Победитель 5-го МГИК ( 2014-2015 гг..) — поэт, журналист, главный редактор издательского дома «ПЛАС-Альянс». Родился в семье советских учёных в Москве. До поступления в Литературный институт им. Горького в 1995 г. переменил массу профессий – от лаборанта и архивариуса до телохранителя, пока не остановился на журналистике. В настоящее время – главный редактор издательского дома «ПЛАС-Альянс». Печатался в изданиях «Октябрь», «Нева», «Новая Юность», «День и Ночь», «Сибирские Огни», «Наш современник», «Литературная газета», «Независимая газета», «Огни Кузбасса», Окна (Германия) «Литературная учеба», «Дети Ра», «Кольцо А» и др.
Содержание
О.К.
Душа крестилась с левого плеча
Промокшею хазаркою в Итиле,
И дольше ига длился третий час,
Пока её везде не окрестили.
Я шейку под ножом воротничка
И завиток на ней непоправимый
Разглядывал зрачками новичка,
Пока тянули «Иже херувимы»,
Пока со мной стояла такова,
Была просфорка тёплая едома,
И чаша отражала рукава
Крещавшихся подростков из детдома,
Чьи прядки, словно фишки на кону,
Отбрасывали тени ли, круги ли,
И воск, как обещали, не тонул,
И смерть, как обещали, шла с другими.
Без мороженого
Этих – за то, что во сне болтали,
Тех – за толковый военный спич, –
Всех, как на утреннике, расставят
Мордочкой в угол, лицом в кирпич.
Дети, уснувшие без мороженого.
Тихий ли час или громкий залп –
Жизнь не потребует невозможного,
Просто попросит закрыть глаза.
Заприкинут по последней моде
Заприкинут по последней моде,
В мягких туфлях кожи несвиной
День апрельский ласково уходит,
Повернувшись белою спиной.
Ничего, мол, снова будет утро,
Сами, мол, увидите, когда
На асфальте меловая пудра
Классиков расчертит города,
И стерильный затанцует лучик
На сосне заплёванных перил.
«Завтра непременно будет лучше», –
Кто сказал? Никто не говорил.
Рано или поздно
На подводной солнечной поляне,
глядя вверх, как вы потом – в окно,
втягивали щупальца желаний,
чуя, как трясётся наше дно,
понимали – «рано или поздно»,
щурили холодные глаза
в час, когда не страшен горький воздух
и пора на сушу выползать.
Белое время года
Сколько нам с лучком не нарежешь сельдь,
Сколько не покажешь – война, природа,
Дуракам несвойственно верить в смерть,
Как медведям – в белое время года.
Есть ли, нет их – тема сия тупа,
Всех делов – мастырить, как учат зёрна:
Врать, что «нет». А когда они наступа-
ют – укрыться метрами глинозёма, –
Пусть увидят – крепок, как сон, редут,
Заметён пароль и потёрты логи.
И тогда – что смерть, что зима пройдут
На шерстинку мимо твоей берлоги.
СССР
Когда я узнаю новый номер отца,
я позвоню и расскажу ему о своих проблемах.
Сначала он ничего не поймёт,
но потом в памяти начнут всплывать
рассказы Лондона и О’Генри,
которых он так любил ещё тогда,
когда не имел личного телефона.
«Слушай», – оборвёт он меня, –
я читал! Эти вопросы тебе не решить, –
плюнь на них и переезжай к нам в СССР!».
«ОК, пап!», – беззаботно шепну я в трубку
и поеду в советское консульство
узнавать, почём нынче билеты
и можно ли взять с собой
смартфон с отцовским портретом –
а то вдруг он меня не узнает.
Вода, как тупая несушка
Вода, как тупая несушка,
Бессмертья несёт косяки, –
Присядем с дюралевой кружкой
Смотреть на чернила реки.
В пальто карандаш и резинка
Забыты до светлой поры,
А слева, походу, низинка,
А справа, понятно, обрыв.
