Призёр 9-го Международного Грушинского Интернет-конкурса в номинации «Поэзия», лауреат поэтической премии «Провинция у моря» (Одесса, 2015 г., 2016 г.), бронзовый призёр «Кубка Мира по русской поэзии» (Рига, 2016 г., 2017 г.), победитель фестиваля-конкурса «Решетовские встречи»-2017, лонг-лист Волошинского конкурса — 2018 в поэтической номинации, победитель международного конкурса «Русский Гофман» — 2019 в номинации «Поэзия», победитель международного конкурса «Хижицы»-2019 в номинации «Поэзия».
Стихи публиковались в журналах «Белый ворон», «Южное сияние», «Новая реальность», «Перископ», поэтическом альманахе-навигаторе Союза российских писателей «Паровозъ» (выпуск 6), Антологии современной уральской поэзии (т.4, составитель В. Кальпиди, 2018 г.), «Литературной газете», интернет-изданиях «45 параллель», «Фабрика литературы» , «Сетевая словесность» и пр. Автор двух книг стихотворений: «Латынь, латынь и катехизис» (Кыштым, 2016 г.), «Обречённые» («Евдокия», Екатеринбург, 2019 г.) Родилась в Свердловске, окончила УрАГС по специальности «Государственное и муниципальное управление» и УрГУ им. А.М. Горького по специальности «Психология».
Живёт в Екатеринбурге.
Содержание
Полночь. Бессменные вол и осёл…
Полночь. Бессменные вол и осёл.
Может быть, чучела. Кто же их спросит?
Дремлет оглохший по лету Иосиф,
руки, как крылья на взлёт, распростёр.
Видит Иосиф в своём недосне —
полнятся ясли трухой и водою,
и разбухают, в осенней волне
видит Марию — сестрой и седою.
Ломкие губы шевелятся, в такт
руки плывут. Но Иосиф не слышит
ни её слов, ни соседских мальчишек,
что разыгрались в снегу. Где-то там,
в окаменевших глазницах осла
или вола — ну да кто же их спросит? —
катится вкруг смоляная слеза
не наступивших ко времени вёсен.
А я считаю птиц…
А я считаю птиц, чтоб не уснуть —
одна, вторая, третья над Соборной
идут на синеву, идут на горы,
летят, чтоб крылья в солнце окунуть.
Мой старый день, одышлив, молчалив,
с трудом сгибая бледные колени,
стекает в ночь, пока стоит прилив,
на стрелках вертикальных виснет тенью.
Дрожанье замирает лёгких чаш,
когда нас календарь объединяет,
и я, ночная, в утренний твой час,
украдкой кофе твой переливаю
на ложку, на глоток, без молока,
не дожидаясь своего рассвета.
Экран чернеет, гаснет РТК.
Обрыв вебкамеры.
От ветра.
Форзац
Сесть бы в поезд — да и ехать, ехать
через города насквозь, но нет —
человек идёт в библиотеку,
позабыв читательский билет.
— По обложке не протянешь ножки, —
говорят ему. Ступеньку вниз
он переступает, словно лошадь,
надорвав случайно фронтиспис.
И летит он с лестницы куда-то,
синяки вбивая в переплёт,
на лету разбрасывая даты,
собирая их наоборот —
так, чтоб если умер, то родился
девяносто лет тому назад,
и себе тогдашнему приснился,
и вздохнул: — Форзац тебе, форзац!
Мчится поезд, тащит человека
без билета, даром, за собой.
Едет человек в библиотеку —
и не возвращается домой.
Выше дома, неба ниже
Выше дома, неба ниже
жил-был старый добрый Нижел,
но все путали его,
звали Нежил — ничего,
думал Нижел,
но чуть ниже
становился с каждым днём —
ниже дома,
ниже сада,
ниже яблочного пада,
ниже сныти луговой.
— Нежил, Нежил, ты живой?
Ну а Нижел
взял да вышел —
выше крыши, неба выше,
и летит себе. На нём
Нежил едет щёголем.
А мы с тобой проснёмся поутру
а мы с тобой проснёмся поутру
агу и ты ответишь мне агу
врагу покажется мы потеряли разум
а мы с тобою только родились
и пеленой беспомощная жизнь
опутывает нас обоих разом
агу прости а где а кто а я
а ты а мы и в полнокровный полдень
отряхивая солнце с мутных глаз
мы оба ночь рождения не вспомним
лишь вглядываясь в камешки ручья
в неверном лунном свете еле-еле
переставляя непорядок фраз
рука к руке на берегу постели
увидим беспощадный силуэт
удвоенный расплывчатою речью
агу прости а где то силы нет
то воли просыпаться вовсе лечь и
молчать во все последние слова
смотреть во все потерянные рифмы
и новых не желая узнавать
беспомощных как смерть неизъяснимых
Пчёлы
ребёнка первые попытки связной речи
клубок — чревовещание — морфем
неявный гул по нарастающей пчелиный
как будто улей но без улья — улей пал
и в то же время цел фантомной болью
сонорная вибрация на м-м-м
с внезапно прорывающимся а-а-а
и пчёлы разлетаются
куда
1.
