Родился в Днепропетровске. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького в Москве. Дебютировал в 1995 году с рассказом «Риф» («Новый мир»). Роман «Июльское утро» получил в 1997 году первую премию «Новое имя в литературе» в российско-итальянском литературном конкурсе «Москва-Пенне». Печатался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов», в «Литературной газете». Автор двух книг: романа «Адаптация» (2011 год, «АСТ») и сборника «Риф» (2014 год, «Дикси Пресс»). В 2015 году Валерий Былинский стал лауреатом литературной премии «Ясная Поляна» в номинации «Детство. Отрочество. Юность» за книгу «Риф: повесть и рассказы» из серии «Современная новелла». Живет в Санкт-Петербурге.
Содержание
Отрывки из романа «Всё исключено»
В ноябре 2020 года роман Валерия Былинского «Всё исключено»
вышел отдельным изданием в издательстве «Дикси Пресс».
Отрывок 1. НЕСАДЯЩИЙСЯ САМОЛЁТ
Опять то же самое. Вновь ему приснился прежний сон. Словно заедающая, медленно вращающаяся пластинка, которую снова и снова ставят на старый проигрыватель. Начинался сон всегда одинаково: заснув в своей квартире или во время командировки в отеле, Гаршин внезапно пробуждался и оказывался в кресле летящего пассажирского самолёта. Вот и сейчас. Придя в себя, Гаршин осматривается и видит, что за окнами самолёта стоит ночь, в темноте которой светятся лишь опознавательные бортовые огни крыльев. Тихо шумит двигатель. Алексей не понимает, куда летит самолёт, над каким местом земли сейчас пролетает, почему он вообще отправился в этот полёт. Ему кажется, что где-то он уже это видел — но не может вспомнить где. Он интуитивно чувствует, что уже бывал однажды в этом сне. Салон с шестью рядами кресел пуст — похоже, он единственный пассажир на борту. Над его креслом установлен маленький экран, на котором медленно движется пунктирная линия пройденного самолётом пути. Гаршин встаёт, идёт по проходу, пытаясь отыскать хоть кого-нибудь из пассажиров. Никого. Он садится в первое попавшееся кресло. Внизу проплывает земля. Да… теперь её видно. Освещённая льющимся из темноты тусклым жёлтым светом, земля пуста, словно лунная поверхность. Ни единого строения, дороги, тропинки, хоть какого-то напоминания о человеке. Только камни, холмы, расщелины. Даже деревьев нет. Мерный гул двигателя. В состоянии нарастающей тревоги Алексей продолжает поиски хоть чего-то живого. Заглядывает в туалет, в помещение кухни, где могут находиться стюарды. Пусто. Наконец он подходит к кабине пилотов, прислоняется к двери, пытаясь почувствовать, услышать что-то за ней. Может, и там никого? Только ровный шум двигателя. Интересно, сколько сейчас времени? Обернувшись, Гаршин замечает монитор над пустым креслом. По изображённому на экране, похожему на клубок колючей проволоки, пунктиру выходит, что самолёт давно уже кружит над землёй и не собирается идти на посадку. Какой сегодня месяц? Год? Выходит, он пассажир несадящегося самолёта? Алексей осторожно стучит в кабину пилотов. Тишина. Он стучит снова, громче. Ответа нет. Странно, но почему-то он не может произнести ни слова. Не может или просто боится говорить? Открыв рот, через какую-то вяжущую силу, Гаршин пытается вспомнить, как нужно произносить слова. Ему это почти удаётся. В этот момент он случайно нажимает плечом на дверь кабины пилотов — и она открывается…
Он проснулся. Был уже вечер, а может, ночь. Огни фонарей и рекламы вливались в окна его квартиры точно тянущиеся снаружи светящиеся щупальца спрута. Работал телевизор, на экране дрожала и шипела механическая пустота.
