Победитель 8-го Международного Грушинского Интернет-конкурса в номинации
«Поэзия». Родился в 1969 году. Живёт в городе Единцы (Молдова). Филолог. Выпускник
педагогического института. Автор пяти книг стихотворений: «Обретения» (2002),
«Прогулка в ноябре» (2005), «Сверчок в радиоприёмнике» (2008), «Перед снегом»
(2012), «Просто жизнь» (2017). Финалист и дипломант Международного поэтического
конкурса имени Н. С. Гумилева «Заблудившийся трамвай» (2010). Лауреат премии
«Молодой Петербург» (2011). Победитель Международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира» в номинации «Неоставленная страна» (Бельгия,
2012/2013). Член Ассоциации русских писателей Республики Молдова.
Содержание
«И холм плывёт…»
Ты же этой тоски не выдержишь
С. Т.
Ты же этой тоски не выдержишь,
ты же сгинешь в печали этой.
Из сарая свой велик выведешь
и затянешься сигаретой,
и поедешь в ларёк за водкою,
и закусишь подсохшим хлебом…
У неё тишина глубокая,
из окна видать поле, небо,
вдох холма и пруда зияние,
и в траве колею дорожную…
Не осилишь её молчания
в ожидании невозможного.
Сотворение
Сосна, невоплощённая в сосну,
двух серых горлиц держит на весу,
они одни из воздуха сгустились…
Подходит снег, подносит к ней ладонь,
и белки видишь скачущий огонь,
а вот уже и ветви проявились.
Сигнальщик
Кому сигналит пугало, кому?
Истлевшими всё машет рукавами,
истрёпано дождями и снегами,
пустынную пронзающее тьму
безумным взглядом, брошенным вперёд…
Мяч-голова уже гудит от ветра.
И в этом есть отчаянная вера.
И холм плывёт…
Памяти Э. П.
Когда засыплют воздух мой землёй,
тогда… тогда мы встретимся с тобой,
и ты расскажешь тихо и подробно,
как дышат там – в немыслимой среде,
как ходят по невидимой воде
и как порой глядят в земные окна.
Я стану чудом — зрением его,
последнее утратив вещество
и речь иную обрести не чая…
И человек, стоящий у окна,
расслышит, как ночная тишина
на стекла дышит музыкой печальной.
А жизнь срезает лишнее
… а жизнь срезает лишнее,
особенно в конце.
Из дольнего и вышнего –
лишь миска на крыльце
с черешней недозрелою
и ветка со скворцом,
и в листьях небо серое,
и пугало с лицом.
Оно глядит, бессовестно
скривив в ухмылке рот…
Скворцам уже не боязно,
а мне – наоборот.
В. Б.
Дотянуть бы ноту, закончить фразу
по дороге в споре о самом главном…
Мы ещё дойдём до порога фанзы
среди низких слив на холме шершавом.
Мы ещё споём, мы ещё по саду
погуляем вечером, на пороге
посидим под небом ночным, в прохладу
светлячковых трав окуная ноги.
Мы ещё, ещё…
Но пока нам светит
золотистый воздух в невидных глазу
потайных проходах и веет ветер,
и несёт нам кислый дымок от фанзы.
В полушаге
Всего лишь в полушаге мир иной —
жучиный, птичий, рыбий, травяной,
в неравное движенье погружённый,
в пуху, в хитине, в перьях, в чешуе,
в стихиях разных – воздухе, земле,
воде, до дна лучами осветлённой.
Спокойная разумная трава,
пронзённая стрижами синева,
и день пока что отличим от века…
Но свяжет всё в единый рай и ад
присутствие безмолвное и взгляд
присевшего на камень человека.
Мне запомнится немного
Мне запомнится немного:
снег, стоящий у порога,
веки опустив,
весь в себе и весь – вниманье,
чутко слышащий дыханье
всех, кто мёртв и жив.
Темнеет мартовская даль
Темнеет мартовская даль,
подходит, в окна смотрит слепо…
Душа – не сфера, вертикаль,
легко пронзающая небо
и землю, полную корней,
и воды в сумраке глубоком…
И без иллюзий, без вещей,
покинув быта тёплый кокон,
с порога сходишь в темноту
без дна звенящего и края,
глухую глину и звезду
сквозной душой соединяя.
До середины добрались зимы
До середины добрались зимы,
договорили, доплакали мы,
утром кому-то доснились…
Что же потом?
Чистота, пустота,
трепет на ветке сухого листа,
с неба летящая известь.
Что унесёшь, что пребудет с тобой?
Пса у соседа прерывистый вой,
холод, вползающий в душу,
скрежет вороний – как старую дверь
кто-то вверху приоткрыл и теперь
смотрит, и смотрит наружу.
Ноябрь
В ноябре происходят дела чудные:
входят в дом умершие, а родные
им несут вино, подают курёнка…
Поиграть во двор гонит мать ребёнка.
А потом назад идут без оглядки
и не колет им, бессловесным, пятки
по пути жнивьё, насосавшись света.
Говорят, ноябрь это мёртвых лето.
Не найдёшь здесь счастья, хоть сделай Кратта
ты себе из веника и лопаты,
из косы, верёвки, рогов коровьих,
окропив творенье своею кровью.
Здесь любви не встретишь…
Лишь под осиной
всё сидит блаженная в юбке длинной,
сквозь листок истлевший глядит на солнце
и смеётся, дурочка, и смеётся.
Кратты – в эстонской мифологии народные големы,
которые делают за крестьян любую работу.
Только шиповник срезал
Только шиповник срезал, глядишь – опять
тянутся к небу ветки в колючках нежных.
Знаю, ему упорства не занимать,
силы живой, мятежной.
Слаб человек, дунет судьба — и нет,
и улетел, распался, не сдюжив боли…
А под окном всё лезут ростки на свет
из корневой неволи.
Из свободных
Одиночество
По утрам он долго и тщательно
заправлял свою постель.
Но в последнее время
ему всё чаще казалось,
что в его отсутствие
в постель забирается
незнакомая одинокая женщина
и тихо плачет.
***
Говоришь, говоришь,
проговариваешь.
И так одно стихотворение
за другим…
Сколько ещё отмотаешь нити
с веретена пустоты?
***
Трель цикады
сливается с выдохом.
И тишина
на вдохе.
***
Ночью светло
и ветрено.
Небо готовится
к снегу.
***
Очень морозный день.
И прохожие все – стеклодувы,
мгновенные,
изумлённые.
***
Снег идёт –
и всё теперь возможно…
Где пела птица, там тебя уж нет
Где пела птица, там тебя уж нет,
где пляшут дети, там тебя не будет.
Порой зовут деревья, небо, люди,
ты отзовёшься – тишина в ответ,
и ничего, и никого кругом.
Как будто кто-то наложил заклятье —
запаздывать со словом и объятьем…
Прийти под вечер в опустевший дом,
забывший всех, кто в нём когда-то жил,
и всё же печку растопить лозою,
и тут почуять – всё и все с тобою,
никто и никуда не уходил.