Победитель Международного Грушинского Интернет-конкурса 2017 года в
номинации «Поэзия». Родилась и живёт в подмосковной Балашихе. Закончила
факультет журналистики МГУ в 1992 году. Работает в издательском доме «ИМ-Медиа»,
главный редактор журналов исторической и научно-популярной серии «Наша история»,
«Все загадки мира», «Архивы ХХ века». Автор поэтических сборников «Придумай мне
имя» (2016), «Цвет люпина» (2017), «Моё средневековье» (2020), «Рыба моя золотая»
(2020). Лауреат первой премии «Поэт года» за 2015 год в номинации «Дебют» и второй
премии «Народный поэт» за 2016 год. Бронзовый призёр Кубка мира по русской поэзии
2016, 2017 г.г. Победитель Открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии 2019 и
Кубка мира по русской поэзии 2019. Победитель VIII международного поэтического
конкурса «45-й калибр» и V литературного конкурса-фестиваля «Русский Гофман».
Публиковалась в «Литературной газете», журналах «Дружба народов», «Этажи»,
«Южное сияние», «Тропы», «Перископ», альманахах «Образ», «Витражи», «Рижский
альманах», «Кольчугинская осень», «Письмена», сборниках «Кочевье», «Площадь мира.
Антология», «Пилигримы времени» и др.
Содержание
«Сезоны»
Ростки
Не говори ни слова. Шум дождя,
гремящего в трубе, нежнее музык.
Ещё весна беспомощна под грузом
свалявшихся метельных одеял,
но я уже предчувствую ростки –
округлые тугие эмбрионы,
звенящие желанием взойти.
Уже дрожит, пульсирует изгиб
упругих стеблей призрачно-зелёных…
Сырые ветры дышат воспалённо,
и неба запотевший аметист
так просится из зябкого рассвета
в ладони лета…
Двадцать восьмой
Двадцать восьмой, последний, на бруствер упал.
Сколько бы ни было засланных в мир мессий,
не оправдание гибели их судьба.
Ты же, родившись, не пули под дых просил.
Жизнь по спирали. Ты выучил свой урок?
Тесно сжимают пружины стальной бока.
Пусть ты однажды и сделаешь всё, что мог, –
как ты войдёшь туда, где была река?
Нет. В перепаханных хлябях родных полей
ляжешь соломинкой в грязь – и таись, таись…
Всё, что получишь, по силе дадут твоей,
а не осилил – так вон же синеет высь!..
Пуля – тире. И точка. На шее крест.
А по губам муравей поползёт, дурак.
Небо большое, там много свободных мест.
Верую. Сдохните, твари.
Последний шаг.
Сезоны
*
Время подобно почке
Туго набито жизнью
Горечью лопнет полдень
В мальве завоет шмель
Лето расставит точки:
Ёжики, клёв… Скажи мне
Видишь в зрачках смородин
Грусть уходящих дней?
*
Путаю дни и даты
Ем анальгин и кальций
Холод и дым вдыхаю
Так, что в затылке звон
Время придёт в халате
Белом до хруста пальцев
– Доктор? – Да-да, больная…
Эхо и крик ворон
*
Мы пережили зиму
Время считать потери
Время пинцетом дёргать
Новую седину
Время забыть про климакс
Снова любить и верить
В отпуск июль дорогу
Море и тишину
Кресты
Ишь понатыкано чёрных крестов в земле…
Думаешь, Боже, твой крест тяжелее был?
Вот как остались бабы одни в селе,
так и взвалили небушко на горбы.
Вывернет лемехом землю – бросай зерно.
Хлеб наш насущный, Господи, даждь нам днесь…
А принесли похоронку на днях одной –
ей помереть бы, не хочет ни пить, ни есть.
Счёт не на дни, а на палочки-трудодни.
От дифтерита дети, как мухи, мрут.
Господи святый, мы все у тебя одни.
Благословишь ли, Боже, на адский труд?..
Всех посчитала осень своих цыплят.
Заступом в землю, а там не земля – базальт.
Ношу – по силам каждому, говорят.
А разогнёшься сдуру-то и глаза
к небу подымешь, а там купола пусты.
Все на погосте, Боже, твои кресты…
Возвращаться
Ты когда-нибудь возвращался в заброшенный дом, заброшенный сад,
видел улиток на стеблях травы-переростка
и чёрную лужу, дрожащую, зябкую – под, и серое небо – над,
и в луже свинцовых бликов жалкую горстку?