Гаршин с трудом, в полутьме, встал — оказывается, он заснул в одежде на диване. Было душно, ломило спину, затылок. Сильно болела, наливалась тяжестью голова. Мокрая от пота рубашка липла к телу. Он с отвращением сорвал её с себя, подошёл к телевизору, выключил его. Шатало, хотелось пить. Похоже, он действительно заболел. Щёки пылают сухим жаром. Точно, какой-то вирус. Измерить бы температуру… Но градусника нигде не было.
Где же он, чёрт! Копаясь в темноте на полках, почему-то не догадываясь включить свет, Гаршин уронил что-то —кажется, банку с маалоксом, и банка, глухо стукнувшись о пол, раскрылась и заляпала паркет мерцающими в темноте белыми кляксами.
«Белые чернила…» — мелькнула мысль.
Наконец, нащупав на книжной полке электронный градусник, он сунул его себе в рот. Тяжёлая огненная слабость заливала всё его тело, будто раскалённый свинец. С улицы лезли, впивались в него голоса. Казалось, под окнами дома собралась огромная беснующаяся толпа. «Почему на свете существует столько людей? — думал он. — Зачем их столько… Что они хотят от меня?»
Гаршин посмотрел на термометр: 41. Это, кажется, смертельная температура? Нет?
За окном рычали автомобили, лаяли собаки, что-то громко говорили, кричали люди. Пролезающие в щели дома звуки кусали, били, теребили его.
«Да, смертельная», — насмешливо сказал кто-то ему в ухо и тут же шутливо, совсем по-идиотски, подул в него.
Гаршин отшатнулся, опустился на ковёр. Что-то хлюпнуло. Вокруг — белая жижа. Белые чернила, похожие на белую воду. Гаршин дёргал себя за одежду, бил по рукам, ногам. Он не мог находиться в покое — словно десятки невидимых существ терзали его. Отмахиваясь, соскребая их с себя, он пополз куда-то на четвереньках. Каменная тяжесть жа́ра сдавливала всё сильнее, прижимала к полу. Внезапно он наткнулся на лежащий телефон. Набрал номер.
— Помогите, — выдавил.
На том конце провода спросили что-то насчёт симптомов, сколько ему лет, что-то ещё.
— Мне конец сейчас, если вы не приедете, пожалуйста, — выталкивал он из себя слова. — Только без людей. Хорошо?
На том конце переспросили:
— Что?
— Без людей…
Его о чём-то опять спросили.
— Я же ясно сказал: приезжайте без людей! Я не могу вас видеть, никого, никогда, нигде. Пожалуйста, помогите, — умолял Гаршин в трубку, — но только без людей… Хорошо? Ладно? Ну, пожалуйста…
Отрывок 2 КОЛЫХАНИЕ ДУШ
Далёкий тревожный звук — словно бы вдалеке негромко ударяет колокол. Ещё этот звук похож на шаги — медленно, гулко уходящие в глубину.
Что это?
Колыхание душ.
Душ?
Да. Одна из них — твоя.
Но почему?
Ты сам её толкнул.
Сам?
Да. Ты дал ей щелбан, как в детстве, помнишь? Как пацаны давали тебе щелчки пальцами по темени. И ты им давал. Помнишь?
Да. Но…
Ты просто толкнул её, свою душу. И она сдвинулась и начала колыхаться. А до этого она лежала в сосуде и тихо неподвижно молчала. А тут ты. Её же трогать нельзя. Даже видеть не надо. А ты тронул. Полез. Зачем?
Думаешь — это плохо?
Это как-то… страшно.
Страшно… Но я же ничего не ощущаю.
Я тоже. Но это не означает, что страшного не существует.
Скажи. А у тебя она… тоже колышется?
Да.
Зачем же мы её расшатываем?
Не знаю. Наверное, потому что хочется побыстрее узнать, что находится там.
Там? Где?
В чёрточке.
В чёрточке?
Да. Тебе внушают, что есть только вход и выход. Но ты хочешь знать, что происходит там, где нарисована чёрточка. И ты хочешь узнать это немедленно — прямо сейчас. Тебе кажется, что там, в чёрточке, происходит всё самое главное. Ты хочешь войти туда сразу, мгновенно, без всякого входа.