Здесь яблоко пахнет шинелью,
«Черёмухой» пахнет сирень,
И, кажется, есть на похмелье
У ночи ещё целый день.
Свернулась ружейной пружинкой
Упругость когтистых шагов,
И волны большие кувшинки
Качают, как трупы врагов.
Не гремит
Счастье,
которое раньше находил
в стуке погремушки,
никуда не делось,
просто изменило формат:
приложи вечером к уху
футляр для таблеток и потряси.
Не гремит?
Значит, принял,
значит, не забыл,
значит, счастлив.
Идти всё легче
Идти всё легче – стало быть, под горку.
Врёт парка за своим веретеном,
Что никогда не видела иголку,
Поэтому не знает, что потом:
За сколько лет и осеней за сколько
Вода отбелит бурое рядно,
Когда распорет узеньким осколком
Соломинки резиновое дно, –
Упругое, как спинка шелкопряда,
Парное, словно брызги молока,
Живое – с траектории снаряда,
Бессмертное – глазами мотылька.
То не тыквенные зёрнышки
То не тыквенные зёрнышки
Поклевали соловьи –
У любови, как у Золушки,
Только туфельки свои.
Вслед за джемами и жертвами
(не осилил, хоть осаль!),
Запотевшими фужерами,
Целовавшими асфальт,
Убегает бледнолицая
Под срамное улю-лю –
И от принцев, и от принципов –
Босиком по хрусталю.
Ритуал
Вы шифровали клинопись
и путали линии каменных барельефов,
сносили верхушки пирамид
и удлиняли хрустальные черепа.
Всё – не для богов, всё – для нас,
потому что боги знают и умрут,
а мы придём и никогда не узнаем
сколько секунд бьётся сердце
по ту сторону груди,
и скрипит ли обсидиановый нож
на девичьих рёбрах –
и, значит, не осудим и не простим.
Вся ваша жизнь стала ритуалом,
вся смерть превратилась в заметание следов.
Но мы узнали –
Не потому, что лучше
умеем шифровать (а мы умеем),
не потому, что у нас хорошие кардиологи
(а у нас лучшие),
и формы черепа с 1945 года
нас тоже мало интересуют, –
нет, совсем не потому,
просто мы – такие же.
Пугай наследием, средой
Пугай наследием, средой,
Червём и слизнем.
Смерть – заметание следов
Беглянки-жизни, –
Кому горшочком на окне,
Кому канистрой –
Меня на медленном огне,
Тебя на быстром.
Движение
Сухой метафизик проветрит сырой кабинет
И бодро присвоит открытие памятной дате –
Что в мёртвой природе движенья, как минимум, нет,
А есть неподвижный, как тульский прицел, наблюдатель:
Вот я в коридоре мусолю помятый листок
Билета, а рядом, покорны бродячей породе,
То хмуро – на запад, то с песней про Дальний Восток,
Съезжают деревья, заборы, хромая, уходят,
Пыльца замерла, и уносит пчелу резеда,
Базальтовый воздух, уральский хребет переплёта,
Как трупы касаток врастают в пути поезда,
Как серые льдины торчат в облаках самолёты,
Пятнистые солнца мычат в заходящем селе –
Креста угловатей, круглей золочёного нимба,
Глазастая жизнь остаётся в подвижной земле
Разглядывать всё, что несётся навстречу и мимо.
Сухарный домик
Только из лесу выбрались,
но почему так счастливо
Гензели с Гретхен щурятся, –
ждут остальных ребят?
Домик сухарный в рощице
первым стоит причастием.
Кто над душой работает –
тех без души едят.
Выдали нам по сто и
двадцать пять граммов ситного,
Ножик грибной с корзинкою
и мармеладный кров –
Жить оказалось дольше,
чем я вчера рассчитывал.
Кончился хлеб в кармашках –
дальше иди на кровь.
Капли на шишки капают,
капли не знают роздыху.
Как перегной утоптанный,
сказочен и тяжёл,
Кончится под подошвами,
дальше иди по воздуху.
В воздухе пахнет жареным –
значит, уже пришёл.