(письмо А своему другу Б)
Вы спрашивали, как моё здоровье,
не снится ли мне тёмная вода,
в которой я тону за ночью ночь?
Не снится — мне как прежде снится солнце,
медовый дух густой течёт над садом,
я в нём плыву, и подо мной цветут
тяжёлых роз бутоны, плотно сжаты,
как будто за мгновение до крика
закрытый женский рот, а в нём пчела
гудит, как будто в банке из стекла.
Да, доктор странен был — на первый взгляд
(зачёркнуто) на слух — он говорил,
а я не понимал из слов его ни слова,
но понимал всё в целом. Результат —
цветы и солнце, никакой воды.
В лечении мне было больно так,
как будто пчёлы гибли, но их жала
во мне остались и живут. Нет-нет,
я понимаю, нарисован мной абсурд —
пчела мертва и жало бесполезно,
но странное, поверьте, ощущенье
их неразъединения. Врача
рекомендую и засим прощаюсь
ваш —
2.
(письмо Б своему другу, доктору В)
Вдобавок к благодарностям его,
его жены и прочих домочадцев,
примите восхищение моё —
он ожил, наш утопленник ночной,
и жив вполне, насколько может быть
живым наполненный водою кто-то третий.
Единственное всё ж меня смущает —
он ловит пчёл и держит их в стеклянных
сосудах, утверждая, что не видит,
но в то же время слышит пчёл, их гул,
и осязает жала их подкожно.
Я был свидетелем — одна из банок
вдруг выскользнула из дрожащих рук
разбилась пчёлы хлынули в окно
остались сомкнуты его ладони
как будто банка в них была цела
а на лице его гримаса боли
сменилась вмиг гримасой отвращенья
и плотно сжатый рот внезапно распахнулся
в глухом — на пониженье — крике а-а-а
но странно звук я так и не услышал
как не услышал голоса жены
его но видел всё о чём сказала
она войдя на шум (зачёркнуто) на свет
нет нет я понимаю что виной
тому не вы а слишком злое солнце
стоявшее в тот день и я возможно
был в лёгком помутнении сознанья
и пчёлы и кружилась голова
кружились пчёлы впрочем пчёлы пчёлы
ответ прощаюсь дайте прежний мне на адрес
ваш —
3.
(письмо доктора В своему другу Б)
… Хотел бы вспомнить, но уже не вспомню,
спросил коллегу — тот пожал плечами
и отвернулся, будто не услышал
вопроса моего, а между тем
идёт обратный счёт не только делу
моей, увы, не очень длинной жизни,
но в том числе и жизни таковой,
как есть… Ах да, о чём я? Нынче днём
я снова отказал больному, он
мне что-то говорил, но я ни слова
не понимал, и как бы ни пытался
ему сказать об этом, но и он
не понимал меня. Вода стояла
на уровне колен, и прибыла
ещё на локоть, только дверь закрылась
за пациентом. Друг мой, поспешите,
лечитесь — дух медовый, солнце, пчёлы.
Да, пчёлы… (клякса, длинная черта,
обрыв черты и высохшей бумаги.)
4.
(письмо вдовы Б, адресованное А)
спешу уведомить — у нас несчастье
среди вечерней почты был конверт
он мужем вскрыт посыпались оттуда
сухие пчёлы много пчёл без жала
муж закричал и я на крик вбежала
но поздно он лежал под грудой тел
убитых пчёл и сам был мёртв а я
была ужалена пчелой одной живою
влетевшею наверное в окно
открытое по случаю дождя
( как долго ждали мы дождя в жару
невиданную этим долгим летом!
теперь всё залито и сад и розы
бутоны нынче вовсе не раскроются)
ах да
в конверте злополучном
лежал пустой листок бумаги — клякса (клякса)
черта (обрыв черты) — обратный адрес
принадлежащий доктору что вас
лечил успешно прошлою зимою
к нему я обратиться попыталась
но говорят он утонул и мне пришлось
прибегнуть к помощи другого эскулапа
я говорила что мне больно больно
но он меня не слышал будто я
и рта не раскрывала будто я
сосуд стеклянный вся как на ладони
он прописал мне мёд — подобное подобным
я слышала что пасека у вас
весьма богата не могли бы вы
прислать вдове одну-другую банку мёда
ваша —
Мы не умрём
Мы не умрём, а если и умрём,
сквозь пять углов, невидимы, пройдём,
как всякие легенды городские.
Встречаемся, запомни, где-то в Риме —
там мёртвых нет пока, и ты меня
легко узнаешь, приглядись к теням —
их будет пять, зацепленных по кругу,
рука в руке и оплетает руку.
Тень каждая — сама себе земля,
одна из них, возможно, буду я,
последняя деревня Чинкве-Терре.
У ног моих лежат, зевая, звери,
и птицы на моих плечах птенцов
выкармливают. Яростно пунцов,
садится солнца круг на чью-то крышу.
Прости меня, но я тебя не слышу —
и больше не услышу никогда.
В Пятиземелье пятая звезда
летит, и мы считаем до пяти.
Она летит, и мы до десяти
считаем. И становимся всё выше.