Призёр 10-го Международного Грушинского Интернет-конкурса в номинации «Поэзия», лауреат международного литературного конкурса от интернет-портала LitWeb (2017), золотой лауреат конкурса лирической поэзии «Посох и Лира»(2017-2018), победитель литературного конкурса «Новые имена-2» (2018), лауреат Международной литературной премии «Пятая стихия» имени Игоря Царёва (2018,2019), победитель Международного литературного конкурса «Петроглиф-2018», гран-при I международной поэтической премии «Фонарь-2019», лауреат международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман 2019», лауреат Международного литературного конкурса «8-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии-2019», лауреат VII Международного поэтического конкурса «45-й калибр» имени Георгия Яропольского (2019),(2020). Родилась и проживает в Томске. Закончила Кемеровский Государственный институт культуры и юридический институт Томского государственного университета. Руководила народным театром, служила в органах внутренних дел. Вся жизнь на стыке культурно-просветительной работы и юриспруденции. Автор книги стихотворений «Человеки входят в реки» (Перископ-Волга, 2019). Публиковалась в журналах «Сибирские Афины», «Жеглов, Шарапов и К», «Графит», «Аврора», «Сетевая словесность», «Южное сияние», «Фабрика литературы», «Идель», «Грани», «Казань», «Перископ», «Бюро Постышева», «Тропы», «Kulturwelten», в сетевом альманахе «45-я параллель», на литературном портале «Белый мамонт», в коллективных поэтических сборниках.
Содержание
А нам с котом до городу парижу
а нам с котом до городу парижу
как до китая киселя хлебать.
мы лучше здесь — понятнее и ближе,
свои шесток, рубашка, благодать.
свой бежин луг, подснежники в овраге,
кудлатый пёс в дозоре у ворот,
матёрый сом под илистой корягой
и пескариный суетный народ.
полдневный зной с водою из колодца —
скрипучий ворот, цепь, гремит ведро…
подсолнух поворачивает солнце.
и дед адам клянёт своё ребро
великим и могучим с перебором,
а бабка ева шанежки печёт
с морковкой и ревенем.
за забором
гудит пчелиный вылетный расчёт.
дни мелют новостийные емели,
а мы с котом глядим на окоём.
вот ощенится найда на неделе
и мы щенка парижем назовём…
Я выхожу тебя искать
я выхожу тебя искать,
потерянная в царстве ночи,
и агнцев чёрных выкликать,
шелковорунных, детоочих.
они молчат, им снятся сны
о луге камерном и сочном.
а я кричу тебе из ночи:
«мы не дотянем до весны».
мы не дотянем до чудес,
прогретых солнечным апрелем,
где пьёт подснежниковый лес
ручьёв безудержные трели,
качает птиц и облака
на тонких жёрдочках рябины,
а почки, клейкие слегка,
стреляют листьями повинно.
там вьются добрые слова
пчелиным медоносным гулом,
янтарен свет и трын-трава
не верит в заячьи посулы,
кипит пожаром низовым,
шалея от козырной масти.
беспечный венчик сон-травы
звенит в зенит о тихом счастье.
мы не дотянем до канвы
«джейн эйр» и прочих карамелей,
где каждой строчкою главы
рассказчик врёт, как сивый мерин.
где за фасадом «вечный рим» —
просвет гадюкинского фона,
и ржут безжалостно над ним
не строевые купидоны.
мы не дотянем, мы не до…
я захлебнулась стылой темью.
выходит месяц молодой
на променад по мелкотемью.
ночь монотонно говорит
на языке дождя по крыше.
молчат и агнцы, и форнит,
и лес, и дол.
и ты не слышен…
Туман
Туман молочен, густ, пропах болотной тайной,
топорщит плавники древесных хищных рыб.
Они плывут на свет аквариумных зданий,
на блёсны терпких снов, на половичный скрип.
Заглядывают за кресты оконных рамок —
бельмастые глаза наследственно чутки, —
вот растворён в воде невызревший, но амок,
растут из жухлых слов зелёные стихи,
тревожность вяжет шарф из нежности и боли —
закутать потеплей двудышащих мальков,
и в воздухе царит привычность слёзной соли
из писем Роди Р. Михалычу и ко.
Не хочешь – не вдыхай, плыви, приняв робусту,
хоть кролем, хоть собачьим стилем «детский пыл».
Авось, профессор-рыб зевнёт с зубастой грустью,
в лабораторный бланк черкнув «один уплыл».