Может быть — с чёрного?
Может и так. С чёрного. С белого. Какая разница. Но выходить-то придётся в одну дверь. Выход всегда один.
Всегда — один? Стоп! Откуда ты знаешь?
Про что?
Про чёрточку!
А-а… Ну, разве это секрет? Достаточно прийти на любое кладбище и посмотреть на могилы. Или на людей — вот как сейчас. Посмотри на меня. Посмотри на меня… Да посмотри же!
Гаршин открыл глаза. Или ему это только показалось, что открыл. Словно бы бодрствовал и что-то странное видел, а теперь вновь стал различать реальность.
На стуле перед ним сидела тонкая, маленькая, в позе мадонны, девушка. С бледным лицом и зачёсанными назад длинными жидкими волосами — лет двадцати, не больше. В руках вместо младенца она держала сумочку с фальшивыми лейблами какой-то известной фирмы.
— Ты сейчас со мной говорила? — спросил Гаршин.
— Нет. Я молчала, — девушка смотрела ему в глаза так, словно видела что-то дальше него.
— А, значит, я слышал, как ты молчала.
Не сводя с него своих мрачно-внимательных глаз, девушка едва заметно улыбнулась — но так, словно ей было больно улыбаться.
— Как тебя зовут?
— Даша.
— Скажи, а Роммель, он…
— Там, — Даша кивнула на дверь спальни, — спит с Машкой.
— А… мы?
— Мы с тобой не трахались. Ты отрубился.
— А, ну ладно… Слушай, тебе деньги отдали?
— Ага. Твой друг нацистик отдал.
— Хорошо… А я… что делал?
—Ты сказал, что не хочешь никого видеть и приставил себе к виску эту штуку, — Даша вытащила из сумочки и положила на кровать рядом с Гаршиным парабеллум.
Гаршин посмотрел на пистолет, потом на внимательно-бесстрастное лицо Даши.
— А потом что?
— Ничего. Ты нажал на курок. Выстрела не было. Ты нажал ещё и ещё. Но выстрелов не было.
— Не было?
— Ага. Твой друг, фашистик этот, заржал, сказал, что пистолет не заряжен. Но ты сказал, что он врёт. Ты посмотрел на нас и своего этого друга, нацистика, и сказал, что это тебе просто кто-то свыше не даёт убить себя. Потому что, типа, ты мудак конченый, который ещё и не жил на этом свете и только думал, что живёт. Поэтому, типа, смерть тебе ещё не положена.
— Я так говорил?!
— Ну, примерно так. Я что, помню?
— А потом?
— Потом… Слушай, — Даша вновь болезненно искривила рот улыбкой, — дай мне на такси, мне ехать надо.
— Что было дальше, Даша?
— Потом ты отрубился, я же сказала. А твой друг, фашистик этот, пошёл трахать Машку. Что вы курили хоть?
— Траву какую-то бурятскую… Она колыхание душ вызывает…
— А, понятно, — Даша легко ухмыльнулась, но уже без боли. — Ну что. Давай на такси и я пошла. Мне далеко ехать, в Тёплый Стан.
— Да, конечно…
Шатаясь, Гаршин встал, стал ощупывать свои карманы, нашёл бумажник, вытащил тысячерублёвую бумажку, протянул Даше. Она взяла, положила деньги в сумочку, встала.
Пошла к двери.
— Подожди! — неожиданно с трудом выговорил он.
Даша обернулась. Взглянула на него удивлённо.
Гаршин опустился на пол возле дивана и скрючился.
— Подожди… Подожди… — кривясь, повторял он.
Даша подошла и остановилась над ним. Гаршин стонал. Даша опустилась рядом на корточки, с бесстрастно-изучающим взглядом посмотрела ему в лицо, словно освещая фонариком и ища в нём какие-то выщерблены.
— Подожди, — сдавленно говорил Алексей, — понимаешь… мне плохо… я не могу видеть людей, вообще никого не могу…
Гаршин закрывал уши ладонями, словно ему был отвратителен собственный голос.