Поехали, хочешь? Два с половиной часа
на тёмно-зелёной, как гусеница, электричке.
За кладбищем поле. За полем горят леса –
пунцовое солнце жжёт последние спички.
Не станет меня, ты придёшь и рассыплешь мой прах вот тут,
где растрёпаны крылья безумной птицы-заката,
где грачи по весне кричат и корявые гнёзда вьют,
и сырая земля в оврагах рожает мяту.
Ты, наверное, тоже заложник чужой судьбы, чужой мечты,
огороженной этим старым-когда-то-новым забором,
вдоль которого тянут плети малиновые кусты
и хватают когтями тебя за рукав, как вора.
А возможно, ты знаешь некий секретный рецепт,
как хранить такое наследство без чувства вины
и прочих сомнительных хиромантий…
Заходи, будь как дома. Там справа включается свет.
Так положено – возвращаться. Водка в серванте.
Слово за слово
Знаешь, время – сон да звон.
Утром выйдешь на балкон –
в голубятне голуби паркуются,
только слышно: гыр да гыр.
Из садовых чёрных дыр
выплывает марево на улицу
вдоль цветочков на окне…
На моей окраине
окна низки, люди близки,
как дай Бог иной родне.
Здрасьте – здрасьте! Как дела?
Тёть Фаина померла,
внучка пьёт и на ночь водит хахалей,
Лёха вышел из тюрьмы…
Полчаса стояли мы,
охали да ахали.
Сколько жизней вплетено
в поселковое сукно…
Жизнь идёт, конечно, но
как-то тихоходнее.
Во дворе моём покой.
На верёвке бельевой
сушится исподнее.
На скамейке старики
поглядят из-под руки –
только прошлое в глазах яснее ясного.
Как отец, здорова ль мать?
Помню, мы с ней… – и опять
слово за слово.
Сколько лет и сколько бед…
Лист прозрачен на просвет.
После дворник запалит – станет гарью всё.
Каждый год пошёл на счёт,
а всем я девочка ещё.
Так и не состаримся.
Заполночь
Время заполночь. Тени сбиваются в угол.
Прорастает и вьётся беззвучья лоза.
Рот у ночи надорван и пенится вьюга,
так что двери от ветра гуляют в пазах.
Но, пока в темноте я дыхание прячу,
вспоминается странное, сладкое вдруг…
Ни души. Вечереющий август на даче
и тяжёлого паданца шорох и стук.
Рыба плещет лениво хвостом на закате,
вышивают стрижи по небесной канве…
Тишина это россыпи солнечных пятен
под закрытыми наглухо створками век.
Вспышки-промельки-блики – листвы позолота,
то у самого берега стая мальков,
то кораблик на тоненьком шве горизонта…
Вспоминается пёстро, бессвязно, легко.
Так с ленивой травы мотыльков поднимает,
трепыхнувшись в истоме, полуденный жар…
Тишина, эта девочка глухонемая,
пляшет, пляшет по памяти, глупо кружа…
Имя
Расчеши мне волосы. Выпутай сны,
отпусти на волю этих бабочек, птиц, стрекоз.
Пусть начертят имя моё – звуки его длинны,
тянутся тонкими нитями из глубины,
да ветер мой безголос.
Да губы белы, непослушны.
Еле шепчут: об-ла-ко и ре-ка.
Выпутай, выпутай душу –
ты сможешь наверняка.
Я стану твоей – участью и добычей,
на жаркой коже каплей росы,
только имя моё прочти –
иероглиф птичий,
узор на крыле махаона,
блик стрекозы.
Шорох золотой
Утро уходит в горку
мокрым асфальтом улицы.
Воздух дрожит и торкает.
Всё, что сегодня сбудется,
будет немного с присвистом
птичек и поездов,
с горькой игристой примесью
завтрашних холодов.
Впрочем, об этом рано.
Горечь придёт потом.
Ты не прослушай главное
в шорохе золотом –
вечность, в которой дворник,
старый смурной Харон,
язвенник и поборник
лиственных похорон,
из году в год, от века
листья гребёт метлой,
спорит напрасно с ветром…
Листья несутся вдоль
жизни, домов, заборов,
памяти, забытья.
Шорохом полон город.
Листья летят, летят
в золоте светотени,
сколько хватает глаз…
Как беспечально время.
С нами.
Без нас.