Насыплет кормовой, но уценённой, манны,
расчертит график тьмы на сотню ближних лет…
Так много остальных, не выплывших в тумане
на диогенов крик и на фонарный свет*…
*Однажды великий философ Древней Греции Диоген Синопский
зажёг днём фонарь и пошёл с ним по городу.
На недоуменные вопросы горожан он отвечал кратко: «Ищу человека».
Мельница
смотри, летят весёлые огни
с присвистом-прибабахом, рассыпухой.
собаки лают, музыка звенит,
сквозь капюшон просачиваясь в ухо,
как клавдиевый яд не для гертруд,
затерянных в рефлексиях и зимах.
смотри, снежинки на ладони мрут,
красивы и нежны невыносимо.
а с неба войско снежное дано —
упасть и встать стеною до апреля.
и стол накрыт, и налито вино,
и божий мельник мелет, мелет, мелет…
Солёное
февраль приходит со своей солонкой
и солит дни без спроса, от души.
снег сорта экстра, белый, ультраколкий,
летит в лицо, мушинно мельтешит
и оседает на пальто, на шарфе,
на детской горке, на ветвях берёз.
вон побелел соседский рыжий гарфилд,
бегущий прочь от снежностей до слёз.
мол, нам такого счастия не надо,
снег шёл себе, пусть мимо и идёт
по краешку дворовой анфилады
к другим, недосолившим этот год.
брезгливо лапой трогает крылечко
и шмыгает в какой-то тайный лаз.
вот был и — нет.
я — коточеловечка,
прошла по соли, испарюсь сейчас…
Вечер
дождливый вечер шепчет ни о чём.
и лес, и дол подсчитывают грязи.
жизнь протекает, если не течёт,
по каплям оседая в ржавый тазик.
кровопусканье медленной зари
на склоне дня, склоняющего лето
к вакации, где бродят сентябри
в ковидных масках пришлого сюжета.
и красный клён рисуется в тазу,
разлом граната, шапка крупной вязки.
а ты сидишь, на жизнь наводишь зум,
и дышишь тяжело — мешает маска.
Сольдо
мы были сумасшедшими. мы пили
сентябрь залпом, дымный, дождевой.
и липа нам скрипела «тили-тили»
и вслед качала жёлтой головой.
звенел трамвай и музыка звенела
из проржавевших водосточных труб —
шальная, заводная тарантелла.
и воздух раскалялся возле губ.
листва ссыпалась золотыми сольдо
для буратин, не знающих обид…
пустырь чудес заброшен. голо. больно.
и липа чёрным пугалом стоит.
С утра шёл дождь
с утра шёл дождь по направленью к сплину,
бурчал под нос про «врут календари»,
рассеянно стучал по тамбурину,
горчащими туманами курил.
и я курила. обжигаясь кофе,
смотрела сквозь оконное стекло,
на городской, размытый серым, профиль,
на мокрую собаку за углом.
и я смотрела, запивая беды
крепчайшим кофе (сердце, не шалить!),
как дождь уходит, чтоб прийти к обеду,
а прошлое не хочет уходить.
Преддверие
летает пух, не меченый дождями,
цепляется за кофту и тепло.
остатки лета доцветают днями
и падают в ночное трололо
безвестных птах, сезонно обрусевших.
но скоро-скоро стайные пути
поманят, многокрылостью утешат
и нарисуют петроглиф «лети»
на каменистой арке небосвода.
читай и плачь о зелени куртин,
таща за хвост из старого комода
антипростудный серый палантин.
всё выцветет, поблекнет, онемеет
и только дождь, застряв на ноте «до»,
омоет стазис липовой аллеи
и брошенное птицами гнездо.
Полночь
не просыпаются, гребя
в хароновирусную полночь.
я выхожу искать тебя
в словах, которые не помнишь,
в опальном таянье снегов,
в рогатках полузимних веток.
выходит май из берегов,
впадает в саспенс, кому, лету.
найдись среди ушедших вон
и вышедших по злой наводке.
но в днище течь.
чернильный сон
неслышно затопляет лодку.
Кошка разбудила до рассвета
кошка разбудила до рассвета —
в миске пусто и цветник не мят.
за окном плюс пять. уже не лето.
бархатцы оранжевым горят.
растрещались кумушки — сороки,
делят неделимое на круг.
затяжных дождей приходят сроки,
ржавых луж и депрессивных мук.
сеет листья тонкая рябина,
трепеща на северном ветру.
лето, осень, зимы, зимы, зимы
шрамами ложатся на кору.
сны — кротовьи, сумрачные норы
и харонов лодочный зачёт.
во дворе на дырчатом заборе
о любви мяучит рыжий кот.