— Я не могу выйти даже на улицу… Я боюсь всех. Боюсь. И ненавижу, — говорил он.
— Понятно, — сказала Даша.
Порывшись в сумочке, она что-то протянула ему.
— На.
— Что это?
— Визитка одной турфирмы. Они могут заслать куда-то далеко по системе «Всё исключено». Знаешь такую систему?
— Всё… включено? — спросил он сдавленным голосом.
— Нет. Всё исключено. Ну, это, когда, типа, наоборот, всё исключают. Например, ты не хочешь никого видеть, живёшь себе на острове или в огороженном месте совершенно один. При этом у тебя всё есть: жрачка, вискарь, тачка, да всё, что угодно. Но без единой человеческой рожи. Моя подруга недавно тоже двинулась на ненависти к людям, как ты, и взяла тур «Всё исключено». Вернулась и как будто замуж по любви вышла. Я, может, тоже в отпуск по этой системе смотаюсь, отдохну.
— Дорого, наверное.
— Да не, нормально. Фирма только раскручивается, цены не подняли ещё. Подруга заплатила сколько за Испанию обычно, — Дашин взгляд потеплел. — Так что я тебя понимаю. Тебя зовут как?
— Лёша, — сказал он.
Она погладила его сухой ладонью по волосам, взъерошила их.
— Ладно, Лёш. Пойду я. Звякни туда, в общем. Может, поможет. Спасибо тебе.
Даша встала.
— За что? — спросил он.
Она не ответила. Молча остановилась возле двери с бесстрастным неподвижным взглядом — только лёгкая полуулыбка освещала её лицо. Она ждала, когда он её выпустит.
Отрывок 3 РОДИОН МАКСИМОВИЧ
Дождь превратился в сплошной ливень, когда в глубине двора Гаршин отыскал наконец нужный ему номер дома. Поднявшись на второй этаж, он вошёл в офис туристической компании «Новый Робинзон».
— Что, потоп? — с усталым удивлением взглянул на него сидящий за компьютером седоватый мужчина лет шестидесяти, с пухлыми губами и уставшим добродушным взглядом.
— Похоже на то, — кивнул Гаршин. Вода ручьями стекала с него на пол.
— Присаживайтесь, — с полуулыбкой седой мужчина кивнул на стул.
Гаршин не сразу сел. Ему было неловко, потому что сзади его джинсы сильно промокли. Но стоять было ещё глупее, поэтому он всё же опустился на стул. Огляделся: маленькое тесное помещение, забитое офисной техникой, стопками глянцевых журналов. На стене висел большой плакат, на котором на фоне пальм был изображён улыбающийся, загорелый, бородатый, длинноволосый мужчина в звериной шкуре и рваных джинсах. На плакате под словами «Новый Робинзон» было написано: «Исключительно для вас — исключаем всё, что мешает вашему отдыху». В углу, возле двери в соседнюю комнату, перед компьютером сидела, закрыв глаза, рыжеволосая девушка в наушниках.
— Слушаю вас, молодой человек, — пожилой мужчина, подняв брови, с приятной улыбкой посмотрел на него.
— Я бы хотел уехать, — сказал Гаршин. — Недели на две… — он поневоле бросил взгляд на рекламный плакат, — чтобы всё было исключено.
— Всё? — поднял брови, словно бы не поверив, пожилой менеджер.
— Да. Всё, что мешает полному одиночеству, — несколько неуверенно подтвердил Гаршин.
— Понятно, — кивнул, выпятив губы, пожилой менеджер. — Значит, убираем всё, что может помешать вашему уединению: соседи, средства связи и так далее, и так далее. Правильно? — улыбнувшись, будто вспомнив что-то забавное, он наклонился и стал печатать что-то на клавиатуре.
— Погодите, — сказал Гаршин.
— Да? — пожилой менеджер поднял голову.
— Ну, прямо всё уж не надо. Интернет вы тоже хотите убрать?
