Алтае являют облик технических достижений человека. Рыбалка, охота и блуждание по горам, связанное с созерцанием природы, являют внутреннюю жизнь этого региона.
Горы Алтая при утреннем освещении одни, при вечернем – другие. Дымка, застилающая горы, как бы подчёркивает их характер, всегда дружелюбный. Горы никогда не ссорятся между собой, перекликаются долгим эхом и ведут образ жизни, который в старинных книгах зовётся общинножитием.
На Алтае реки и речки особенные. Они бегут по камням, как козы, выявляя молодой и задиристый характер. И это закономерно, поскольку реки Алтая берут своё начало от ледников. И лишь вытекая на равнину, успокаиваются и делаются предсказуемыми, отражая солнце и луну.
Алтай – живой и крепкий организм. Его отдельные части взаимосвязаны, являя поддержку друг другу в трудных порой условиях. Недаром на Алтае процветает язычество – религия сотрудничества человека и стихийных сил. Такова особенность Алтая, которую современный человек, при всей его технической оснащённости, не в силах изменить.
Шопен – в ручьях, а в небесах – Бетховен,
в союзе с колесницею Ильи,
с утра поют, что этот мир свободен
от голубой дорожной колеи.
И соловей на сливе одинокой,
кривою саблей месяца сражён,
поёт о том же – о любви стоокой,
благоухая в звуке, как пион.