— Конечно, вы же сказали — всё.
— Нет, интернет, пожалуй, оставьте.
— Бог ты мой… — пожилой менеджер подул сквозь выпяченные губы и покачал головой… — и вы туда же.
— Куда? — не понял Гаршин.
— Куда-куда, — менеджер вздохнул, — ни туда и ни сюда. Ну зачем вам интернет, молодой человек? Может, вы ещё и мобильную связь хотите?
— Ну да. То есть… Погодите, — растерялся Гаршин, — я что же, там буду совершенно недоступен?
— Разумеется, — пожилой менеджер, подняв брови, с улыбчивым изумлением смотрел на него. — Вы ведь одиночества хотите, молодой человек, или как?
— Да, но… А если что-нибудь… — сказал Гаршин, — как я смогу выйти на связь?
— Понимаю, — с усмешкой кивнул менеджер. — Действительно, мало ли что.
Гаршину показалось, что старик вот-вот издевательски рассмеётся.
— Послушайте, — устало, как-то даже по-отечески вздохнув, сказал пожилой менеджер. — Мы тут в нашей компании не оказываем услуги по вовлечению человека в интересную и насыщенную общественную жизнь. Мы эти услуги исключаем. Такова наша марка на рынке, фирменный стиль «Нового Робинзона». Именно поэтому к нам и приходят люди, желающие отдохнуть не только от других людей, но и вообще от любого вида связи с ними. Понимаете?
— Да, но а если…
— Если вы желаете выбросить свои деньги на ветер, молодой человек — пожалуйста, будет вам интернет. И мобильная связь со щадящим тарифом. Можем и свидание с родными-близкими организовать раз в три дня или чаще. Будет вам прекрасный отдых наедине со всем миром, будет. Общая камера вместо простора одиночества. Ну так как, молодой человек?
Гаршин отвёл взгляд. Он вспомнил, что ему говорила женщина-врач, похожая на натурщицу Модильяни: «Это вам только кажется, что вы легко можете расстаться с окружающими вас людьми. На самом деле начинающие дизлайкеры крайне зависимы от общения — если не напрямую, то через средства массовой информации точно. Человеческое общество — самая тяжёлая наркотическая зависимость. Помните, вам необходимо полное отречение от всего, что связано с каким-либо другим человеком, кроме вас самих. Пол-но-е!»
— Да-да, — с бессильной улыбкой кивнул Гаршин, — разумеется, вы правы. Извините. Конечно, никакого интернета. Ничего. Ни одной живой души рядом. Никого.
— Ясно. Никого, — неожиданно театрально, с какой-то даже гомерической судорогой повторил, кивая, пожилой менеджер. И вдруг начал хохотать. — Это надо же! Ни-ко-го! — издевательским тоном повторял он. — Всего-то: больше никого рядом. И интернета не надо, да? Жертва, ах, какая жертва… Главное, чтоб духом человеческим не пахло, верно? Ах-ха-ха-ха! — мужчина откинулся на стуле, тряс головой и смеялся так, что у него текли из глаз слёзы.
Гаршин с недоумением смотрел на него. Потом перевёл взгляд на девушку в наушниках, которая, с умилением прикрыв глаза, ритмично покачивала головой, слушая, видимо, какую-то умиротворяющую музыку. С закипающей злобой Гаршин повернулся к пожилому менеджеру. Только сейчас он заметил табличку на столе, на которой были написаны его имя и фамилия.
— Послушайте, э-э… Родион Максимович, — начал Гаршин.
— Ради бога, простите… — сквозь слёзы проговорил Родион Максимович, махая левой рукой в сторону Гаршина, а правой вытирая глаза, — нервный денёк сегодня… Иногда в конце рабочего дня такое находит! Сегодня, понимаете, проверочка была. Ну там — пожарники, налоговая. И органы пожаловали. Придирались к договорам с клиентами. В соседней компании — вон, через дорогу, в том здании (он кивнул в окно) — случай несчастный был. Клиент самоубийством кончил. В подземной пещере по договору, понимаете, жил, так и там, подлец, нашёл, куда с обрыва сброситься, представляете? — менеджер вновь начал было смеяться, но тут же зажал себе ладонью рот. — Ещё и записку оставил: прошу, мол, никого не винить… А-ха-ха. Ну что тут такого, а? Ведь известно: перед туром по системе «Без людей» или «Всё исключено», как у нас, каждый клиент, царь он или раб последний, бумагу подписывает, что в случае чего претензий к компании не имеет. Но у нас проверяющие инстанции ведь как? Всё равно копать будут. А почему? Да потому что господин этот, который с обрыва в подземелье сиганул, персона известная. Член правительства, понимаете. Вы, наверное, в новостях уже видели? Нет? Отдохнуть, видите ли, решил от народа. А у нас, как назло, дама одна вчера договор подписала… Представьте, заказала месячный тур на крошечный островок в Карелии не только без людей, но и без крыши над головой и без одежды. Но при этом с поставкой блюд из лучших ресторанов. Ну не сумасшедшая? Жена, кстати, одного нашего олигарха. Нет, теперь мы только с нормальными людьми дело иметь будем, хватит. Никаких вип-персон, звёзд, политиков. Вы то, надеюсь, не олигарх?
— Не-е-т, — выдавил из себя улыбку Гаршин, — я обычный человек. Мне… в общем, нужен не слишком дорогой тур, с нормальными, скажем так, средними бытовыми условиями.
— Да-да, конечно, понимаю… — кивал, всё ещё утирая после смеха слёзы, Родион Максимович.
Он постучал по клавиатуре, поднялся, подошёл к принтеру, вынул из него распечатку, положил перед Гаршиным.
— Вот, ознакомьтесь. Наш типовой договор. Если с чем-то не согласны, будем обсуждать. Если всё удовлетворяет, выбираем страну, место, оплачиваем и пакуем чемоданы, как говорится. Вот здесь, ознакомьтесь, туры вашей бюджетной ценовой категории, — менеджер положил перед Гаршиным на стол раскрытый проспект. — А я пока чаю. Вы, кстати, будете? — добродушно поинтересовался Родион Максимович. — А то после такого-то потопа. Замёрзли, небось?
— Нет, нет, спасибо, — Гаршин отрицательно покачал головой.
— Отлично, — как-то вдруг по-детски, и непонятно чему, обрадовался Родион Максимович. Повернувшись к девушке в наушниках, он крикнул: — Катюша!
Девушка сняла наушники и, вздёрнув подбородок, вопросительно посмотрела на своего начальника.
— Да, Родион Максимович?
— Катюш, сделай мне, пожалуйста, чаёк и… Вы точно не будете? — повернулся Родион Максимович к Гаршину. — Может, кофе? С корицей.
— Спасибо, нет, — Гаршин вновь с натянутой улыбкой покачал головой.
— Да-да, конечно… — кивнул Родион Максимович. — Катенька, милая, вот что. Пожалуйста, озвучь нашему гостю наши, так сказать, возможности. Только милая, мне обычный чаёк, слабенький, хорошо?
— Хорошо, Родион Максимович, — отозвалась Катя.
— Гастрит, — с виноватой улыбкой пояснил Родион Максимович Гаршину, — а так я кофе до сорока любил. Но потом доктор хлоп — и всё, говорит, даже чай вам нежелательно. Но я всё равно иногда, слабенький. Вам сколько лет, простите?
— Тридцать три.
— Тридцать три… — Родион Максимович понимающе кивнул. — А вот мне уже шестьдесят пять почти. Тридцать три… Волшебный возраст. Вроде и молодость ещё не закончилась, но и зрелость уже в дверь тук-тук. Эх, мне бы ваши годы. Вся жизнь впереди!
Гаршин кивнул. Отвернувшись от Родиона Максимовича — тем самым давая понять, что он не желает ни слушать, ни поддерживать разговор — Гаршин взял скреплённые листы бумаги договора и стал читать.